Две жемчужные нити

Он огляделся, все работали. Тогда парень опрометью бросился к злополучному буфету. К счастью, там никого не было.

На столе стояли тарелки с бутербродами и студнем, в стаканах сметана, ветчина — порциями. Винегрет. Ливер, сырки в обертке. Квас и ситро. Для холостяков — это роскошь. Посредине знакомая тарелка с деньгами. Денег мало. Несколько бумажных рублей. Одна пятерка. Две трешки. Серебряные и медные монетки.

Андрей бросил на тарелочку рубль за сметану и колбасу, взял сдачу. И глубоко вздохнув, вдруг положил две десятки. Обернулся — у него за спиной стояли Василий Бурый и Павел Зарва. Они все видели. На столике — завтрак Андрея за пятьдесят копеек, а на тарелке двадцать рублей. В голове так зашумело, что парень даже не смог сообразить, что к чему.

— Так вот оно что! — воскликнул Василий Бурый. — Я давно уже, брат, ловлю, кто же это на даровщинку живет, да никак не поймаю. Разве твоя сметана да колбаса двадцать рублей стоят? Выходит, ты целый месяц ел в долг, а сейчас положил в кассу? Ловкач. Вот из-за кого нам не присваивают звание бригады коммунистического труда. Видали такого? Эй, кто там? Сюда! Я вора поймал…

— Я не вор! Вы не имеете права! — побагровел Андрей, растерянно хлопая глазами. — У меня денег не хватало. На мотоцикл собирал. Я же не вор. Положил весь свой долг. Все двадцать! Посчитайте. Я ничего не украл…

— Не украл? А целый месяц кто за тебя платил? Мы в складчину покрывали недостачу. Все девчата давали деньги. Эй, кто там? Сюда!

Павел Зарва, перекладывая из руки в руку новенький французский ключ, проговорил, сдерживая злость:

— Бригадир! Не устраивай шухер… И я тебе свидетелем не буду. Слышишь, Василий? Я очень тебя прошу…

— Не проси! И вообще уйди с дороги, коли сам такой. Шухер… Знаем, чем это пахнет и откуда взялось. Думаешь, если тюрьму закрыли, так и будешь гулять?

— Я бы огрел тебя, бригадир, за такие слова, но не хочу возвращаться туда, откуда вырвался. Ты меня можешь ударить, а я тебя — нет. Не поднимай шухер, прошу тебя, — выдавил Павел, загородив собой Андрея. — Он не виноват, раз сам признался.

Но на пороге уже выросли контролеры из браковки и с ними Марчук.

— Кто тут кричал? Что случилось? — бросился он к Василию.

— Да вот этот, — Василий нехотя указал на Мороза, — брал еду в буфете, как бы это сказать… в кредит…

— Так вот какие вы кандидаты в коммунистическую? Нет, голубчики. Сюда прежде всего надо прислать уголовный розыск, а уж потом думать о бригаде коммунистической. Вам нужен капитан Корзун, который убийц и бандитов ловит. Факт! Так и запишем. Ведь он же вор!

У Марчука за красным мясистым ухом торчал острый карандаш с пластмассовым наконечником. Марчук выхватил его, чтобы составить акт. В дверях испуганно перешептывались браковщицы из ОТК, не зная, что делать. Откуда обо всем узнала Олеся, неизвестно, но в этот момент она стремглав влетела в комнату.

— Что? — звонко спросила она. — Ты брал в буфете целый месяц еду и не платил, а сейчас после получки положил все деньги сразу? Но почему ты ничего не сказал нам, мы бы одолжили тебе деньги. Какой же он вор, товарищи? — обратилась Олеся к окружающим. — Ведь Андрей вернул все до копейки. Ну, плохо поступил, а теперь одумался… Недостача восстановлена.

Девчата тихо засмеялись, и это разрядило нервное напряжение, созданное Бурым и Марчуком.

— Я так рада, что наконец обнаружилась эта проклятая недостача. Так рада, что и сказать не могу… Какой же ты молодец, Андрей! Даже сам не знаешь, какой молодец!

— Ну, знаете! — вскипел Марчук. — Потакать ворам! Я этого не допущу, я составлю акт!

— Пишите! Составляйте! Вам бы только людей судить, властвовать над рабочими. Командовать все рветесь. По-старому мыслите: рабочие, мол, винтики. Это мы-то винтики, кто хлеб сеет, уголь добывает, варит сталь, делает машины, полотно ткет?! А кто же тогда хозяин страны, творец, товарищ Марчук? Да это вас судить нужно, что людей ни в грош не ставите, что не доверяете нам. Э, да что вам объяснять, все равно не поймете, горбатого, говорят, могила исправит. А нам работать пора. Пойдем, Андрей, пойдем, бригадир!

