Страница 6 из 36
— Увидите, когда будет нужно. Итак, вы предлагаете не ждать нового курьера?
Магура привстал со стула и перегнулся через стол:
— Пусть комитет дает «добро» — мигом соберусь и завтра же буду на месте.
— Если мы и пошлем кого-нибудь через линию фронта, то только не вас. Вы, Николай, нужны в городе. И хватит об этом. Лучше подумайте: чем погибший курьер себя выдал?
— Под наблюдение попал…
— Но отчего? Почему за ним увязался «хвост»? Не за мной, не за вами, а именно за ним? И он ли этому виной?
— Думаете, предательство какое?
— Я просто размышляю. Курьер был первым человеком от наших, кто шел по цепочке.
— Выходит, обрыв произошел в цепочке.
— С кем у него были контакты в Царицыне?
— В поселке Портяновка — раз, и в городе — два. Но эти звенья вне всяких подозрений. В поселке курьера встречал известный вам Рогозин, в городе курьер пошел на явку к Никифорову.
— Рогозин и Никифоров знают, где вас найти?
— Нет. Законспирирован я для них, а зачем — и сам не пойму. Сам лично знаю, где их отыскать, а они про меня ведают лишь, что я из ЧК, да еще что являюсь членом подпольного ревкома. И все. Да вы не думайте плохое про Никифорова и Рогозина. Кабы что не так — их бы давно взяли. Так и товарища Альта можно под подозрение поставить…
— Я не страдаю манией подозрительности, но согласитесь: если погиб человек из штаба фронта, то, значит, где-то нарушено, как вы сказали, звено в цепочке. Где гарантия, что следующий курьер благополучно получит в Царицыне и доставит по назначению шифровку?
— Может, товарища Альта запросить? Вдруг ему известна причина провала курьера?
— У нашего человека в штабе Кавказской армии нет выхода на контрразведку. Да и не стоит его утруждать такой задачей: без нее у Альта хватает дел.
Они еще долго обсуждали создавшееся положение. Перебирали различные причины провала курьера и возможные варианты доставки собранных сведений в штаб 11-й армии Юго-Восточного фронта. Одним словом, «ломали головы», как выразился Магура. И наконец пришли к единому решению: поставить обо всем в известность подпольный ревком, для чего собрать его членов.
8
Никифорова так и подмывало спросить штабс-капитана или поручика о парне в косоворотке, который недавно приходил на явку. Судьба курьера красных интересовала и изрядно волновала предателя: как-никак, а именно он, Никифоров, встретил на явке парня, а затем, чуть ли не из рук в руки, передал контрразведке. Неизвестность мучила Никифорова, и он решил осторожно, словно случайно, завести с Эрлихом или Грум-Гримайло разговор о большевистском курьере. Ведь если курьер жив-здоров, сумел скрыться от преследования и опять постучит в окно — будет нелегко ничем себя не выдать. А ежели парень схвачен — то опять, выходит, дрожать как банному листу: подпольный ревком мог узнать, какую роль в аресте курьера врангелевцами сыграл недавний сотрудник транспортной чека, оставленный на явочной квартире.
Заикнулся о парне в косоворотке Никифоров при первой же встрече со штабс-капитаном. Встреча была назначена на городском рынке-барахолке, неподалеку от графолога — старика в помятом фетровом котелке, который по почерку угадывал характеры и рассказывал, что ждет в будущем писавшего. Желающих узнать свою судьбу было мало, и старик клевал носом, спрятавшись от солнца под рваным зонтом.
На встречу штабс-капитан пришел вместе с поручиком, переодевшись в штатское. Стоило же Никифорову заикнуться о курьере, как Эрлих резко перебил:
— Есть справедливая и очень мудрая пословица: «Много будешь знать — скоро состаришься». Советую никогда ее не забывать.
— И еще есть поговорочка, — с усмешкой добавил Грум-Гримайло: — «Не суй нос куда не надо, а то прищемят»!
Пришлось Никифорову прикусить язык.
Они постояли возле престарелого графолога, затем отошли к забору, где были вывешены самодельные, кустарного производства бумажные ковры с грубо намалеванными на них пышногрудыми, томно разлегшимися на неправдоподобно ядовито-зеленой траве девицами.
