Тревожные галсы

Наташа прижалась пылающей щекой к его лицу, оно было холодным как лед.

— Я очень спешила к тебе, Сережа, — сквозь слезы сказала она. — Я не могу без тебя... Как же теперь, а? Сын у нас... Ну, конечно, я все тебе простила. А сын у мамы...

— А твои письма? — тихо сказал он.

— Забудь письма... — Она передохнула. — Я злая была на тебя... А теперь все прошло. Забудь письма. Дура, я, что уехала... Ты прости. Я могла бы и не уезжать, но я... Ах, Сережа, разве понять тебе мои чувства?

Он тяжело задышал, лицо побледнело, а в глазах — темно, как в омуте.

— Я буду жить, Наташа, ты не волнуйся... Я молодой... Я сильный... А ты не плачь. — Он дотянулся рукой к ее щеке, рука тоже как лед.

«Он умирает, он умирает...» — застонала она, едва сдерживая себя, чтобы не зарыдать во весь голос. В груди у нее затяжелело, она лицом вмиг осунулась, ноги стали непослушными. Она исходила слезами, но плакала тихо. Будто сквозь туман она увидела врача в белом халате, он подошел к ней, взял за руку, и словно через стену она услышала его голос:

— Прошу вас... Потом еще зайдете... Больному нужен покой...

В коридоре она пришла в себя, перестала плакать.

— Что с ним, доктор?

Врач ответил не сразу, и это ее угнетало, она рассердилась.

— Чего вы хитрите? Я жена ему, у нас есть сын, и я должна знать правду. — И вдруг на ее глаза снова навернулись слезы. — Доктор, извините... Я так потрясена. Скажите мне правду... Доктор, я ведь жена ему...

Врач подошел к ней так близко, что в его глазах она увидела холодный блеск, и этот блеск будто проник ей в душу, она прижала руками щеки и, глядя ему в лицо, сказала:

— Я все поняла... Молчите, доктор, не надо... Я все поняла... — Она подняла голову, глотнула воздуха и, толкнув дверь, вышла во двор.

— Сережа, милый, я потеряла тебя... — прошептала она.

Хоронили Кесарева утром. Было свежо. Небо блеклое, будто выцвело, потеряло свою голубизну. Море тяжелыми, крутыми волнами рвало берег, закипая у камней белой пеной.

Гроб плыл на руках моряков. Впереди шел капитан 2 ранга Скляров. На красной подушечке лежал орден Красной Звезды. Савчук нес фуражку Кесарева и его кортик. За гробом шли замполит Леденев и капитан сейнера Серов, штурманы Лысенков и Алмазов, Влас Котапов и Надя Гончар...

Бухта осталась позади, но чайки, словно провожая в последний путь моряка, все еще кружились над растянувшейся процессией. Далеко окрест разносилась печальная траурная мелодия.

Серебряков и Ира шли рядом с Наташей. Бледная, с осунувшимся лицом, она, казалось, выплакала все слезы и только изредка всхлипывала.

Когда гроб опускали в могилу, все корабли, стоявшие в бухте, приспустили военно-морские флаги. На «Горбуше» и других рыболовецких сейнерах печально-тревожно заголосили сирены.

Ружейный залп эхом прокатился над бухтой и затерялся где-то в скалах.

Флот провожал в последний путь своего героя.

Эпилог

После учебы в Военно-морской академии Петр Грачев возвратился в Краснознаменный Северный флот.

Он поднялся на Лысую сопку, и перед ним открылась родная бухта. Запахло смолой, соленым ветром. Серебрилось, переливалось густой синевой море. Знакомое, неизъяснимое чувство охватило Грачева.

Море... Сколько тайн хранишь ты? Какими дорогами ходили твои сыны и где пересекались их судьбы?

Молчит море.

Есть на нем и кесаревская дорога. Длинная-длинная, в тысячи миль.

— Папка, где ты? — позвал сын. — У меня ножки болят.

Петр остановился, подхватил сына на руки.

— Видишь, вон корабли?

Сережа серьезно спросил:

— Там и мой корабль, папка?

— И твой...

— И я буду капитаном?

— Будешь...

Ира, слушая их разговор, улыбнулась.

— Эх, Сережка, мореплаватель ты мой. Проглотит море тебя.

— А что, оно акула?

Петр ласково потрепал сына за светлые кудряшки...

— Мама шутит. Море доброе, сынок. Оно исцеляет... Вот вырастешь — и все поймешь... — Петр кивнул Ире. — Ну, я пойду. Там небось меня ждут.

Грачев спустился за пирс. Справа от «Бодрого» стоял новый надводный ракетоносец. На его борту ярко сияло: «Сергей Кесарев».

«Вот и свиделись мы с тобой, Сережа, — грустно подумал Грачев. — Теперь опять будем вместе...»

Бухта огласилась сигналами горна, перезвоном склянок на крейсерах. Моряки в белых робах выстроились на палубе, и вот уже быстрокрылой птицей разлетелась по кораблям волнующая команда:

— На флаг и гюйс — смирно!

На флагштоке медленно поднималось бело-голубое полотнище военно-морского флага. Грачев вытянулся по стойке «смирно», приложив руку к околышу фуражки.

Комбриг Скляров находился на «Гордом». Петр поднялся на борт корабля.

— Товарищ капитан первого ранга, капитан-лейтенант Грачев прибыл для... — начал было докладывать Петр, но тот жестом руки прервал его и, подойдя ближе, поздоровался с ним.

— Значит, снова на Север? Ну, и куда, на свой корабль? «Бодрый» уходит в Атлантику. — И вдруг вспомнил: — А знаете, Наташа, жена Кесарева, так и не уехала... Решила здесь поселиться... Ну, так что, на «Бодрый»? — вновь переспросил Скляров. — Власа Котапова не забыли? Теперь он там командиром.

— Нет, товарищ капитан первого ранга, — глухо сказал Петр, — если можно, на ракетоносец... — Он не договорил, но Скляров его понял.

— Да, «Сергей Кесарев», — грустно сказал комбриг. — Отличный корабль. Что ж, не возражаю...