Страница 47 из 74
Анастасия уехала домой в Тулу на каникулы. Александр отправился к ней позже. Жили они теперь уже в новой квартире. Башлачёв был в таком состоянии, что общаться с ним было непросто. Марина Тимашева как-то сказала ему: «Саня, я не могу тебя слушать, потому что, как послушаю, у меня такое в голове творится! Это просто ужас!» На что Александр ответил: «Представляешь, Марина, а у меня такое постоянно в голове творится».
Еще в 1987 году журналист Михаил Антонов писал в своей заметке322: «Фирма „Мелодия" основательно „задолжала" любителям самодеятельной гитарной песни за долгие годы неприятия этого жанра... Ждут своего часа рок-барды А. Башлачёв и Ю. Наумов, отмеченные нашими читателями в „Музыкальном параде-87"». Александру в Тулу позвонил представитель «Мелодии» и предложил выпустить пластинку вместе с Юрием Наумовым (так называемый «сплит»: одну сторону записывает один, а другую — второй). Башлачёв долго отнекивался, хотя в интервью Джоанне Стингрей в ответ на вопрос: «Ты хотел бы стать официальным поэтом?» — отвечал: «Что значит стать официальным поэтом?.. Я был бы рад, если бы мои песни, скажем, записала фирма „Мело-
322 М. Антонов «Дайте голос гитаре!» // Смена (Ленинград). 1987.
дия"... Это означало бы какую-то перемену в том, что вокруг нас, но я не верю в перемену. А в той ситуации, которая есть, я не хотел бы стать официальным поэтом». В итоге Александр все-таки дал свое согласие. Запись Юрия Наумова была запланирована на февраль, а Башлачёва — на март.
22 января состоялся квартирный концерт около станции метро «Коломенская». Запись этого мероприятия производил Олег Величко.
Приблизительно 24 января у Олега Ковриги состоялся важный разговор с Александром. Рассказывает Олег: «Мы с Мишей Симоновым323 договорились, что надо обязательно записать Башлачёва в студии. Ну, сколько, в конце концов, можно тянуть?! Время идет, а записи в основном квартирные, на подручных средствах. Миша говорит: „Давай недели через две. Мне еще надо достать то-то и то-то". Я Саше говорю: „Все. Давай тебя запишем по-нормальному, в студии". „Давай. Но только в течение трех дней". Я говорю: „Не успеем за три дня. Надо еще чего-то достать. Давай недели через две". „Нет. Не могу. Только три дня. Извини". Я тогда очень удивился. Понятно было, что он не выпендривается, потому что он никогда не выпендривался. Это не было ему свойственно».
26 января Башлачёв дал концерт в Институте элементноорганических соединений Академии наук СССР на улице Вавилова, в котором работал Олег Коврига: «Они пришли в ИНЭОС с Настей и ее подругой Светой. Мы со Светой пили спирт. Настя, естественно, не пила, потому что была беременна. А Саша на нас смотрел, смотрел — и говорит: „Ладно, налейте и мне немножко водки". Поскольку все это происходило в химической лаборатории, я ему налил в маленькую мензурку, из которых мы там пили. Он ее в руку взял: „Это, случайно, не цианистый калий?" — спрашивает. „Нет". — „И пью я цианистый калий, и ем я цианистый кал..." После
323 Московский звукооператор.
концерта, когда было выпито уже довольно много, Саша увидел восковую грушу, попробовал ее куснуть, но груша-то была ненастоящая, и он кинул ее куда-то, куда глаза глядят. Хорошо, что не попал в вакуумную установку». Вспоминает Илья Смирнов: «Там угощали спиртом, но Башлачёв как раз был совершенно не склонен напиваться, ему и так было весело. [Когда мы поехали по домам] на „Ленинском проспекте" в вагон метро сел какой-то невероятный мужичок, гораздо более поддатый, чем все мы, вместе взятые. В тулупе, застегнутом не на те пуговицы, на которые положено, криво надетом треухе... И Башлачёв говорит: „Вот он, «Батька- топорище»!"»
