Страница 46 из 74
вым319. Александр рассказывает об этом визите и делится своими соображениями: «Башлачёв нас очень сильно напугал, потому что был уже вообще не в себе. Они приехали в первых числах 1988 года. Он был настолько плох, что заразил этим состоянием всю компанию, всем стало тяжело. Все это запомнили. Просто пили водку, и когда он вдруг захотел запеть, мы даже стали просить его этого не делать. Решили — не надо, раз ему настолько плохо. Это был последний раз, когда я его видел. Они с Настей переночевали и на следующий день уехали. Было очень морозно. Мне кажется еще, что он зиму стал плохо переносить с годами, мороз... Возможно, что употребление алкоголя и наркотических веществ тоже сыграло роль, хотя я могу сказать, что он не был зависим от алкоголя и наркотиков... Я имею в виду, что есть люди, которые пьют себе и пьют, курят и курят всю жизнь, а есть те, у которых запас нервов ограничен. Их организм быстрее изнашивается. Видимо, Башлачёв — такой случай. Мне кажется, у него это все была попытка, как у моего покойного брата, уйти от того заболевания, которое называется маниакально-депрессивным психозом... У Саши оно явно шло по нарастающей. Тут очень многое зависит даже не от образа жизни, а от условий жизни. Шевчук правильно говорит: он спел, ему похлопали, он вышел на улицу, а идти-то и некуда. Вот тут-то... У нас ведь не Калифорния, где тепло».
9 января состоялся концерт в ДК Московского энергетического института. Видеозапись этого мероприятия сохранилась, но пока не издавалась. Рассказывает Марина Тимашева, входившая в число устроителей концерта: «Зная Сашину „любовь" к публичным выступлениям вообще и к выступлениям на большой сцене в частности, мы до последней секунды не были уверены ни в чем. В последнюю минуту он все-таки появляется. Что бы мы делали, если бы он не появился, я даже
319 Президент Ленинградского Рок-клуба.
думать боялась. Гитару, говорит, забыл. Ладно, ищем гитару. Находим. У кого-то где-то кто-то недалеко живет, едет, берет гитару. Хорошо. Ремень не подходит, потому что человек, чья гитара, — высокий, и ремень очень длинный и не перекрепляется. Саша все-таки выходит с этим на сцену. Выглядит это все анекдотично: на сцене стоит очень маленький, худосочный, чахоточного телосложения мальчик в клетчатой байковой рубахе, софиты, жара дикая, и примерно на уровне колен у него висит гитара. Ему неудобно, он все время то плечами поводит, то пробует вместе с грифом тянуть ремень [см. фото 61]. Дальше ему нужен медиатор. Медиатор он почему-то тоже не взял. Посмотрел у себя в карманах: нет. Он говорит: „Медиатор" — это тоже слышно и видно на записи. Сколько людей оказалось в зале с медиатором, я даже не могу сказать. Было такое впечатление, что весь зал хорошо подготовился, и все (по крайней мере, мужчины) положили в нагрудные карманы медиаторы. Желание дать ему свой медиатор было таково, что мы даже не знаем, сколько всего их ему досталось. В результате он концерт отыграл, но все это было очень странно, потому что, вообще-то, он был дисциплинированным человеком, то есть гитару он не забывал, ремень приносил, медиаторы, когда были нужны, тоже всегда у него оказывались. Тут было очень странное ощущение, что он пытается как-то избежать этого концерта при помощи какой-то уловки, что он не хочет своих уж совсем подводить под монастырь, но хочет, чтобы этого концерта не было. В общем, закончился концерт, потом выясняется, что, когда он на этот концерт ехал, он где-то потерял шапку. Шапка была, по-моему, меховая, они с Настей ее купили незадолго до этого, а меховая шапка — это дорогая покупка, она стоила, сколько концерт, сорок рублей. Саша стал шутить, он сказал: „Снявши голову, по шапке не плачут". Перефразировал. А потом что-то еще сказал в этом же духе и даже сам смеялся. Но мне в этот момент уже стало до такой степени не до
смеха, что уже все его самые трагические песни на фоне этого юмора казались очень даже шутливыми и детскими». На самом деле эту шапку подарила сыну Нелли Николаевна.
