Страница 33 из 35
— Ты уже догадался? — спросил Моуэтт.
— Может быть. По-моему, он хотел написать «Теннисон» note 1, — сказал Чантри.
— «Теннисон»? Это еще что такое? — с подозрением спросил Пиерс.
— Это не что, — сказал Моуэтт. — Это кто. Это имя.
— Чье имя? — спросил Олли. — Никогда не слышал такого имени.
— Это писатель, — сказал Мак. Он свирепо оглядел остальных. — Если бы вы когда-нибудь что-нибудь читали, вы бы хоть что-нибудь знали. Теннисон был писателем. — Моуэтт взглянул на Чантри: — Он ведь был англичанином?
— Англичанином. И поэтом. Очень хорошим поэтом.
— Поэтом? — Олли был в шоке. — На что человеку писать имя поэта, если он умирает?
— Я люблю поэзию, — спокойно ответил Чантри. — Клайв тоже ее любил. Он не хотел, чтобы кто-нибудь, кроме меня, нашел то, что он спрятал. Поэтому он хотел оставить ключ, который мог разгадать только я.
— Черт! — сплюнул Фрика. — Если какую-то штуку может найти один, ее может найти и другой.
— Ты, по-моему, уже пробовал, — сказал Чантри, — и что, нашел? Приглашаю продолжить поиски. В этом деле есть место каждому. Вперед, джентльмены!
— Если ты что-нибудь знаешь наверняка, брось болтать и расскажи нам, — сказал Моуэтт. — Он оставил что-то в одной из книг?
— Конечно.
Чантри встал и потянулся. На него были направлены три револьвера, и люди, которые их держали, были готовы убить его. Но не сейчас. Они хотели знать то, что знал он.
— Мы оба любили Теннисона, — сказал Чантри. — Некоторые стихи нравились нам больше, поэтому Клайв, естественно, пытался придумать что-то, о чем подумал бы и я. Тайна сокровища спрятана в одном из стихотворений Теннисона.
— В стихотворении! Кто бы мог подумать! — с отвращением сказал Фенелон. Но вдруг его настроение изменилось. — Я тебе не верю! Ни единому поганому слову. Ты все придумал!
— Может быть, кое-что, — сказал Строун. — Но я видел слово «десять» и не придал ему значения.
Мак Моуэтт внимательно наблюдал за Чантри.
— Ладно, что потом? — спросил он наконец.
— Мне нужна книга Теннисона, — сказал Чантри.
— Ты уверен? — тяжело взглянул на него Моуэтт. — Разве ты не помнишь? Разве ты не знаешь его наизусть?
— Нет, — сказал Чантри. — Не выучил. Я даже не знаю, в каком это стихотворении. Мне нужна книга и время, чтобы изучить ее в хижине.
— У нас нет времени, — сказал Фрика.
— Мы пойдем все вместе, — сказал Моуэтт. — Все, кроме Уайти и Слима. Не хочу, чтобы что-нибудь сорвалось.
Чантри выругался про себя. Во рту пересохло, и он был полон горечи. Это был его последний шанс.
Глава 20
— Мы все тебе не нужны, — сказал Фрика. — Я останусь здесь, вместе с Уайти и Слимом. Будем сторожить пленников.
— Ты пойдешь с нами, — непреклонно заявил Моуэтт.
Фрика медленно встал и сплюнул в костер.
— Если Уайти может остаться, то я, значит, тоже могу, — сказал он.
Оуэн Чантри почувствовал, как расслабляются его мышцы, но мысль работала ясно как никогда. Это может быть последним актом драмы, и если…
— Ладно, Том, — неожиданно легко согласился Моуэтт. — Может, ты просто устал. Посиди, пока мы сгоняем за этим золотом. Посиди. — Он перевел взгляд на Уайти.
— Ты отвечаешь за пленников. За всех. Их нельзя обижать.
Уайти кивнул:
— Понял тебя, Моуэтт. Я их не обижу.
Моуэтт повел свой отряд к хижине. Они уже отошли на достаточное расстояние, когда Пиерс спросил:
— Может, мне вернуться?
— С пленными все будет в порядке, — отозвался Моуэтт.
— Ну, с вашим Фрикой я не оставил бы и старуху, — заметил Чантри.
— Не твое дело, — грубо оборвал Моуэтт. — Твое дело — вести нас к сокровищу.
Они добрались до хижины.
Чантри остановился на поляне, не доходя до порога. В спину его ткнулся ствол винтовки.
— Почему ты остановился? — это был Пиерс.