Марина Тимашева рассказывает: «Потом он сказал, что хочет у меня играть еще один квартирный концерт. Но на следующий день я должна была рано утром улетать на самолете в командировку по своим театральным делам. Плюс он позвонил буквально за день, то есть было еще и трудно найти людей с деньгами, плюс я была смертельно простужена. Я ему говорю: „Давай я с кем-нибудь из ребят договорюсь, не в моей квартире, но устроимся". И в первый раз в жизни он вдруг как-то странно и капризно сказал: „Нет, хочу у тебя!" Отказать ему я не могла». В результате 29 января дома у Марины состоялся один из последних концертов Башлачёва. Его записывал Маринин муж, Сергей Тимашев, и часть песен, исполненных тогда, издана на альбоме «Башлачёв VII» (треки 4—15). Марина продолжает: «Он начал, как водится, с более или менее ранних песен, улыбался, а потом я с кухни слышу, что он поет в такой последовательности: сначала „Когда мы вдвоем", потом, не останавливаясь, через гитарный перебор поет „Ванюшу", и дальше, без остановки, — „Посошок". И я понимаю, что эта последовательность песен мне не нравится, потому что в ней есть логика. То есть сначала человек пишет прощальное письмо кому-то, потом он рассказывает историю смерти, а потом поет про посошок, про
отпевание, про загробную жизнь». К аналогичным выводам пришел и Александр Агеев: «У нас была студия „Колокол" при Рок-лаборатории, и туда стекалась вся музыкальная информация, приносился весь звук, где какие концерты записывались. .. И вдруг приносят концерт Башлачёва у Марины Тимашёвой. Я его когда послушал... Там последние четыре песни — это просто жуть. Человек прощается, вроде как пишет предсмертную записку. Хотя песни-то все те же самые. „Посошок" там... Я его даже в каталог не стал вставлять, чтобы его никому не писали. Чернуха страшнейшая. Мертвый, мертвый человек поет все эти песни». На этом выступлении коду своей известнейшей песни «Время колокольчиков» Александр исполнил без слов «я люблю» и заменив «рок-н-ролл» на «свистопляс».
В самом конце января или в первых числах февраля Алек- сандр с Анастасией ходили в гости к Артемию Троицкому: «Тогда я видел его в последний раз... Мы с женой Светой снимали квартиру в маленьком двухэтажном желтом домике, построенном немецкими военнопленными, около метро „Беговая". Сейчас все эти дома уже давно снесены, а там была у нас такая забавная квартира: с одной стороны — практически центр Москвы, с другой — совершенно дачный дом. Мы там жили весело, Саша с Настей к нам пришли в гости, и надо сказать, что эта встреча — незаживающая рана в моей груди и нестираемое пятно на моей совести. Они пришли в гости, а у нас было, как всегда, очень уютно, много всякой хорошей музыки, много выпивки, хорошая обстановка, женушка у меня тоже была уютная и обаятельная девица из бывших моделей, модный критик. Очень хорошо мы сидели, болтали, выпивали и все такое прочее. И Сашка пару раз проронил фразу „как у вас хорошо", довольно прозрачно намекая на то, что они хотели бы у нас остаться. Но я как-то эти намеки как руководство к действию не воспринял. На самом деле это было связано для нас с какими-то про-
блемами, потому что мы все время куда-то приезжали, откуда-то уезжали, были все время в разъездах. Квартира, опять же, была маленькая, спальное место там было всего одно. Сейчас я думаю о том, что надо было, конечно, им сказать: „Ребята, давайте живите у нас, мы вам сделаем копию ключей и прочее", — хоть самим съехать с этой квартиры, потому что у меня, в отличие от Башлачёва, денег было довольно много тогда. У меня уже вышла книжка в Англии... В общем, я был в полном порядке... Но не пригласил я их остаться у нас, и мы распрощались. Я просто помню, как мы прощались... Я помню, что Башлачёв был очень грустен. Было видно, что ему очень не хотелось от нас уходить. Эта история во мне сидит не занозой, а бревном все эти годы. И он говорил тогда, в частности, что им в Москве особенно негде жить, некуда приткнуться и так далее. Я так понимаю, что он буквально на следующий день или через день... В общем, очень скоро после этого поехал в Питер».