Страница 22 из 27
(пользуйся своей собственностью так, чтобы не наносить ущерба собственности
других) - таков один из этих принципов, но я не знал, как извлечь из него
пользу для клиента. Я прочел обо всех судебных делах, основанных на данном
принципе, но так и не понял, как применять его в юридической практике.
Кроме того, я не изучал индийского права и не имел ни малейшего
представления ни об индусском, ни о мусульманском праве. Я не знал даже, как
вчинять иск. Я слышал, что сэр Фирузшах Мехта рыкает, как лев, во время
заседаний в суде. Каким образом сумел он научиться этому искусству в Англии?
О такой проницательности в юридических вопросах, какой обладал он, я не смел
и мечтать. У меня были серьезные опасения, смогу ли я, занимаясь адвокатской
практикой, заработать себе на жизнь.
Меня терзали подобные сомнения и беспокойство, еще когда я изучал право в
Англии. Как-то я рассказал об этом друзьям. Один из них посоветовал мне
обратиться к Дадабхаю Наороджи. Я уже говорил о том, что, уезжая в Англию, запасся рекомендательным письмом к нему, но счел неудобным беспокоить столь
великого человека. Когда объявляли о его лекции, я садился, бывало, где-нибудь в уголке и по окончании уходил, насладившись виденным и
слышанным. Чтобы сблизиться со студентами, Дадабхай основал ассоциацию. Я
часто приходил на заседания ассоциации, восхищался его заботой о студентах.
Они в свою очередь платили ему уважением. Наконец я осмелился вручить ему
рекомендательное письмо. Он сказал: "Можете зайти ко мне в любое время". Но
я так и не воспользовался этим приглашением, так как не счел возможным
беспокоить его без особой на то необходимости. Поэтому я не решился внять
совету своего друга и не обратился тогда к Дадабхаю. Не помню, кто мне
порекомендовал встретиться с м-р Фредериком Пинкаттом. Он был консерватором, но его отношение к индийским студентам было чистым и бескорыстным. Многие
студенты обращались к нему за советом. Я также попросил его о встрече, и он
дал согласие. Никогда не забуду беседы с ним. Он встретил меня как друг и
посмеялся над моим пессимизмом.
- Не думаете ли вы, что все должны быть похожи на Фирузшаха Мехту? Такие, как Фирузшах и Бадруддин, встречаются редко. Будьте уверены, можно стать
рядовым адвокатом, не обладая особым мастерством. Честности и трудолюбия
вполне достаточно для того, чтобы заработать на жизнь. Не все дела сложные.
Расскажите мне о том, что вы вообще читали.
Когда я назвал то немногое, что прочел, он был, как я мог заметить, весьма
разочарован. Но это длилось недолго. Вскоре его лицо озарилось приятной
улыбкой, и он сказал:
- Я понимаю ваше беспокойство. Вы читали явно недостаточно. У вас нет
глубоких знаний о мире, которые являются sine qua non (*) для вакила. Вы не
знаете даже истории Индии. Вакил должен знать природу человека. Он должен
уметь читать мысли человека по его лицу. И каждый индиец обязан знать
историю Индии. Она не имеет прямого отношения к юридической практике, но
знание ее необходимо. Насколько я понял, вы даже не читали историю восстания
1857 года Кея и Маллесона. Прочтите сначала ее, а потом еще две книги для
того, чтобы понять природу человека.
(* Непременное условие (латин.). *)
Это были книги по физиогномике Лаватора и Шеммельпенника.
Я был чрезвычайно благодарен моему высокочтимому другу. В его присутствии
все мои страхи исчезли, но как только я ушел, тревога вернулась. Как узнать
человека по его лицу? Этот вопрос не давал мне покоя на обратном пути домой.
На другой день я приобрел книгу Лаватора. Книги Шеммельпенника в магазине не
было. Я прочел книгу Лаватора и нашел, что она гораздо труднее, чем "Право
справедливости" Снелла, и мало интересна. Я изучал лицо Шекспира, но не мог
понять, откуда взялась у Шекспира привычка бродить по улицам Лондона.
