Дорога в Гандольфо

«Все весьма откровенно», – подумал Дивероу. Он опять потерпел поражение, как и утром, когда возился с различными вариантами – от первого номера до четвертого. Не сумел доказать своей правоты. Так что волей-неволей приходилось искать иные пути.

Один из них возник сам собой – во всяком случае, Сэм был в этом убежден. Хаукинзу предстояло уехать отсюда перед тем, как папа римский благословит эдельвейсы Махенфельда. А это уже кое-что. И, отбросив без сожаления варианты под номерами пять и шесть, он стал размышлять над планом номер семь. Первое, что ему необходимо сделать в данный момент, – это успокоить Маккензи и ни в коем случае не выйти у него из доверия. И еще: Мак сумел обосновать свою точку зрения. Обосновать юридически.

Он, Сэм Дивероу, был чист. Чист с точки зрения закона. Но стоит свернуть чуть в сторону, и он увязнет в грязи по самые уши.

– Ладно, Мак, я не пойду против тебя. Ты не дело задумал, и я сказал тебе об этом. И я верю тебе. Ты ненавидишь войну. Возможно, этого вполне достаточно. Но так ли это или нет, я не знаю. Лично я хотел бы одного – вернуться домой в Квинси и если прочитаю о тебе в газетах, то вспомню слова, произнесенные в этой комнате заблудшим, но честным воякой.

– Прекрасно сказано, мой мальчик! Мне это по душе.

– Таково мое мнение о ситуации на сегодняшний день. С тобой бумаги для цюрихского банка?

– Не хочешь ли узнать размер… э-э-э… дополнительного вознаграждения за свое участие в операции? И скажи, какого ты мнения о нем? Я – глава корпорации, ты знаешь, а мы не любим мелочиться.

– Я заинтригован. Ну и какова она, эта дебетовая проводка?

– Что?

– Дополнительное вознаграждение. Ведь дебетовая проводка и есть то самое, что ты имеешь в виду.

– Ты все взбрыкиваешь! А что скажешь о сумме в полмиллиона зелененьких?

Но Сэм не смог ничего сказать. Он онемел. Увидев, что всплеснул рукой от удивления, уставился на нее зачарованно, словно решая, его ли она или нет. Должно быть, его: стоило ему только подумать о пальцах, как их охватила нервная дрожь.

Полмиллиона долларов.

О чем тут думать? Это такое же безумие, как и все остальное. Включая и тот факт, что он тут ни при чем.

Сейчас время монополий. Хочешь – покупай дощатый настил для прогулок на пляже, хочешь – автостоянку.

Стоп! Ведь есть еще и тюрьма.

Чего ты боишься?

То, что творится, к добру не приведет.

– Итак, выходное пособие в разумных размерах, – произнес Сэм.

– И это все, что ты можешь сказать? Учитывая еще ту сумму, что я уже положил на твой счет в Нью-Йорке, ты спокойно сможешь нанять того еврейского парня, в чьей конторе служил когда-то, и он будет только счастлив работать на тебя. – Маккензи был обижен. Он явно ожидал, что Дивероу несколько иначе продемонстрирует свою хваленую быстроту реакции.

– Позволь сказать тебе: я с энтузиазмом стану разглядывать эти цифры в своей сберегательной книжке, но уже в Бостоне, в то время как мать, сидя напротив меня, будет жаловаться на новое руководство в Копли-Плаза. О’кей?

– Так ты знаешь что-то? – спросил Хаукинз, скосив глаза. – Прямо скажем, странный ты парень!

– Это я-то?.. – Дивероу не закончил фразы: продолжать разговор не имело смысла.

Послышалось постукивание высоких каблучков, и Регина Гринберг в бежевом брючном костюме прошла через высокую готическую арку в гостиную. Строгого покроя пиджак был наглухо застегнут. Выглядела она прекрасно. «До чего же эффектна!» – подумал Сэм.

Она улыбнулась обоим и затем обратилась к Хаукинзу:

– Я переговорила с прислугой. Пятеро остаются тут. Трое же – нет. Они сказали, что должны после работы возвращаться в деревню, и я была вынуждена объяснить им, что нас это не устраивает.

– Надеюсь, они не обиделись? – спросил Хаукинз.

Джинни засмеялась, довольная собой.

– Едва ли. Я поговорила с каждым наедине и всем трем выплатила пособие в размере двухмесячного жалованья.

– А остальные согласились на наши условия? – Маккензи полез в карман за новой сигарой.

