Лёха

Петров, было, стал класть на дно могилы свою шинель, но Семенов его остановил, наломали и нарезали ножиком еловых лап и березовых веток, хорошую подстилку сделали, как для живого постарались. Аккуратно уложили на ветки легкое тело, накрыли лицо фуражкой. Все-таки получалось как-то нехорошо, не такой человек был Уланов, чтоб его хоронить как по старому проклятию, где ни дна, ни покрышки желают, но гроб в лесу взять было негде, а шинель нужна была живым - ночи уже холодные. На покрышку пустил Семенов свою шинелку, рваную до безобразия. Да и то, под укоризненным взглядом Петрова - рукава от нее оторвал. Ну, городскому не понять, а из рукавов решил Семенов сделать чуни для клоуна. Лапти бы лучше было бы сплести, дело в общем недолгое, только вот лип рядом Семенов не видал, лыко драть не с чего, а из бересты плести сложнее, да и тот же кочедык сначала вырезать надо, колодку какую-никакую сделать. Не до того.

Бросили по горстке земли в могилу и засыпали ее, сделав аккуратную насыпь. Обхлопали лопатками, подумали, как отметить. Обстругали две палочки, связали нитками и самодельный крест воткнули как положено. По военному времени, да еще и в окружении - не так уж и плохо получилось.

Вещичек у командира оказалось совсем мизер - белье ушло раньше на перевязки, жратвы разумеется не было, нашелся старенький свитер, наставление по стрелковому делу, полурастрепанный устав, несколько карандашей, тетрадка с разными хоззаписями без половины страниц и полупустой кисет. Самое ценное кроме кисета - еще ножик складной, острый, старенький, но ухоженный и наточенный. На самом дне ранца нашлась еще плащ-палатка и противоипритная накидка из промасленной бумаги. Жаль раньше не нашлись - шалашик для раненого был бы уютнее. Еще в кармашке ранца нашелся початый 'мерзавчик' с водкой и завернутая в вафельное полотенце бритва 'Золинген'.

Теперь надо было решать - куда и как двигаться дальше. Поделили вещи, ранец забрал себе Петров, плащ-палатку навернули на Лёху, чтобы не так мерз и не отсвечивал своими дикими цветами одежонки в лесу, карандаши и тетрадку, вместе с сапогами и часами прибрал хозяйственный Семенов - он в этой маленькой группке был вроде как старшиной, а планшетку взял себе Жанаев, ранее забравший и карабин умирающего. До того был он вооружен 37 мм. минометом-лопатой, чудом какого-то умника-конструктора и в бою весь запас мин выпулил, оставшись практически безоружным. Потому, когда стало ясно, что взводный уже свой карабин в руки не возьмет, Жанаев коротышку легонькую забрал себе. На кой черт ему еще и планшетка - никто спрашивать не стал, потому что внимание отвлек этот самый клоун из будущего - неожиданно его начала колотить крупная дрожь и он сел, где стоял.

Петров в очередной раз удивил Семенова - неожиданно дружелюбно накинув на плечи трясущегося в колотуне Лёхи свою шинелку и начав успокаивать клоуна, говоря вразумительным голосом и довольно убедительно всякие подходящие утешения. Выглядело это так, будто Петров - дока в этих делах. И, пожалуй, Семенов не стал бы вмешиваться, если б не видал своими глазами совсем недавно, как покойный ныне Уланов действовал в такой же ситуации. Авторитет умершего взводного для бойца был незыблем, потому он решительно отстранил своего товарища, удивленно посмотревшего на него снизу, рывком вздернул Лёху за плечи так, что тот поневоле встал стоймя, и затряс страдальца как грушу, одновременно свирепо и громко спрашивая:

- Можешь трястись сильнее? Ты меня слышишь? Ты меня понимаешь?

И Петров и Жанаев оторопело таращились на Семенова. У Жанаева даже самосад посыпался из недозаклеенной самокрутки. Лёха попытался, было отвечать, но от тряски у него аж зубы лязгали. Наконец он злобно отпихнул вцепившегося в него Семенова и толкнул его в грудь.

Боец не обратил на это внимания, а приказал горемыке приседать. Теперь уже трое таращились с удивлением, но, тем не менее, Лёха приседать начал. Плохо приседал, отметил про себя Семенов, старшина Карнач такие приседы в зачет бы не посчитал, но все-таки приседал.

