Страница 20 из 24
- Не стучите, он на совещании. И остальные тоже. Когда вернется, не знаю. Может, поздно.
- А как же нам быть? - Трубин заметно расстроился и в то же время как будто обрадовался. - Мы уже были у него, буквально только что... По поводу преступления.
- Здесь других поводов не бывает, - девица сухо улыбнулась. - Или ждите, или можете все изложить письменно и оставить у меня. Я передам, мне так и так до утра сидеть.
Робко, словно она могла нас укусить, мы вошли в огромный кабинет с десятком столов, гораздо больший, чем у Голеса, завешанный портретами видных сыскных деятелей прошлого, картами районов города, таблицами, какими-то стрельчатыми схемами - я успел разглядеть табличку на двери: "Комната 190. Отдел координации. Посторонним вход воспрещен".
Сверток с одеялом на этот раз был со мной, я побоялся сдавать его в гардероб, чтобы тетка не учуяла затхлого запаха и не вздумала сунуть в него нос. К счастью, дежурный у входа не смотрел в нашу сторону, когда мы шли к лестнице, и ничего не заметил.
- Проходите, - девица, неожиданно оказавшаяся в ладно сидящей форме с нашивками младшего дознавателя (вот тебе и секретарша!), процокала каблучками к своему столу. - Вон там в коробке бумага, садитесь и пишите. В верхнем левом углу пометьте: дознавателю Голесу от таких-то.
Я пристроил сверток на стеллаже у двери среди других, поменьше и побольше, упакованных в такую же плотную коричневатую бумагу. Трудно было понять, что в них: может, документация, а может, и какие-нибудь вещдоки. Мы уселись. Писать стал Трубин, я лишь отвечал шепотом на его вопросы. Полина же откровенно озиралась. Взгляд ее то и дело останавливался на молодой дознавательнице, которая уже перестала обращать на нас внимание и углубилась в какие-то бумаги. Наверное, женщину в форме девчонке видеть еще не доводилось - взгляд выражал самое настоящее изумление.
- Что вы так смотрите? - не поднимая глаз, спросила дознавательница.
Полина аж подскочила на стуле:
- Извините!..
- Да ничего, я привыкла, - женщина перевернула плотный лист. - Многие так смотрят.
- Но вы же меня не видите! - пробормотала Полина. - Как вы...
- Почему же не вижу? Прекрасно вижу. Грош была бы мне цена как дознавателю, если бы я не владела боковым зрением.
- Ничего себе... Вот бы мне так научиться...
- Вы кем работаете?
- Я учусь. В ремесленном, на радиомонтажницу.
- Хорошая профессия, - кивнула дознавательница, - но там эти навыки ни к чему. Там, наоборот, ценится умение концентрировать взгляд на мелких деталях, а боковое зрение только отвлекает от работы.
- Нет, ну здорово! - Полина восхищенно хлопнула себя по коленкам, сделавшись на секунду самым обыкновенным ребенком. - Вы и о профессиях все знаете!..
Женщина сдержанно засмеялась:
- Это все память и логика, моя милая. Тренируйте память, читайте, и будете знать не меньше.
- А скажите, сложно стать дознавателем? - осторожно спросила Полина.
- Младшим - нет. Сложно б ы т ь дознавателем и не превратиться в обычного чиновника, который только штаны на службе протирает. Таких ведь много, не только у нас, а везде.
Трубин дописал и вопросительно поднял глаза:
- Я - все. Можно просто оставить?
- Не просто, - женщина встала из-за стола, подошла и взяла исписанный лист. - Я зарегистрирую ваше заявление, сниму копию, а оригинал отдам тому, кому он адресован - Голесу. И не волнуйтесь, это же документ, - она чуть встряхнула листком. - Идите спокойно домой, время позднее.
Выходя, я взял сверток с полки, и дознавательница тоже ничего не заметила - она стояла и внимательно читала заявление.
Внизу мы забрали вещи из гардероба, оделись и вышли на улицу. Метель кончилась, небо очистилось, и теперь на нас смотрели острые колючки звезд. Стало заметно холоднее, изо рта у меня вырывался густой пар.
- Подморозило! - Трубин с силой потер ладони одна о другую. - Ну вот, дело сделано, можно и поужинать, - вид у него был бодрый, но я чувствовал, что он сильно нервничает. - Есть хочется - сил нет. Пойдемте.