— Вы ведете странную жизнь затворника. Второй день не высовываете из дому носа. Это может насторожить тех, кто приказал вам остаться в подполье, — напомнил Эрлих.
— Приболел я, ваше благородие… — несмело сказал Никифоров.
— Уж не медвежьей ли болезнью? — с ехидцей в голосе спросил поручик.
— Это самое… ишиас одолел, будь он неладен. Сил просто нет! Разогнуться не дает…
— Глядя на вас, этого не скажешь. Только бледны и как-то измучены, точно бессонницей страдаете.
— Вот-вот! — торопливо кивнул Никифоров. — В самую точку попали.
— Прекратите симулировать и разыгрывать перед нами комедию! — повысил голос Эрлих. — В ревкоме решат, что вы струсили. Немедленно выходите на работу — в депо вас несомненно ждут. Если подпольщики станут интересоваться курьером — расскажите все, как было.
— И про занавесочку тоже рассказать? Про сигнальчик, значит? — осмелел и решил пошутить Никифоров. Но тут же чуть не взвыл от боли: поручик наступил своим штиблетом Никифорову на ногу и сильно придавил ее.
— Вас большевики ни в чем не подозревают — можете не волноваться, — продолжал Эрлих. — Ни ревкому, ни тем более нам вы не нужны в качестве балласта. Сегодня же пойдете в депо. Постарайтесь увидеться с подпольщиками. Только не врите им про ишиас. От вас ждут действий.
— А ежели я кого встречу — это в смысле, что вас тот человек сильно заинтересует, в контрразведку спешить или как? — робко спросил Никифоров.
— Или как, — устав втолковывать, сказал штабс-капитан. — Никуда, и тем более в контрразведку, идти не надо. Строжайше запрещаю это. Не будьте глупцом, Никифоров, возьмитесь за ум и не стройте себе иллюзий, будто подпольный ревком состоит исключительно из одних олухов! Заметь они, что Никифоров вхож к нам, — несдобровать в первую очередь вам!
Сигизмунд Ростиславович хотел по привычке одернуть на себе китель, но вспомнил, что переоделся в штатское, и застегнул пиджак на все пуговицы.
— И хватит трусить, на вас противно смотреть! — посоветовал штабс-капитан на прощание и достал массивный портсигар с выгравированной на крышке монограммой «РЭ».
«Отцовский. По наследству, видно, достался», — подумал Грум-Гримайло и, чиркнув по коробку, протянул зажженную спичку.
Но закурить Эрлих не успел. В толчее барахолки кто-то взвизгнул, затем над толпой прокатился гулкий пистолетный выстрел, и люди, что запрудили рынок, в панике бросились в разные стороны, подгоняемые полицейскими свистками.
— Облава? — спросил Грум-Гримайло.
— Похоже, что да, — согласился Сигизмунд Ростиславович.
Он прислонился к забору, наблюдая за патрулем, не вовремя решившим устроить проверку документов.
9
— Они пришли-с, ваше превосходительство!
Барон Врангель[1] вопросительно уставился на адъютанта.
— Полковник Холмэн из военной миссии Великобритании. Вы изволили назначить ему прием на час тридцать, — напомнил адъютант, продолжая стоять навытяжку.
— Кто еще?
Адъютант взглянул в листок:
— Граф Гендриков по личному вопросу, редактор «Неделимой России» господин Набоков и именитый горожанин, содержатель магазина Яблоков.
— Что нужно последнему?
— Пришел с жалобой. Просит снять повешенного возле его магазина большевика. Плачется, что покупатели обходят магазин, и торговля поэтому пришла в полный упадок.
— Гоните его в шею и пригрозите контрразведкой! — насупил брови барон и резким движением смахнул на край стола пачку депеш: — Редактору передайте глубочайшее извинение и сошлитесь на мою исключительную занятость. Графа выслушайте лично и окажите помощь. А полковника и сопровождающих его лиц просите.
— Слушаюсь!
Адъютант неслышно выскользнул в приемную.
Барон встал из-за стола. Высокий и сухопарый, он чуть не коснулся бритым затылком низко свисающей с потолка люстры.
1
Врангель П. Н. — генерал царской армии, ярый монархист. В период иностранной военной интервенции и гражданской войны — ставленник англо-французских и американских империалистов, один из руководителей контрреволюции на юге России. После разгрома своей армии бежал за границу.