Первое обалдение прошло, Жанаев суетливо и бережно стал подбирать рассыпавшиеся табачные крошки, Петров закрыл полуоткрытый от удивления рот, а Семенов, тоном лектора из общества 'Знание' растолковывал приседающему и дрожащему одновременно Лёхе, а заодно и своим приятелям свои действия:

- Когда человек волнуется, у него в кровь такое вещество попадает - орденалин! И если человек вот так задрожал, то надо, чтобы он дрожал сильнее и вообще работал мышцой...

- Какой мышцой? - удивился Петров.

- Ну, всей, какая есть - гордо ответил знаток человеческой физиологии Семенов.

- Ишь ты... Вумный як вутка. Только не летаешь - буркнул Петров.

- Это мне Уланов рассказал - заткнул сослуживцу фонтан лектор. Против авторитета покойного взводного Петров возникать не стал, сидел, помалкивал.

- Так вот ты, Лёха, должен приседать пока дрожь не кончится. Тогда, значит, орденалин в тебе кончится, и мы тебя спать уложим, а я тебе еще и водки дам пару граммулек. Только ты уж соберись - идти далеко надо будет, пока к своим выйдем.

- Адреналин - пропыхтел, наконец, первое слово приседающий.

- Вот, Петров, а ты мне не верил! - укорил сидящего бойца Семенов.

- А если б спать сразу уложили? - все - таки огрызнулся Петров.

- А тогда у него могло бы сердце остановиться, и он бы помер. Уланов говорил, что у них так еще в Империалистическую солдатик один помре. Тоже после боя его заколотило, его уложили, шинелками накрыли - а он потом и не проснулся. Вот фершал им и растолковал что да как. А я видел, как сам Уланов тетку на станции успокаивал - ее тоже колотун тряс. Он мне тогда все и растолковал, как есть - гордо закончил Семенов.

Крыть Петрову было нечем, а и Лёха трясся уже куда тише. Наконец эта пляска святого Витта с приседаниями кончилась, и обессиленный гость из будущего сел на траву.

- Водки выпьешь? - спросил Семенов, с неохотой доставая 'мерзавчик'.

- Молока лучше - пролепетал голодный и обессиленный Лёха.

- Молока - это мы мигом - отозвался Семенов и кивнул Петрову. Тот передал каску с надоем и поддержал ее, пока Лёха пил. Сам бы клоун ее точно сейчас уронил - ручонки - то и так не сильно шибкие у него, да еще и ослабел. Потом Лёху совсем развезло, ему помогли добраться до лежбища Семенова, где потомок свернулся клубочком и вырубился.

- И что теперь делать будем? - задал в воздух вопрос Петров.

- Я буду чуни для этого дурня шить. Потом двинем на восток к своим. Лучше по лесу, на дорогах германцы сигают. Найдем, кого старше званием - сдадим ему этого корешка, пусть разбираются.

- Может, сами поспрашиваем? Вдруг чего полезного расскажет? - не утерпел любопытный Петров.

- Вот сомневаюсь я сильно - проворчал Семенов, поглядывая на похрапывающего уже Лёху. Блестящий исход лечения как-то сразу задвинул Петрова на задний план и Семенов уже и держался по-другому, уверенно. Не так уж Петров и страшен, в конце-то концов, разве что язык хорошо подвешен.

- Думаешь, что без толку? Не знает ничего полезного?

- И это тоже. Опять же - а вдруг он что расскажет, что нам знать не положено? И будем мы потом все в этом самом. По уши - рассудительно заметил Семенов.

- Тогда надо, чтобы он к немцам не попал. Что скажешь, Жанаев? - спросил горожанин неподвижно сидящего сослуживца. Азиат кивнул.

- Ну, нам тоже к немцам попадать не стоит. Лучше все-таки к своим.

- Что, так с коровой и пойдем? - перевел разговор на другую тему Петров.

- Чем плохо? Бензина корове не надо, спать теплее, жить сытнее - вполне серьезно ответил Семенов. Он точно знал, что без коровы в хозяйстве - совсем никак. Ни молока для еды, ни навоза для поля. А тут - хорошая такая корова, справная. Не бросать же! Хотя, конечно, к своим ее вряд ли вывести удастся - грохот боя уже не был слышен, да и немцы, которых он видал недавно, вели себя совершенно беспечно, по - тыловому.

- Только идет медленно, как черепаха - уел крестьянина горожанин.