Железная звезда

Мои слова заставили ее призадуматься. Мы пили охлажденное вино-в гостиничном патио, среди утесов, за шеренгами сохнущих рыбацких сетей.

Через несколько секунд она рассмеялась — о, этот чарующий звонкий смех! — и чокнулась со мною.

— Удачи,—сказала она.

То была Греция. А до Греции были Сицилия, гора, извержение...

Гору трясло, колыхало, пучило, а затем по опаленным склонам с прогоревшей насквозь вершины потек жидкий огонь, и в первые же десять минут извержения погибли шесть селений. Надо быть безумцем, чтобы строить себе жилье на склоне вулкана. Но безумцы находились. Правда, теперь их гораздо меньше.

Пламенный вал неудержимо мчался вниз. Еще два часа, и он доберется до города Катанья и сотрет с лица земли всю его северо-западную часть, а завтра Сицилия облачится в траур. Ибо на этом острове, где извержения не редкость, столь мощного все-таки не бывало со времен динозавров.

Сам я между тем еще не знал, что происходит на вершине. Не знал, потому что находился в недрах горы, в трех милях от поверхности.

Но и в своей темнице под корнями гигантского вулкана, носящего имя Этна, я по грохоту, тряске и жару определил, что это стихийное бедствие отнюдь не из рядовых. Вот и настал в конце концов обещанный мне Час Освобождения. Пятьсот веков пробыл я пленником Зевса...

Я потянулся, перевернулся на спину и сел впервые за пятьдесят тысяч лет.

Ничто на меня не давило.

Мой уродливый тюремщик Гефест когда-то построил кузницу прямо на мне. Наковальню поставил на мою спину и безжалостно от зари до зари ковал бронзу и железо. Великим искусником был этот колченогий мастер. Где он сейчас? Где его наковальня?

Не на мне. Уже давно.

До чего же это приятно — когда больше ничто не давит на тебя!

Я разминаю плечевые мышцы, вправляю суставы. Дело это долгое. Да и вы бы не сразу управились, будь у вас сотня голов плюс-минус четыре.

— Гефест! — кричу я в сотню глоток. И чувствую, как надо мной содрогается и корчится гора, и знаю, что от одного моего голоса десятки раскаленных валунов срываются и катятся, катятся, катятся вниз.

Не отвечает Гефест. Не стучит его молот. Нет моего палача нигде.

Нет так нет. Попробуем кликнуть кое-кого поважнее.

— Зевс!

Молчание.

— Зевс, ты меня слышишь?

Ответа нет.

— Эй, да куда же та подевался? Где вся честная компания?

Снова только вулкан отозвался адским ревом.

Ладно, не хотите, не отвечайте. Я медленно поднялся на ноги, выпрямился во весь свой изрядный рост. Скальная толща разверзлась надо мною. Делать подобные фокусы я еще не разучился.

Стоять прямо — тоже дело приятное. Полежали бы вы с мое пятьдесят тысяч лет, поняли бы, что я имею в виду. Да где уж вам, малявки.

Еще одна попытка.

— Зевс! — хором выкрикнула это имя сотня моих ртов. Фортиссимо-фортиссимо. По недрам горы разбежалось эхо. За эти века заново отросли все мои головы. Я залечил нанесенные Зевсом раны. Знать, что я исцелился, приятнее всего. Подумать только, еще совсем недавно мне казалось, что все кончено!

Ну что ж, похоже, никто не откликнется. Нет смысла продолжать кошачий концерт. Главное свершилось: наступил Час Освобождения. Цепи мои распались, как по волшебству, взамен отрубленных голов выросли новые. Пора выбираться отсюда.

Я прошел сквозь гору, как сквозь воздух. Скала для меня не преграда. Беспрепятственно миновал разломы, где кипела рвущаяся наверх, в жерло магма, и очутился под солнцем, на засыпанном пеплом склоне Этны. Затем поднялся на самый верх плюющегося огнем конуса и оттуда заглянул в раскаленное добела чрево горы. Сотня драконьих морд расплылась в сотне ухмылок, а вокруг бушевал жгучий ветер, огненный смерч овевал меня, и потоки лавы выплескивались на склоны горы. С вершины вулкана зрелище открывалось поистине жуткое. Но до чего же отрадно было видеть перед собой мир после многих веков заточения во тьме!

Внизу, далеко на западе, раскинулось кишащее рыбой море. Позади жались друг к другу покрытые лесом холмы. А надо мной пламенело солнце.

