КГБ в Англии

Затем 5 апреля поступила еще более неприятная информация: человек, который привлек в свое время Фукса к сотрудничеству с советской разведкой, был допрошен англичанами. Он якобы ничего им не сообщил, но обстоятельства его допроса известны не были.

Центр рассмотрел сложившуюся ситуацию и дал указание сократить майскую встречу до минимума: принять материалы и условиться о дате новой встречи.

В мае 1948 года появилось сообщение в той же «Дейли экспресс» об увольнении трех неблагонадежных сотрудников Харуэлла.

Когда Фукс не вышел также и на запасную майскую встречу, опасения разведки возросли: в качестве источников возможного разоблачения Фукса могли быть использованы неосторожность в разговорах его отца, проживавшего в английской зоне оккупации в Германии, и наблюдательное дело на Фукса из архива гестапо, которое могло попасть к англичанам.

Одновременно в Москве прорабатывался вопрос о переправе Фукса в СССР в случае его увольнения из Харуэлла и опасности ареста.

На встрече 10 июля 1948 года Фукс объяснил свою неявку на обе майские встречи тем, что готовился пуск нового реактора и начальник центра запретил какие-либо отлучки. По словам Фукса, после увольнения трех младших научных сотрудников, о чем сообщалось в прессе, в Харуэлле воцарилось спокойствие.

Фукс сказал, что обмен информацией с американцами постепенно налаживается и через него стали проходить американские материалы. Исключение составляла только водородная бомба.

На встрече зашел разговор о личной жизни Фукса. В ней, сказал он, все без изменений, он по-прежнему холост. На вопрос Феклисова, не собирается ли он жениться, Фукс ответил, что «при его положении он не считает нужным менять свой статус», и, лукаво улыбнувшись, добавил: «Поэтому я избегаю сильно влюбляться».

Несмотря на то что холостяцкий статус Фукса, безусловно, свидетельствовал о самоотверженной преданности разведывательной работе, Центр после его неявки на запланированные встречи в августе и сентябре счел обязательным проинструктировать Феклисова о необходимости идейно-воспитательной работы с Фуксом, отметив при этом, что западная пропаганда ведется под ширмой защиты демократии в Германии, защиты немецкого народа, и поэтому нужно регулярно, грамотно и доходчиво разъяснять смысл советской политики в Германии.

Фукс не явился на запланированные встречи в августе и октябре 1948 года и пришел только 23 октября по условиям постоянной связи. Он объяснил свой невыход в августе опубликованным в газетах сообщением о том, что служба безопасности запретила публиковать фотографии 10 ведущих сотрудников Харуэлла, участвующих в пуске 6-киловаттового реактора. Этот запрет объяснялся в газете тем, что служба безопасности опасалась похищения иностранными агентами двух запечатленных на фото ученых-иностранцев в случае их выезда на континент. (Такая публикация действительно имела место 20 июля 1948 года.) После этой публикации многие его коллеги шутили, говоря, что это из-за него цензура запретила помещать их фотографии. Он невольно оказался в центре внимания, и поэтому решил из осторожности не выходить на встречу. Встречу 16 октября он пропустил из-за занятости на работе.

У Феклисова не было времени проводить с Фуксом «воспитательную работу», как это рекомендовал Центр. Вся встреча была посвящена отработке техники подбрасывания в сад одного давнишнего, еще со времен Арнольда Дейча, оперативного контакта резидентуры пакета с журналом, что должно было послужить сигналом вызова на срочную встречу, а в дальнейшем, как мыслила резидентура, и способом передачи информации. Фуксу эта идея понравилась, и 9 ноября 1948 года он осуществил пробный бросок пакета, в который, в целях конспирации, был вложен «журнал для мужчин». На следующий день пакет был передан сотруднику резидентуры.

На встрече 23 октября 1948 года Фукс рассказал, что недавно он ознакомился с сообщением английской разведки о ходе работ в советской физической лаборатории в городе Сухуми. В сообщении говорилось, что там работает немецкий физик Герц, а также приводилось описание лаборатории, перечень поступающего оборудования и приборов. По мнению Фукса, сообщение было подготовлено не специалистом в обасти ядерной физики, а скорее техником или даже простым рабочим.

