Страница 23 из 27
сходили с его уст и всегда жили в его сердце:
Я буду считать себя счастливым только тогда,
Когда буду видеть Его в каждом своем поступке;
Поистине Он - нить,
что поддерживает жизнь Муктананда.
Коммерческие операции Райчандбхая выражались в сотнях тысяч рупий. Он был
знатоком жемчуга и бриллиантов. Он умел разрешить любой, даже самый
запутанный деловой вопрос. Но не это было основным в его жизни. Главным у
него была страсть к созерцанию бога. На его рабочем столе всегда лежали
религиозные книги и дневник. Закончив дела, он тотчас брался за них. Многие
из его опубликованных сочинений представляют собой воспроизведение записей
из дневника. Человек, который сразу после разговора о важной коммерческой
сделке начинал писать о сокровенных тайнах духа, был, разумеется, не
дельцом, а подлинным искателем истины. Не раз и не два, а очень часто я
наблюдал, как в разгар коммерческих дел он погружался в благочестивые
размышления. Я никогда не видел, чтобы он выходил из себя. Нас не связывали
ни деловые, ни другие эгоистические отношения, я испытывал удовольствие от
самого общения с ним. Я был в то время всего лишь адвокатом без практики, но
где бы мы ни встретились, он всегда заводил со мной беседы на религиозные
темы. Я шел тогда ощупью, нельзя сказать, что у меня был серьезный интерес к
религии, но беседы с ним захватывали меня. С тех пор я встречался со многими
религиозными деятелями, стремился увидеться с главами различных религий, и
должен сказать, что ни один из них не произвел на меня такого сильного
впечатления, как Райчандбхай. Его слова проникали мне глубоко в душу. Я
преклонялся перед его умом, его высокой нравственностью и был уверен, что он
никогда не стал бы преднамеренно сбивать меня с пути, что он вверяет мне
свои сокровенные мысли. Поэтому в моменты духовного кризиса я неизменно
искал прибежища у него.
Однако, несмотря на уважение к нему, я не смог отвести ему в своем сердце
место гуру. Оно все еще не занято, и я продолжаю поиски.
Я верю в индусское учение о гуру и его значение для духовного познания.
Думаю, есть большая доля истины в том, что истинное познание невозможно без
гуру. Несовершенный учитель может быть терпим в мирских делах, но не в
вопросах духовных. Только совершенный гнани заслуживает, чтобы его считали
гуру. Необходимо всегда стремиться к самоусовершенствованию, ибо каждый
получает такого гуру, какого заслуживает. Бесконечное стремление к
совершенству - право каждого. Оно его собственная награда. Остальное все в
руках бога.
Итак, хотя я не мог отвести Райчандбхаю место гуру в своем сердце, он
неоднократно, как увидите дальше, направлял меня и помогал мне. Три
современника оказали сильное влияние на мою жизнь: Райчандбхай -
непосредственным общением со мной, Толстой - своей книгой "Царство божие
внутри нас" и Раскин - книгой "Последнему, что и первому". Но о них я скажу
ниже.
II. КАК Я НАЧАЛ ЖИЗНЬ
Старший брат возлагал на меня большие надежды. Он жаждал богатства, известности, славы. У него было благородное, чрезвычайно доброе сердце. Это
качество в сочетании с простотой привлекало к нему многих друзей, и с их
помощью он надеялся обеспечить меня клиентами. Он рассчитывал, что у меня
будет громадная практика, и в расчете на это чрезмерно увеличил домашние
расходы. Он прилагал все старания, подготовляя поле деятельности для меня.
Буря, разразившаяся в касте в связи с моим отъездом за границу, еще не
утихла. Члены касты разделились на два лагеря: одни сразу же снова признали
меня, другие не были склонны допускать меня в касту. Для того чтобы
польстить первому лагерю, брат повез меня в Насик, где я омылся в священной
реке, а прибыв в Раджкот, он дал обед в честь касты. Мне все это не
нравилось. Но любовь брата ко мне была безграничной, а моя преданность ему -
под стать этой любви, и потому я беспрекословно выполнял все его желания, считая его волю законом. Таким образом, затруднения, связанные с
возвращением в касту, были фактически преодолены.