И Олеся молнией вылетела из буфета. Андрей даже не взглянул на нетронутый завтрак, оставшийся на столе.

19

В кабинете сидели двое, которые симпатизировали друг другу, — Корзун и Сухобрус. Курили.

— Значит, в отпуск? — спросил Корзун. — Вокруг Европы на пароходе? Греция, Италия, Англия. И наша соседка Турция. Босфор. Золотой Рог.

— Деньги внес и дела как будто подогнал. Хочу еще одну статеечку для газеты написать, если подкинешь материал.

Корзун заходил по комнате, нервно похрустывая пальцами. Видно, было трудно и неприятно начинать разговор.

— Ты же знаешь, я сейчас занимаюсь только покушением на художницу. Но писать об этом рано, можно всех птичек спугнуть. Они носом чуют, какой на них ветер дует. У тебя есть свободное время? Вот и хорошо. Я хочу еще раз проверить себя. Садись сюда, к окну, и читай эту мерзость — тут и валютчики, и проворовавшиеся торгаши, больше вроде ничего серьезного в городе не было, а я буду разговаривать с нашим старым знакомым. Ты слушай, если интересно, но глаз не поднимай. Так, словно тебе совершенно безразлично то, о чем пойдет речь. Может, напишешь когда-нибудь книжечку и о нас. Скучно тебе не будет. Гарантирую.

Привели лобастого, опухшего от сна Коржова. Он был старательно выбрит, но бледен. Из-под расстегнутой рубахи выглядывала грязная, заплатанная тельняшка. Положив на колени толстые, словно сардельки, пальцы, он задумчиво смотрел в окно на море и тихо вздыхал. А краешком глаза тревожно поглядывал на стол Корзуна. Хотел знать, что новенького там лежит. Но стол, как обычно, был чист. Все лежало в наполовину задвинутом ящике, который Корзун прикрыл локтями.

— Тебе, Коржов, пришло письмо, — вполголоса сообщил Корзун.

— Письмо? — равнодушно переспросил лобастый. Но глаза, заметавшись по комнате, остановились на фигуре Петра Сухобруса. — Шутите, гражданин начальник. От кого письмо?

— Из дактилоскопической лаборатории. Мне пришло в голову проверить твои пальчики. Каков у тебя маникюр.

— Не понимаю, — брови Коржова взлетели.

— На, читай.

Корзун протянул хорошо знакомое всем преступникам безжалостное доказательство — бланк дактилоскопической лаборатории. На нем отчетливо виднелись отпечатки пальцев лобастого, каждый по отдельности, и вся ладонь в уменьшенном виде. Отпечатки взяли тотчас, как только Корзун задержал бандита у вокзальной кассы. Преступник, отлично знавший точную механику дактилоскопии, понял, что погиб. Лаборатория никогда не ошибается. И вот ответ пришел. Пан или пропал? Пронеси и помилуй, господи, и на сей раз. Пронеси и помилуй, если рука твоя крепко владеет этой грешной землей. Что тебе стоит спасти еще одного грешника, милый боже? Лобастый купит тебе тысячу свечек и поставит во всех церквах, которые остались на территории области. Смилуйся, всевышний начальник, и весь грешный мир снова упадет перед тобой на колени.

— Читай вслух.

Бланк задрожал в руке. Лобастый побелел и опустил голову. Нижняя челюсть отвисла, словно человеку не хватало воздуха. На шее запульсировала синяя жилка. Коржов лихорадочно глотал слюну, но никак не мог проглотить.

— Может, ты позабыл азбуку?

— Не могу. Ох, не могу, гражданин начальник, — с трудом выдавил лобастый.

— Тогда слушай. Лаборатория, куда были посланы отпечатки твоих пальцев, сообщает, что они принадлежат Луке Ферапонтовичу Цимбалу, преступнику-рецидивисту, известному под кличкой Жора-Каин. Ясно?

Бандит безнадежно кивнул головой, уставившись в пол.

— А вот и твоя фотография, сделанная в Ростове. Профиль и фас. Правда, тогда ты был помоложе и выдавал себя за механика по ремонту телевизоров. Ходил с чемоданчиком по квартирам, пока не застукали. Погляди. И ателье знакомое. За спиной измерительная рейка, поделенная на сантиметры. Во всех уголовных розысках они одинаковые, эти рейки с сантиметрами. Помнишь?