Дорога в Гандольфо

Следующими прикатили марселец и стокгольмец. Прошедшей ночью они встретились на бульваре Георга Чинкве в Лос-Кальвадосе и, восстановив давнее знакомство, тянувшееся еще с тех дней, когда оба делали деньги и у союзников, и у нацистов, вместе вылетели из Парижа, страшно обрадованные тем обстоятельством, что направлялись в одно место – к некой «желтой горе» в Церматте. У Рудольфа не было неприятных неожиданностей с марсельцем и стокгольмцем в частности и потому, что они «вычислили» его раньше, чем он их, отругав при этом за допущенную им оплошность при опознании.

Бейрутец добрался до Церматта не на цюрихском поезде, а в карете «Скорой помощи», или, точнее, в машине для перевозки больных. Для этого, по его мнению, у него имелись весьма веские основания: он не хотел лишний раз напоминать о себе цюрихской полиции, с которой в не столь уж давние времена у него неоднократно возникали ссоры. Понятно, на почве контрабанды. Потому-то сначала он прилетел в Женеву, где арендовал автомобиль, брошенный им по прибытии в Лозанну. Отсюда он связался по телефону с частной клиникой в Монтрё и заказал санитарную машину для перевозки его как страдающего закупоркой сосудов в Церматт, где он якобы решил провести остаток своих дней. В Церматт бейрутец поспел как раз к приходу поезда из Цюриха. Все у него прошло отлично, кроме встречи с Рудольфом. Тот, попетляв на плотно накачанных шинах по горным дорогам от Махенфельда, подъехал к вокзалу в назначенное время, но, к сожалению, из-за спешки нечаянно столкнулся на площадке для парковки машин с чьим-то автомобилем. Как оказалось, это был автомобиль для перевозки больных, притом с номерным знаком другого кантона.

Опознать бейрутца в одетом в белое больном, который, отворив дверь «санитарки», орал как сумасшедший, было трудно, и Рудольф только пожал плечами. Он стал подозревать, что хозяин Махенфельда, видимо, что-то не учел, ибо людей, которых он приехал встречать в Церматт, не было.

К тому же ко всем его другим огорчениям добавилось еще одно: милая леди его предзакатных мечтаний, фрейлейн с такой прелестной грудью, покинула замок на несколько дней.

Но с римлянином Рудольф сразу же поладил. Тот оставил свой багаж в поезде. Совместные хлопоты, связанные с поиском трех пропавших чемоданов, вызвали у римлянина чувство симпатии к представителю Махенфельда. Рудольфу он тоже понравился, и всю дорогу в замок они сидели рядом.

Бискаец оказался человеком предельно осторожным. Показав встречавшему его Рудольфу свой условный опознавательный знак – пару белых перчаток с черными розами, вышитыми на тыльной стороне, – он зашел в мужской туалет, откуда тотчас же выбрался через окно.

По прошествии часа нетерпение Рудольфа переросло в недоумение, сменившееся вскоре паникой, когда он обнаружил, что в туалете никого нет.

Стараясь не привлекать к себе внимания, Черный Берет принялся разыскивать беглеца по всем углам, включая камеру хранения. Тот же незаметно наблюдал за Рудольфом. Лишь после того, как управляющий замком, окончательно перепугавшись, позвонил в Махенфельд и доложил, что бискаец ведет себя более чем странно, тот, подслушав телефонный разговор из соседней кабины, снова вышел на контакт с ним.

Вновь прибывший устроился на заднем сиденье автомобиля, и они тронулись в путь. Рудольф был хмур и за всю дорогу не проронил ни слова.

Последним прибыл афинянин. Если бискаец был человеком осторожным, то тот оказался истинным параноиком. Начал он с того, что дернул рукоятку тормоза и застопорил состав возле сортировочной станции. Кондукторы и машинисты бросились по вагонам в поисках места аварии. А афинянин тем временем выпрыгнул из своего вагона и пролез между колесами на платформу, где и спрятался за бетонную опору, поддерживавшую навес. Из этого убежища ему не доставило труда вычислить Рудольфа.

