Страница 85 из 219
— Это место называют центром мира,— заявил Гормон.— А в Джорслеме считают, что центр мира там. Правда, это место отмечено на карте.
— Как же у мира может быть центр? — удивилась Аулуэла.— Ведь он круглый.
Гормон рассмеялся. Мы вошли внутрь. Там в затемненном зале высился огромный, освещенный изнутри глобус из драгоценных камней.
— Вот ваш мир,— произнес Гормон и сделал величественный жест.
— О-о,— выдохнула Аулуэла.
Глобус был подлинным произведением искусства. Его поверхность точно передавала рельеф планеты: моря казались глубокими, наполненными водой, пустыни казались настолько высохшими, что хотелось утолить появившуюся жажду из родника, его города бурлили энергией и жизнью. Я увидел континенты — Эйроп, Афреек, Эйс, Стралию. Я видел океан. Я пересек золотую ленту Земного моста, который с таким трудом прошел совсем недавно. Аулуэла бросилась к глобусу и показала Рум, Эгупт, Джорслем, Пэррис. Потом дотронулась до высоких гор к северу от Хинд и тихо сказала:
— А вот тут я родилась, в месте, где живет лед и горы касаются луны. Здесь у крылатых свое королевство.— Она провела пальцем на восток, в сторону Фарса, и за ним — в страшную пустыню Арбан, к Эгупту.— Вот здесь я летела. Ночью, когда я оставила свое девичество. Мы все должны летать, и я летела сюда. Сотни раз я думала, что умру. Здесь, в этой пустыне, песок скрипит в горле, а когда я летела, песок бил в крылья — и мне пришлось опуститься. Я лежала, нагая, на горячем песке несколько дней, и меня заметил другой крылатый, он спустился, пожалел меня, поднял, и, когда я взлетела, силы вернулись ко мне и мы вместе полетели к Эгупту. Но он умер над морем, жизнь его остановилась, а ведь он был так молод и силен, и он упал в море, и я спустилась, чтобы быть с ним. Вода в море была горячей даже ночью. Я плавала рядом, и наступило утро, и я увидела живые камни, растущие, как деревья, в воде, и рыб многих цветов, они подплыли к нему и стали кусать его тело, когда он лежал в воде с раскрытыми крыльями. И я оставила его и толкнула вниз, чтобы он нашел там покой, а сама поднялась и полетела в Эгупт, одинокая и напуганная, и там я и встретила тебя, дозорный.— Она улыбнулась мило и застенчиво.— А теперь покажи мне место, где ты был молодым.
Прежде мне не доводилось рассказывать о своей жизни. С внезапно возникшей болью в коленях я проковылял к дальней части глобуса. Аулуэла последовала за мной. Гормон оставался сзади, как бы не интересуясь ничем. Я показал на разбросанные островки, поднимающиеся двумя длинными лентами из океана,— остатки исчезнувших континентов.
— Здесь.— Я указал на мой родной остров на западе.
— Так далеко! — воскликнула Аулуэла.
— И очень давно,— кивнул я.— Иногда мне кажется, что это произошло в середине Второго цикла.
— Нет! Это невозможно!
Но она посмотрела на меня так, как будто поверила, что мне тысяча лет.
Я улыбнулся и коснулся ее бархатистой щеки.
— Мне просто так показалось.
— А когда ты ушел из дома?
— Я был вдвое старше тебя, когда отправился в путь. Сначала я пришел сюда.— Мой палец коснулся группы островов к востоку,— Десятки лет я был дозорным на архипелаге Палаш. Затем по воле Провидения я пересек океан и попал в Афреек. Какое-то время моим пристанищем были жаркие страны. Потом началось мое путешествие в Эгупт, где я встретил одну маленькую крылатую.
Я замолчал и стал вглядываться в острова, которые были моим домом, и мысленно снова увидел себя не тощим и изможденным, а молодым и сильным. Я взбирался на зеленые холмы, плавал в холодном море и проводил ритуал дозора на белом песке под рев прибоя.
Покая пребывал в этом забытьи, Аулуэла повернулась к Гормону и спросила его:
— Теперь ты. Покажи, где появился на свет ты.
Мутант пожал плечами.
— На этом глобусе такого места нет.
— Этого не может быть!
— Разве? — ухмыльнулся он.