– А их премиальные на что! Как минимум – трехмесячный оклад, – сказала Джинни. – Всем им, включая членов их семей, было разъяснено, что их наняли во Франции на продолжительное время и что они обязаны жить там, где работают. Так что с их стороны – никаких вопросов.

– Обычная практика при работе за рубежом, – констатировал Хаукинз и кивнул головой. – А денежки, черт бы их побрал, им платят куда большие, чем солдатам, участвующим в боевых операциях, и при этом – никакого риска.

– Да, в логике тебе не откажешь, – продолжала Джинни. – Только двое из пяти женаты. Полагаю, не очень счастливо. И это тоже необходимо учесть.

– Женщин мы найдем, – заверил Хаукинз. – Попозже я разведаю местность, понятно, без палаток и пробных занятий. А наш советник отправится тем временем в Цюрих, чтобы уладить кое-какие финансовые дела… Как ты думаешь, Сэм, сколько понадобится тебе на это времени?

Дивероу должен был сделать над собой усилие, чтобы вникнуть в вопрос, столь сильное впечатление произвело на него безусловное влияние, которое оказывал Маккензи на Джинни. Согласно банку данных, она развелась с Маккензи более двадцати лет тому назад, но вела себя с ним, как школьница с любимым учителем.

– Что ты сказал? – Сэм понял вопрос, но нуждался хотя бы в нескольких секундах, чтобы обдумать ответ.

– Как долго пробудешь ты в Цюрихе?

– Один день, от силы – полтора, если не встретится каких-то осложнений. Многое будет зависеть от банка. Думаю, переводы из Женевы оформят шифрограммой, но я могу и ошибаться.

– А нельзя ли предотвратить возможные осложнения горшочком с медом? – поинтересовался Маккензи.

– Попытаться можно. Как говорится, с учетом взаимных интересов. Время не терпит, сумма же немаленькая. Банк-депозитарий не отказался бы от нескольких тысяч долларов, которые мы могли бы провести по документам как поощрительное вознаграждение.

– Черт побери, сынок, да понимаешь ли ты сам, что говоришь? Как здорово все у тебя выходит!

– Это элементарная бухгалтерия. Для адвокатов тяжбы с банками – их хлеб. Они изыскали намного больше способов ловчить к собственной выгоде, как и в интересах других, чем племена, промышлявшие бартерными сделками. Опытный юрист прибегает всякий раз к той уловке, которая в данный момент в наибольшей степени устраивает его.

– Ты слышишь, что он говорит, Джинни? Не правда ли, в этом парне есть кое-что?

– Ты великолепен, Сэм, я признаю это, – сказала она и затем обратилась к Хаукинзу: – Знаешь, Мак, поскольку управляющий замком отлично справляется со своими обязанностями, не съездить ли и мне с Сэмом в Цюрих, чтобы составить ему компанию?

– Блестящая идея! Не знаю, как я сам не додумался до этого.

– Не представляю, чтобы ты упустил вдруг такое, – заметил спокойно Дивероу. – Вы оба так добры ко мне!

Откуда только ни прибывали в Махенфельд отобранные Хаукинзом офицеры. На железнодорожной станции в Церматте их встречал шофер по имени Рудольф – с раскосыми, как у кошки, глазами, золотыми зубами и в черном берете. Он крутился с приезжающими целых два дня.

Первым появился критянин. Он добрался до места без всяких происшествий. А это означало, что ему удалось беспрепятственно пересечь несколько государственных границ под неусыпным оком высококвалифицированных представителей власти и прибыть благополучно с фальшивым паспортом на руках в город Церматт. Но здесь офицера ожидали новые испытания: несмотря на полное соответствие всех условных отличий в одежде полученному Черным Беретом описанию, Рудольф не признал незнакомца и посему категорически отказался посадить его в свое «итальянское такси».

Произошло же это недоразумение из-за того, что в банке данных по Криту, имевшемся в распоряжении службы «Джи-2», не содержалось и намека на то, что отобранный Хаукинзом офицер – чернокожий. «Засветившийся» некогда агент с ученой степенью доктора наук, первоклассный специалист по аэронавигации, долгое время – пока русские хорошо ему платили – симпатизировавший Советам, обладал до удивления черной кожей. Это-то и сбило Рудольфа с толку. И Маккензи пришлось прибегнуть к нескольким весьма энергичным выражениям в телефонном разговоре с Черным Беретом, прежде чем тот посадил наконец «черномазого» на заднее сиденье своего автомобиля.