Из другой заслуживающей внимания информации общий интерес представлял намечаемый на 1957 год запас атомных бомб в Англии — 200 штук.

На следующей встрече, состоявшейся после срыва декабрьской из-за рождественских праздников только 12 февраля 1949 года, Фукс сообщил, что Герберт Скиннер, его хороший знакомый, в обществе которого он часто проводит свободное время, рассказал ему, что МИ-6 установила контакт с советским ученым, от которого надеется получать материалы об основном проекте по атомной проблематике в СССР. Начали ли англичане получать такие сведения, со слов Скиннера понять было невозможно. Скиннер ранее показывал Фуксу сообщение МИ-6 о лаборатории в Сухуми. Сам Фукс советских материалов не видел и обещал внимательно следить за их возможным появлением. В этой связи он попросил Феклисова передать в Москву, чтобы с его, Фукса, материалами обращались осторожнее и давали их на ознакомление только абсолютно надежным людям.

Говоря о своей безопасности, Фукс рассказал, что в Харуэлле есть некий доктор Блетчер, который занимается доносами на сотрудников. По мнению Фукса, наиболее уязвимый период его жизни в Англии относится к нескольким годам после 1936-го, когда, находясь в Бристоле, он принимал участие в работе Комитета помощи республиканской Испании. Он попросил Феклисова связаться от его имени с Такетт, попросить ее съездить в Бристоль и изъять из архива этой организации протоколы заседаний Комитета и другие материалы, где упоминается его фамилия.

Центр и резидентура пока воздержались от принятия каких-либо мер в связи с последней просьбой Фукса — надо было все обстоятельно обдумать: следует ли обращаться к Такетт со столь деликатной просьбой, сам факт которой может поставить Фукса под удар. Действуя таким образом, разведка ликвидировала бы одну опасность, породив другую: просьба об изъятии архивных материалов, несомненно, навела бы Такетт на мысль о его тайной связи с СССР. Тем временем вопросы безопасности вновь выдвинулись на первый план. В Нью-Йорке произошел провал советского разведчика (дело Губичева-Коплон), и 12 марта 1949 года Центр отреагировал на это происшествие строгими выводами:

«В связи с последними событиями в ТИРЕ и во избежание повторения подобных случаев в других местах необходимо срочно и самым внимательным образом пересмотреть практику проведения встреч с атлетами и получения от них материалов.

Практикуемое до сих пор некоторыми конторами проведение встреч на улице расценено Инстанцией как невежественный способ работы, не гарантирующий безопасности наших сотрудников и атлетов… Нужно отказаться от проведения встреч на улице, поскольку это сопряжено с большим риском».

Этот большой риск, напоминал Центр, объясняется тем, что английская полиция в целях борьбы с преступностью часто прибегала к проверке документов у прохожих. Незадолго до этого, 24 января 1949 года, такой проверке подверглись Н.Б. Коровин и Блант, прохаживавшиеся по Монтагью-сквер в половине десятого вечера (см. главу «Берджес и Блант»).

Письмо Центра было примечательно не тем, что оно ставило под сомнение сам факт встречи с источником на улице. Как и где проводить встречи — вопрос, который может показаться человеку непосвященному тривиальным» — в разведке вполне уместен для обсуждения в каждом конкретном случае и в зависимости от сопутствующих обстоятельств. И в том, что этот сугубо оперативный вопрос обсуждался Инстанцией, то есть ЦК КПСС, и в том огульном суждении о «невежественности» встреч на улицах отразился дух времени. Повинуясь воле всемогущей Инстанции, Центр предлагал «улицу» заменить автомашиной, квартирой знакомой девушки Фукса или вообще перенести на континент, где обстановка более благоприятна для таких встреч. Не вдаваясь в обсуждение достоинств и недостатков рекомендаций Центра, можно только сказать, что в каких-то случаях они, возможно, были бы и хороши, но не в случае с Фуксом. А реализация идеи Центра ввести в дело нелегала, увы, от резидентуры не зависела.