Я никогда не пытался искать доступа в секту, не захотевшую принять меня, не было у меня и никакой обиды на руководителей секты. Некоторые из них
относились ко мне неприязненно, но я тщательно старался не задевать их
чувств, уважая предписания касты об отлучении. Согласно этим предписаниям, никто из моих родственников, в том числе тесть, теща и даже сестра и зять, не должен был принимать меня; и я не должен был даже пить воду в их доме.
Они были готовы тайно обойти запрещение, но мне было не по душе делать тайно
то, чего я не мог делать открыто.
Своим поведением я ни разу не подал касте повода причинить мне
беспокойство; мало того, я не испытывал ничего, кроме привязанности и
великодушия со стороны основной части секты, которая все еще смотрела на
меня как на отлученного. Мне даже помогали в моей работе, не рассчитывая, что я сделаю что-нибудь для касты. Я убежден, что вся эта доброта -
следствие моего непротивления. Если бы я шумно добивался приема в касту, пытался разбить ее еще на несколько лагерей, провоцировал бы членов касты, они наверняка отплатили бы мне тем же, и вместо того, чтобы остаться в
стороне от бури, я, вернувшись из Англии, оказался бы в водовороте страстей, и, возможно, мне пришлось бы обманывать и лицемерить.
Мои отношения с женой были все еще не такими, как мне хотелось. Пребывание
в Англии не излечило меня от ревности. Я по-прежнему был привередлив и
подозрителен, и потому все мои благие намерения оставались невыполненными. Я
решил, что жена должна научиться читать и писать и что я буду помогать ей в
занятиях; но моя страсть мешала нам, и жена страдала из-за моих собственных
недостатков. Однажды я не остановился перед тем, чтобы отослать жену в дом
ее отца, и согласился на ее возвращение только после того, как причинил ей
глубокие страдания. Лишь позже я понял, что поступал безрассудно.
Я намеревался провести реформу в воспитании детей. Брат имел детей, а
моему ребенку, родившемуся еще до отъезда в Англию, было уже почти четыре
года. Мне хотелось научить малышей физическим упражнениям, воспитать их
выносливыми, причем самому руководить их воспитанием. Брат поддержал меня, и
я более или менее преуспел в своих усилиях. Мне очень нравилось проводить
время с детьми, а привычка играть и забавляться с ними сохранилась у меня и
по сей день. Думаю, что мог бы быть хорошим воспитателем детей.
Необходимость проведения "реформы" питания была очевидна. Чай и кофе уже
заняли свое место в доме. Брат считал нужным к моему возвращению создать в
доме некое подобие английской атмосферы, и поэтому посуда и тому подобные
вещи, использовавшиеся лишь в особых случаях, теперь употреблялись
ежедневно. Мои "реформы" были призваны завершить это начинание. Я ввел
овсяную кашу и какао, которое должно было заменить чай и кофе. Но на деле
какао стало лишь дополнением к чаю и кофе. Ботинки и полуботинки уже
употреблялись. Я завершил европеизацию своих близких введением европейской
одежды.
В результате расходы наши возросли. Новые вещи появлялись в доме каждый
день. Нам удалось "привязать у своих дверей белого слона" (*). Но где взять
необходимые средства? Начинать практику в Раджкоте было бы смешно. У меня
едва ли были познания квалифицированного вакила, а я рассчитывал, что мне
будут платить в десять раз больше, чем ему! Вряд ли найдется клиент, который
будет настолько глуп, чтобы обратиться ко мне. А если бы такой и нашелся, мог ли я присовокупить к своему невежеству высокомерие и обман, увеличить