Чантри не ответил.
— Пошел вперед, — сказал Моуэтт.
Чантри двинулся к дому и мягко толкнул слегка приоткрытую дверь. Она тихонько отворилась.
Комната была пуста, постель заправлена. Однако в очаге тлело несколько углей, из почерневшего чугунка поднимался пар. Чантри огляделся. Здесь не было оружия, здесь вообще не было ничего такого, что можно было бы использовать для нападения. Это был провал. Он надеялся… Он и сам не знал, на что надеялся.
Моуэтт толкнул его в спину, и Чантри покачнулся.
— Да заходи ты, черт тебя побери!
Моуэтт вошел следом, злобно оглядывая комнату.
Книги лежали на столе, там, где он их и оставил. Чантри выглянул из окна, выходящего на север. Оно было маленьким — почти бойница, верхний свод закруглен.
— Теперь гляди в свои книги, и побыстрее, — заявил Моуэтт.
Он брал книги по одной и пролистывал их. В одной из книг обнаружилась закладка, мятый клочок газеты. На этой странице Моуэтт увидел название «Улисс» и медленно, шевеля губами, пытаясь проникнуть в значение каждого слова, стал читать поэтические строки.
— Черт побери, — сказал он, — здесь ничего нет!
Он был неправ.
Моуэтт отдал книгу Чантри, и тот сделал вид, что внимательно переворачивает страницы в поисках ключа. Олли Фенелон и Пиерс вышли, и Чантри услышал, как они бормочут что-то вроде «чушь собачья».
«Улисс» был любимым произведением Клайва. Он часто его цитировал.
Чантри особенно запомнилась одна строфа, начинавшаяся со слов:
Вся наша жизнь — лишь арка, в чьем проеме
Мерцает неподвижный мир…
Он вышагивал по комнате, читая одно стихотворение за другим. Остановившись, выглянул в окошко — ничего особенного, только густые деревья за скальным полем, разбросанный тут и там кустарник да молодые осинки.
И все же верхнюю часть окна можно было назвать аркой. Он снова стал листать страницы.
Потом уселся на край постели.
— Черт возьми, — сказал он, стараясь придать своему голосу раздражение, — это должно быть здесь.
— Желательно, чтобы это было так, — заметил Моуэтт.
И снова Чантри шагал по комнате. На этот раз он остановился посредине и стал читать вслух строки из «Локсли Холл» так, словно надеялся в них что-то отыскать. Затем выглянул из окна, выходящего на юг.
Небо было ярко-голубого цвета. На нем ослепительно сияло солнце. Среди яркой зелени травы возвышалась большая гранитная скала.
Чантри уже поворачивал, когда краем глаза поймал какое-то мерцание — неясное отражение света. Он с трудом оторвал взгляд от окна и вновь принялся переворачивать страницы.
— Куда ты смотрел? — потребовал отчета Моуэтт.
— Никуда. Просто размышлял, — ответил Чантри. — Клайв был непростым человеком. Чтобы найти сокровище, я должен мыслить так же, как он. Тебе может казаться, что я просто мечтаю, а на самом деле я думаю.
Мак Моуэтт заерзал на стуле.
— Готовься к похоронам, — коротко сказал он. — У меня терпение на исходе. И у моих ребят тоже.
— Ты еще не повесил убийцу моего брата, — сказал Чантри. — Я дал твоим людям целых две недели.
Моуэтт вскочил и тыльной стороной ладони ударил Чантри по губам. Тот отшатнулся, ударившись о стену, и уронил книгу. Люди, стоявшие снаружи, мгновенно появились в дверях.
Моуэтт махнул рукой:
— Все в порядке, успокойтесь. Просто он мне дерзит. С этим я и сам справлюсь.
Моуэтт снова уселся, и Чантри поднял книгу. Во рту был привкус крови, а губа стала быстро распухать.
— Попридержи язык, — сказал Моуэтт. — У меня нет времени на разговоры.
Чантри поднял глаза к окошку. Где-то там, рядом с большой гранитной скалой, откуда шла тайная тропа вниз, он заметил слабое мерцание — кусочек слюды, отражающий свет. Чантри понял, что нужно делать. Риск был велик, очень велик. Не исключено, что ему придется вступить в перестрелку с этой шайкой. На близком расстоянии. Его вполне могли убить.
Он улыбнулся.
— Чего это ты скалишься? — возмутился Моуэтт.
Чантри продолжал улыбаться.
Note1
Ten (англ.), то есть «десять», звучит как «тен».