В конце концов состав подошел к перрону, и Рудольф проверил всех сходящих в Церматте пассажиров. Афинянин, конечно, видел его беспокойство. И когда на перроне остались только железнодорожники, он неслышно подкрался к Рудольфу, хлопнул его по плечу и, показав опознавательный знак – красный носовой платок, – пригласил Рудольфа следовать за ним. Потом, совершенно неожиданно, бросился со всех ног к дальнему концу перрона, соскочил с него и помчался по шпалам в направлении депо, где навязал Рудольфу самую настоящую игру в прятки между неподвижно стоявшими вагонами.

И лишь через пять минут шустрый афинянин соизволил подойти к вконец расстроенному Черному Берету, чем привел его немного в чувство, и они, оставив депо, пошли к автомобилю.

Маккензи, ожидавший в замке прибытия машины с последним офицером, облегченно вздохнул при виде их и поздравил себя с профессионально выполненным делом. Минуло лишь семьдесят два часа с того момента, как он начал свои закодированные переговоры с нужными ему людьми, и за эти семьдесят два часа все они до единого прибыли по его зову.

Вот так-то, знай наших, черт побери!

Поскольку Сэм придерживался известного принципа, что банковский бизнес – дело нечистое, его поездка в Цюрих, или, точнее, в Цюрихский государственный банк, целью которой являлась аккумуляция финансовых ресурсов «Шеперд компани лимитед» в одном месте, завершалась столь же успешно, как и быстро, и он смог отправиться назад, в Церматт, поездом, отходившим вскоре после полудня. Поскольку Регины Гринберг в отеле не оказалось, – она ушла за покупками, – Сэм оставил ей короткую записку: «Я уже отбыл. Жду тебя».

Ему хотелось побыть в поезде одному: подумать, разобраться кое в чем. Пока он находился в пути, а дорога занимала несколько часов, вариант номер семь приобретал постепенно все более четкие очертания. Главным образом благодаря четырнадцати документам, полученным им в банке от обливавшегося потом старшего служащего, ставшего куда богаче после встречи с Сэмом.

Четыре документа касались денежных переводов из Женевы, с Каймановых островов, из Берлина и Алжира, – естественно, за вычетом расходов. Один суммировал активы «Шеперд компани» и перечислял такие атрибуты конфиденциальности, как шифры и секретные номера счетов. Имелась и бумага, выписанная на семью Дивероу: Сэм не стал ничего объяснять банкиру, а тот, в свою очередь, не задал ему ни одного вопроса, сделав вид, будто проблемы вообще не существует. Остававшиеся восемь документов предназначались для предъявления в восемь различных трастовых организаций.

Один из этих счетов был выписан на большую сумму, чем другие, и включал в себя четыре группы цифр, наверняка относившихся к четырем разным лицам. Дивероу не потребовалось больших усилий, чтобы установить их имена: миссис Хаукинз первая, вторая, третья и четвертая.

В семи других счетах были проставлены одинаково высокие цифры.

Именно в семи.

Значит, эти семь счетов предназначались боевой группе Маккензи Хаукинза!

Итак, для похищения папы римского Маккензи завербовал семь мужчин: Сэм не мог даже представить себе, чтобы среди этой семерки оказались женщины, – ведь четыре бывшие жены Хаукинза вполне могли и сами справиться со всем, что требовало женского искусства. Эти семеро скорее всего являлись офицерами, поскольку Маккензи говорил, что они прибудут в Махенфельд в самое ближайшее время.

«Кого ты подразумеваешь под этими „офицерами“?» – спросил Сэм.

«Людей военных, сынок», – ответил Хаукинз с огненным блеском во взоре.

«А что означает: „в самое ближайшее время“?»

«Лишь то, что они должны прибыть в срок и как можно быстрее привести все в боевую готовность, парень. Или, говоря иначе, полностью укомплектовать все посты и установить между ними надежную связь».

«Выходит, они появятся через несколько дней?»

«Возможно, еще раньше. Это будет зависеть от действий противника. По пути в свой базовый лагерь нашим людям придется пройти через чужую территорию».

«Боже, какая чушь!»

«Если и чушь, то тебя это не касается. А пока вези счета из цюрихского банка в Махенфельд. Прежде чем собрать их всех и прочитать им первую краткую лекцию о целях и задачах предстоящей операции, я хотел бы, чтобы мои офицеры лично убедились в том, как строго блюдет их интересы командование. Это поможет им осознать истинную значимость их задачи и крепкой мужской дружбы. Ты знаешь, многое в этом плане зависит от руководства. И так было всегда».