- Везет ей, - пробормотала Полина, - дознавательнице. Работа интересная, платят, наверно, хорошо... талоны желтые, пайки...
- Вы совершенно точно кушать хотите! - заулыбался ей Трубин. - Раз говорите о пайках.
- Да я не о пайках, я - вообще...
Улицы были пусты, как в сказке, лишь окна горели, отбрасывая на снег ровные квадраты желтого света. В квартирках кипела жизнь, люди ужинали, разговаривали, слушали последние новости по радио, дети носились, играя в войну, женщины развешивали белье и стелили кровати. У кого-то на стене - как недавно у Полины - я увидел часы, они показывали без четверти одиннадцать. Время еле двигалось, и я не мог понять, в чем дело. Столько случилось событий, а время - десять сорок пять. Всего-то четыре часа прошло с тех пор, как я украл эту несчастную куртку, лежащую теперь в глубине туалетного шкафчика в Управлении Дознания...
Улица круто повернула, и мы очутились на широком проспекте, по которому, жужжа, проносились редкие машины. Замерзший постовой в тулупе стоял в своей будке, съежившись и грея в воротнике лицо. Несколько рабочих возились в открытом люке, один держал фонарь и изредка давал советы (снизу отвечали: "Закрой рот!"). Дворничиха шла, неся охапкой, как цветы, три или четыре фанерных снеговых лопаты. У булочной разгружали большой бледно-синий фургон с наклонными буквами: х л е б, вытаскивали по направляющим лотки с ровными рядами буханок и осторожно ставили на низкую тележку, чтобы завезти внутрь магазина - оттуда шел плотный, теплый запах выпечки.
Я засмотрелся на фургон и чуть не врезался лбом в фонарный столб: все-таки неудобно с одним глазом. Полина испуганно схватила меня под руку:
- Ой, Эрик, что же ты так?!.. Что ты там увидел?
- Мирная жизнь, - ответил я.
- Ну, так ведь и не война, - удивилась девушка. - Что ж ей не быть мирной?
- В другом смысле, - я улыбнулся. - Некоторые вот этого не понимают: вечер, булочная, хлеб привезли. Смотри, канализацию чинят... Им кажется - так и должно быть, а ведь это - счастье...
Трубин весело поглядел на меня:
- А вы, Эрик, философ!.. Слушайте - нескромный вопрос - а что такое вы с собой таскаете? Паек, что ли?
- Да нет, какой паек! - мне удалось полностью сохранить естественные интонации. - Будете смеяться: одеяло. Старое одеяло. Дверь хочу утеплить, дует, а тут смотрю - валяется в больнице, никому не нужное. Они разрешили - я и взял. Хотите, покажу?
- Не надо, не надо! - Трубин со смехом замахал руками. - Я из простого интереса спросил. На что мне ваше одеяло? А насчет двери - вы молодец, я бы не додумался...
Мы пересекли проспект, и я увидел то самое кафе, куда вела нас жертва моей кражи: три окна чуть на разной высоте, стертые ступеньки, низкая крыша. Надпись "К а ф е" лесенкой по стеклу, рядом пожарный щит с баграми и лопатами, открытый песочный ящик.
- А почему оно работает? - удивилась Полина. - Времени-то уже часов одиннадцать!..
- Для ночных сотрудников, - объяснил Трубин. - Не волнуйтесь, пропуск у меня есть, ну, а вы - со мной, естественно.
Я шел и улыбался, предвкушая ужин, за который не придется платить, и обещанную завтра зеленую карточку. Пока все складывалось в мою пользу: даже если бы Трубин вдруг решил посмотреть, что у меня в свертке (а такое могло случиться, люди разные), он увидел бы только драное, полусгнившее, грязное одеяло. Неприятное зрелище, но зато я - чист, как стекло.
Единственное, что тревожило меня - больница. Это было мое слабое место: я не помнил, сказал ли врачу о куртке. Вроде не говорил. А медсестре? Или сторожу, который нашел меня за будкой?.. А может, той беременной женщине?.. Оставалось надеяться, что и они ничего не помнят. Но - вдруг?
Я не люблю слово "вдруг", оно никогда не таит в себе приятных неожиданностей. "Вдруг" происходит всегда что-то гадкое, даже непоправимое - как, например, тогда с Хилей...