Книга Лаватора не дала мне новых знаний. Совет м-ра Пинкатта практически
мне ничего не дал, но его доброта оказала мне хорошую услугу. Его
улыбающееся открытое лицо сохранилось в моей памяти. Я положился на его
мнение о том, что проницательность, память и способности как у Фирузшаха
Мехты совсем не обязательны для того, чтобы стать преуспевающим юристом: вполне достаточно честности и трудолюбия. А поскольку этого у меня было
достаточно, я стал чувствовать себя увереннее.
Я не смог прочесть фолиантов Кея и Маллесона в Англии, но сделал это в
Южной Африке, так как решил прочесть их при первой возможности.
Итак, с каплей надежды, смешанной с отчаянием, я сошел с парохода "Ассам"
в Бомбее. Море в гавани было бурным, и пришлось добираться до причала на
катере.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I. РАЙЧАНДБХАЙ
В последней главе я говорил, что море в бомбейской гавани было бурным, это
обычная картина для Аравийского моря в июне-июле. Оно было неспокойным все
время, пока мы плыли из Адена. Почти все пассажиры страдали морской
болезнью; один я чувствовал себя превосходно и, стоя на палубе, глядел на
бушующие валы и наслаждался плеском волн. За завтраком, кроме меня, было еще
два человека; они ели овсяную кашу из тарелок, которые держали на коленях, стараясь не вывалить содержимое.
Шторм на море был как бы символом моей внутренней бури. Но я спокойно
переносил шторм, и, думаю, мои волнения также не отражались на моем лице.
Беспокоила каста, которая могла противодействовать моей деятельности. Я
уже говорил о мучившем меня чувстве беспомощности. Я не знал, как приступить
к делу. Но меня ожидали гораздо большие испытания, чем я предполагал.
Старший брат пришел встретить меня на пристани. Он уже познакомился с д-м
Мехтой и его старшим братом, и так как д-р Мехта настаивал, чтобы я
остановился у него в доме, мы отправились к нему. Таким образом, знакомство, начавшееся в Англии, продолжалось и в Индии, вылившись затем в постоянную
дружбу между нашими семьями.
Мне очень хотелось увидеть мать. Я не знал, что ее уже нет в живых и она
не сможет вновь прижать меня к своей груди. Только теперь мне сообщили эту
печальную весть, и я совершил полагающиеся омовения. Брат не сообщил мне в
Англию о ее смерти, так как не хотел, чтобы удар постиг меня на чужбине. Но
и на родине весть эта была для меня тяжелым потрясением. Я переживал потерю
матери гораздо сильнее, чем смерть отца. Большинство моих сокровенных надежд
рухнуло. Но помнится, внешне я никак не проявлял своего горя и смог даже
сдержать слезы и жить, словно ничего не случилось.
Д-р Мехта познакомил меня с некоторыми своими друзьями и братом Шри
Ревашанкар Джагдживаном, с которым мы подружились на всю жизнь. Но особенно
я должен отметить знакомство с зятем старшего брата д-ра Мехты поэтом
Райчандом, или Раджачандрой, участвовавшим на правах компаньона в ювелирной
торговой фирме, носившей имя Ревашанкара Джагдживана. Райчанду было тогда не
более 25 лет, но уже с первой встречи я убедился, что это человек большой
учености, с сильным характером. Было известно, что он шатавадани (человек, обладающий способностью одновременно запоминать или следить за сотней
вещей). Д-р Мехта посоветовал мне испытать его исключительную память. Я
исчерпал свой запас слов из всех известных мне европейских языков и попросил
поэта повторить эти слова. Он повторил и даже точно в том же порядке, в
каком я их назвал. Я позавидовал такой способности, но не это очаровало
меня. Черты, действительно восхитившие меня, я открыл позже. Это были его
глубокое знание священных книг, безупречность характера и горячее стремление
к самопознанию. Впоследствии я убедился, что в самопознании он видел
единственный смысл своей жизни. Следующие строки Муктананда никогда не