Аулуэла прижалась к нему, но Гормон отодвинул ее, и мы вышли через боковой вход на улицу.
Я уже изрядно устал, но у Аулуэлы появился аппетит к этому городу — ей хотелось поглотить его весь за один послеполуденный срок, поэтому мы пошли дальше сквозь путаницу пересекающихся улиц, через кварталы роскошных особняков хозяев и купцов, минуя район грязных лачуг слуг и лоточников, переходящий в подземные катакомбы, в места, где обитали клоуны и музыканты, а лунатики предлагали свой странный товар. Одна из лунатичек умоляла нас зайти и купить откровение, явившееся ей во время транса, и Аулуэла просила нас сделать это, но Гормон только покачал головой, а я улыбнулся, и мы продолжили свой путь. Теперь мы оказались на краю прекрасного парка недалеко от центра Рума. Здесь местные жители прогуливались, двигаясь с энергией, которую редко заметишь в жарком Эгупте. Мы присоединились к прогуливающейся толпе.
— Посмотрите! — воскликнула Аулуэла.— Какая красота!
Ее восторг вызвала громадная сияющая полусфера, скрывавшая от неумолимого времени какую-то реликвию минувших эпох. Прищурившись, я разглядел под защитной оболочкой растрескавшуюся мраморную стену и горстку людей перед ней. Гормон сказал:
— Это Уста истины.
— Что? — не поняла Аулуэла.
— Идем. Увидишь.
У полусферы стояла очередь. Мы присоединились к ней и вскоре были у входа, глядя в неподвластный времени мир, начинавшийся сразу за порогом. Почему эта реликвия — как и некоторые другие — имеет особую защиту, я не знал и поинтересовался у Гормона, познания которого были, несомненно, так же глубоки, как у каждого запоминателя, и он ответил:
— В этом месте существует только мир определенности, где то, что сказано, абсолютно соответствует тому, что есть на самом деле.
— Я не поняла, — тряхнула волосами Аулуэла.
— В этом месте невозможно солгать,— пояснил Гормон.— Можешь ты себе представить реликвию, заслуживающую большей защиты?
Он шатнул внутрь полусферы и растворился, как в тумане, я торопливо последовал за ним. Аулуэла явно колебалась, и прошло несколько долгих мгновений, прежде чем она решилась войти, причем задержалась на пороге, словно ей препятствовал ветер, несущийся вдоль невидимой границы, разделяющей внешний мир и эту маленькую вселенную.
Уста истины находились в еще одном внутреннем помещении, и очередь тянулась туда. Поток входящих контролировал чиновник, стоявший у входа в святилище. Прошло некоторое время, прежде чем нам было разрешено войти. Мы оказались перед свирепой головой чудовища в виде горельефа, укрепленной на древней стене со следами, оставленными временем. Челюсти чудовища были раскрыты, пасть — темная и зловещая дыра. Гормон осмотрел эту голову и удовлетворенно кивнул, словно ему было приятно увидеть ее именно такой, какой он себе ее представлял.
— И что нам делать? — спросила Аулуэла.
Гормон сказал:
— Дозорный, вложи правую руку в Уста.
Я подчинился.
— Теперь,— продолжал Гормон,— один из нас задаст вопрос. Ты должен ответить на него. Если ты скажешь что угодно, кроме правды, пасть закроется и повредит тебе руку.
— Нет! — воскликнула Аулуэла.
Я обеспокоенно взглянул на каменные челюсти, касавшиеся моего запястья. Дозорный без рук— это человек без профессии. Во время Второго цикла можно было приобрести протез получше собственной руки, но он давно износился, а такую вещь теперь уже не купить.
— Как такое вообще возможно?—спросил я.
— В пределах этого помещения воля Провидения необычайно сильна,— ответил Гормон.— Оно строго различает правду и ложь. За этой стеной сейчас спят трое лунатиков, через которых говорит Провидение, и они управляют Устами. Ты боишься Провидения, дозорный?
— Я боюсь собственного языка.
— Смелее. Еще никогда перед этой стеной не произносилась ложь. И никто еще не потерял здесь руки.
— Ну, начали. Кто задаст мне вопрос?
— Я,— сказал Гормон.— Ответь мне, дозорный, можешь ли ты сказать, что жизнь, потраченная на дозоры, была прожита мудро?
Я помолчал, перебирая мысли и разглядывая пасть. Наконец я сказал: