Железная звезда

— Очень мило. Это Йейтс? — спросил Хедли.

— Вордсворт. Когда вернется сигнал?

— Через час, два или три. Трудно сказать. Если хочешь, вздремни пока, а мы тебя разбудим, когда поймаем его.

— Я не хочу спать.

— Вид у тебя измученный.

Я не доставил ему такого удовольствия.

— Со мной все в порядке. Потом буду неделю отсыпаться. А что, если вы не поймаете его больше?

— Ну, это всегда возможно. Он у нас на линии уже в пять раз дольше, чем все остальные, вместе взятые.

— Он очень решительный человек,— сказал я.

— Так и должно быть. Ведь он Чингисхан, черт бы его побрал.

— Верни его. Не хочу, чтобы вы потеряли его. Хочу еще поговорить с ним.

Утро плавно перетекло в день. В ожидании я дважды позвонил Элейн и долго стоял у окна, сутулясь и глядя, как тени приближающегося зимнего вечера затягивают гибискус и бугенвиллию. Я пытался притянуть сигнал исключительно силой внутреннего желания. Мысль о том, что Темучин пропал навсегда, вызывала странную тоску. Я уже чувствовал себя связанным с этим сверхъестественным, бестелесным, яростным голосом, исходящим из потрескивающей тьмы. В середине дня мне показалось, будто я начинаю понимать, что вызывает у Темучина такой гнев, и мне захотелось высказать ему кое-что по этому поводу.

«Может, и впрямь нужно немного поспать»,— сказал я себе.

В половине пятого кто-то подошел ко мне и сказал, что монгол снова на линии.

Помехи были ужасные, но голос Темучина прорвался сквозь них. Я услышал его слова:

— Святую землю необходимо отвоевать. Я не могу спать, пока она в руках неверных.

Я сделал глубокий вдох.

И как бы со стороны с удивлением наблюдал, как собираюсь сделать то, чего никогда прежде не делал.

— Ты сам должен отвоевать ее,— твердо сказал я.

— Я?

— Слушай меня, Темучин. Представь себе мир где-то очень далеко от твоего. В этом мире тоже есть Темучин, сын Есугея, муж Бортэ из хунгиратского рода.

— Другой мир? О чем ты говоришь?

— Слушай. Слушай. Он великий воин, этот другой Тему-чин. Никто не в силах противостоять ему. Братья склоняются перед ним. Вся Монголия склоняется перед ним. Его сыновья похожи на волков, они скачут по всей земле, и никто не может противостоять им. Этот Темучин — хозяин Монголии. Он великий хан, Чингисхан, правитель вселенной.

Последовало молчание. Потом:

— Какое отношение это имеет ко мне?

— Он и есть ты, Темучин. Ты Чингисхан.

Снова молчание, более долгое, прерываемое лишь визгом и скрипом помех.

— У меня нет сыновей. Я не видел Монголию много лет и даже не думал о ней. О чем ты говоришь?

— О том, что в своем мире ты можешь быть так же велик, как тот, другой Темучин в своем.

— Я византиец. Христианин. Монголия для меня — ничто. Зачем мне властвовать в этой дикой стране?

— Я говорю не о Монголии. Ты византиец, да. Ты христианин. Но ты рожден, чтобы царить, сражаться и завоевывать. Что это за роль для тебя — капитан гвардии, охраняющий чужой дворец? Ты впустую растрачиваешь свою жизнь, и понимаешь это, и сходишь из-за этого с ума. У тебя должна быть собственная армия. Ты должен возглавить священный поход на Иерусалим.

— Новый крестовый поход возглавляют люди, постоянно ссорящиеся между собой. Он закончится бедой.

— Может, и нет. Фридриха Барбароссу не остановить.

— Вместо того чтобы сражаться с мусульманами, Барбаросса нападет на Византию. Это всем известно.

— Нет.

Внутренняя мощь Темучина нарастала и нарастала, как ветер набирает силу, чтобы стать ураганом. Я взмок от пота и смутно осознавал, что остальные смотрят на меня так, будто я лишился рассудка. Странное возбуждение овладело мной, и я с радостью ринулся дальше.

— Император Исаак Ангел договорится с Барбароссой. Германцы прошагают через Византию и пойдут дальше, в Святую землю. Однако Барбаросса погибнет, а его армия рассеется — если тебя не будет рядом, если ты не станешь его правой рукой, не возьмешь командование на себя, когда он падет, и не поведешь войска на Иерусалим. Ты, непобедимый Чингисхан.

На этот раз молчание длилось так долго, что я испугался, не прервалась ли опять связь.

Потом Темучин вернулся.

— Ты пошлешь своих солдат сражаться на моей стороне?

— Этого я сделать не могу.

— Знаю, у тебя есть власть послать их,— сказал Темучин.— Ты говоришь со мной из воздуха. Знаю, ты ангел, а если нет, то демон. Если ты демон, заклинаю тебя именем Христа Пантократора — изыди! Но если ты ангел, то можешь послать мне помощь. Пошли ее, и я приведу твои войска к победе. Отберу Святую землю у неверных. Создам в мире империю Иисуса и завершу все, что должно быть сделано. Помоги мне. Помоги мне!

— Я сделаю все, что смогу,— ответил я.— Остальное зависит от тебя.

Снова молчание.

— Да,— произнес наконец Темучин.— Понимаю. Да. Да. Остальное зависит от меня.

— Господи, какой у тебя странный вид.— Джо Хедли смотрел на меня почти со страхом.— Никогда тебя таким не видел. Ты словно в исступлении.

— Правда? — спросил я.

— Ты, наверно, смертельно устал, Майк. Засыпаешь на ходу. Послушай, ступай в отель и немного отдохни, а потом пообедаем, ладно? Позже расскажешь мне, о чем вы только что болтали. Сначала расслабься. Монгол ушел, и до утра мы его не поймаем.

— Он больше не вернется.

— Ты так считаешь? — Он наклонился, внимательно вглядываясь в мое лицо.— Эй, с тобой все в порядке? Твои глаза... лицо...— Мышца у него на щеке задрожала.— Не знай я тебя так хорошо, решил бы, что ты пьян.

— Я только что изменил мир. Это, знаешь ли, нелегко.

— Изменил мир?

— Не этот. Тот, другой,— Мой голос звучал резко и хрипло.— Послушай, у них никогда не было Чингисхана, а значит, никогда не было монгольской империи. Вся история Китая, России, Ближнего Востока и множества других стран шла совсем по-другому. Но я только что разжег в этом Темучине огонь Чингисхана — христианского Чингисхана. В Византии он стал таким заядлым христианином, что забыл, каков он внутри. Но я напомнил ему. Рассказал, как он может выполнить свое предназначение. И он понял. Он снова обрел свое подлинное «я». Он будет сражаться во имя Иисуса, создаст империю, которая скушает мусульманские войска на завтрак, а потом сметет Византию, Венецию и пойдет дальше, бог знает куда еще. Скорее всего, он успеет завоевать Европу. И это сделал я. Я привел это в движение. Он обрушил на меня всю свою энергию, всю клокотавшую у него внутри мощь Чингисхана, и я решил хоть что-то сделать для него. Хотя бы отчасти исправить случившееся, вернуть его к самому себе и сказать: «Эй, иди и будь тем, кем тебя создала судьба».

— Майк...

Я встал, нависая над ним. Он поднял на меня недоумевающий взгляд.

— Ты ведь не думал, что я на такое способен, да? Ах ты сукин сын! Ты всегда воображал, будто я робок, как черепаха. Твой добрый старый приятель, здравомыслящий закоснелый Майк. Что ты знаешь обо мне? Что, черт возьми, ты знаешь? — Я расхохотался. Джо выглядел ужасно потрясенным. Я решил, что должен как-то успокоить его, и мягко коснулся его плеча.— Мне нужен душ и глоток спиртного. А потом можно подумать и об обеде.

Он вытаращился на меня.

— А что, если ты изменил вовсе не другой мир? Что, если ты изменил наш?

— Ну, допустим,— ответил я.— Давай подумаем об этом позже. А сейчас все, что мне нужно,— это душ.

 Зовите меня титаном

© Перевод Г. Корчагина.

— Неужели тебе удалось освободиться? — спросила Афродита.

— Удалось, как видишь. И вот я здесь.

— Да,— сказала она.— Ты — последний. Последний в этом чудном краю.— Взмахом руки она указала на блистающую лазурь моря, на сверкающую полоску пляжа, на беленные известью дома. Да, остров Миконос — настоящая жемчужина.— И что теперь намерен делать?

— То, для чего я создан,— ответил я.— Ты же знаешь.