До чего же все это прекрасно!

— Хоо-ха! — прокричал я.

Мой торжествующий рев подобно сотне ураганов промчался по склонам величавых сицилийских гор. Он выбил оконные стекла в Риме, снес лачуги в селах Сардинии и разрушил десяток мечетей в тунисской Сахаре. Но самая мощная звуковая волна помчалась на запад, к Греции. Она пересекла море и точно коса прошлась вдоль побережья, срубив верхушки с половины деревьев от Айоса-Николаоса в Ионии до Афин на берегу Эгейского моря, и понеслась дальше, в Турцию.

И это были только цветочки. Я сам направился туда — свести кое-какие древние счеты.

Я быстро спускался с горы. Оранжевая лава чавкала под могучими стопами, а мне все нипочем!

Зовите меня Тифеем! Зовите меня титаном!

Наверное, я привлек к себе внимание, пока спускался огненными склонами к цепочке симпатичных морских курортов, где в те минуты царили паника и истерия, и входил в море на полпути между Фьюмефреддо и Таорминой. Как ни крути, для вас я что-то вроде чудовища: рост четыреста футов, уйма драконьих голов, глаза, мечущие молнии, густые черные перья по всему туловищу и огромные ядовитые гады вместо ног. В свое время даже боги, едва завидев меня, обращались в бегство. Однажды некоторые из них драпанули до самого Египта, стоило мне крикнуть: «Вот я вам!»

Впрочем, извержение вулкана сопровождалось землетрясением, а потому охваченные ужасом жители западной Сицилии могли и не заметить меня. Или не поверить собственным глазам — мало ли что померещится в такой кутерьме? А может, они просто кивнули и сказали: «Ну да! А почему бы и нет?»

Я вбежал в море, нырнул со всеми головами и доплыл в холодной синеве до самой Греции. Даже ни разу не поднялся на поверхность, чтобы глотнуть воздуху. Да и на что мне воздух, насыщенный гарью и ядовитыми газами вулкана? К тому же я спешил.

«Зевс! — думал я.— Я иду к тебе. Ну, держись, мерзавец!»

Вы уже знаете, что я титан. Это не синоним слову «великан», а родовое имя. Мы, титаны,— старейшие из расы богов, нас, так сказать, первыми призвали в ряды тех, кому спокон веку поклоняются люди. И нас, титанов, Зевс наголову разбил задолго до того, как с горы Синай спустился Билл Гейтс со своим MS-DOSom. Задолго до того, как Гомер впервые взялся за арфу Задолго до Великого потопа. Задолго до всего, что ныне имеет для вас хоть какой-то смысл.

Матерью моей была Гея. По-вашему — Земля. Если уж на то пошло, она породила нас всех.

А на заре мира обширное чрево Геи породило всех богов, гигантов и чудовищ. Из него вышел зоркий Уран, или небо, и вместе с Геей они сотворили первую дюжину титанов и титанид, в том числе Океана, Кроноса и Рею.

От первых двенадцати титанов произошло много других: Атлас, который ныне подпирает мир; искусник Прометей, научивший людей пользоваться огнем и поплатившийся за это самой острой формой цирроза из известных медицине; недотепа Эпиметей, свалявший дурака с Пандорой, и другие. Были великаны со змеиными конечностями, такие как Порфирион и Алкионей, и сторукие пятидесятиглавые твари вроде Бриарея, Котта и Гиеса, и прочие верзилы наподобие трех одноглазых циклопов, Аргуса — повелителя бурь, Бронта — властелина грома, Стеропа, коему подчинялись молнии. Сами видите, родня у меня была та еще.

Нянькой нам была вселенная. Так мне говорили. Похоже, намучилась она с каждым из нас в отдельности и со всеми вместе. Когда царствовал Уран, меня еще на свете не было. В ту эпоху Уран повздорил со своим отпрыском Кроносом, и для папаши дело кончилось плохо — сынишка, недолго думая, полоснул серпом по родительским ядрам и стал верховным богом всего сущего. И жил припеваючи, пока не дал маху, позволив родиться Зевсу. Его пример — другим наука: глаз да глаз нужен за не в меру честолюбивыми детками. Кронос глотал своих новорожденных детей, чтобы не поступили с ним, как он с родным батькой, но Зевс, самый младший, избежал участи братьев. Не повезло Кроносу, что и говорить.