Незадолго до гибели Александр приходил к Алексею Ди- дурову вместе с Тимуром Кибировым. Алексей рассказыва- ет320: «У меня было ощущение, что он просто надорвался... Он мало улыбался, а если улыбался, то очень неестественно, не так светло, как в первый свой приезд. Теперь это была какая-то деланная, неживая, наклеенная улыбка, тяжелый медленный взгляд, темные от красноты глаза, обожженные бессонницей. Довольно нервно себя вел, торопился объехать всех знакомых в Москве, но особо не стал задерживаться в этот приезд ни у кого. Старался всех увидеть, везде поспеть. Не пел, и не просили — видели, что человек в состоянии глубокого стресса».
На тот момент Александр с Анастасией жили в квартире какого-то человека у станции метро «Коломенская». Именно оттуда он поедет в Ленинград в последний раз.
14 января состоялся концерт у Егора Егорова в Москве, у станции метро «Речной вокзал». Запись, которую производил там Олег Коврига, частично издана на альбомах «Башлачёв VI» (треки 8—11) и «Башлачёв VII» (треки 1—3). Историю организации этого концерта вспоминает Олег: «В декабре 1987 года мы устроили концерт „Среднерусской Возвышенности"321 в общежитии ГИТИСа. Поскольку организация такого рода мероприятий все еще числилась „незаконным промыслом", я договорился с определенным числом людей, с которыми мы уже провели немало концертов, сколько (примерно) каждый обязуется привести народу и, соот-
320 Из книги А. Дидурова «Четверть века в роке». М.: Эксмо. 2005. С. 119,121—122.
321 Группа «концептуального эмигрантского романса», созданная московским художником-концептуалистом Свеном Гундлахом, Николой Овчинниковым, Никитой Алексеевым и другими.
ветственно, сколько денег он сдает в „кассу", а билетов не делали вообще, дабы нас нельзя было „поймать за хвост". В результате я „влетел" на сто семьдесят рублей. На тот момент это было полторы моих месячных зарплаты. Я составил таблицу. В левой колонке было имя человека, с которым мы договаривались, в средней — число людей, которых он должен был привести, а в правой — число реально приведенных им людей. Внизу был подведен печальный итог. Я показал эту таблицу всем действующим лицам, не обозначая словами, чего я от них хочу. Все расстраивались и качали головами. Хотя это были лучшие люди, на которых можно было положиться в большей степени, чем на других. И только Егор Егоров, дружок мой, посмотрев на эту таблицу секунд пять, сказал: „Так, все понятно. Но денег у меня сейчас, как ты понимаешь, нет — как, естественно, не было их и у всех остальных, — зато сейчас у меня в квартире можно что- нибудь устроить. Давай попробуем частично восполнить потери таким путем". Я нашел Сашу: „Давай, — говорю, — еще один квартирник устроим". Саша отвечает:,Давай. Только, если получится, можно попробовать собрать не двадцать пять рублей, как обычно, а сорок? Извини, что торгуюсь". К этому моменту инфляция уже продвинулась довольно далеко, и его просьба была вполне оправданной. „Конечно, — говорю, — попробуем. Правда, должен тебе честно сказать..." — и изложил ему наш с Егором коварный план. „На это могу тебе тоже честно сказать, что, если бы мне сейчас не были нужны деньги, я бы выступать не стал. На самом деле мне сейчас петь совершенно не хочется". В результате состоялся концерт, я его записывал. Правда, звук там не очень, потому что Саша случайно ударил гитарой по микрофону и развернул его. А я подумал: „Сколько уж раз писали, не буду я лезть туда. Пускай пишется, как оно есть". А зря. Перед концертом я предложил ему водки. А он говорит: „Нет, я сейчас не буду. Но ты там припрячь где-нибудь для меня". Надо сказать, что
он перед своими концертами почти никогда не пил, а если и пил, то мало. Не потому, что ему не хотелось, — он это дело тоже любил. Просто он спеть хотел хорошо и не хотел смазывать песни. После концерта мы с Сашей выпили (тайком от Насти, с которой он туда пришел). Я ему, естественно, отдал сорок рублей, а не двадцать пять. Он спрашивает: „Ну, как, тебе-то удалось как-то восполнить потери?" Я говорю: „Удалось, удалось..." — „А пел-то я хоть ничего?" Я отвечаю: „Хорошо, конечно, пел. Правда, я в последнее время больше люблю потом слушать это в записи, а на концерте воспринимаю хуже". — „Да, я тоже..."».