Страница 1 из 36
Схватка не на жизнь
ЧАСТЬ I
60-летию органов ВЧК-КГБ, чекистам Сталинградского управления НКВД и офицерам контрразведки Сталинградского фронта посвящается.
1
Звонили, как на пасху, во все колокола.
Церковный благовест разливался по Царицыну, эхом отдаваясь в глубоких проходных дворах и колоннаде здания Дворянского собрания.
— Слава тебе, господи! Дождались! Не миновала товарищей большевиков кара небесная! — бубнил под нос Яблоков, осеняя себя крестным знамением.
В пиджаке и касторовом котелке, именитый горожанин млел от жары. За жесткий воротник накрахмаленной сорочки стекали струйки липкого пота, но Яблоков крепился и не лез в карман за платком. Да и при желании сделать это было несподручно: в руках Яблоков держал высокий каравай хлеба, который венчала фарфоровая солонка.
Когда же Яблоков решил передать свою ношу стоящему рядом грузному, с тяжелой золотой цепью на животе купцу первой гильдии Ряшину, из переулка раздалось лихое гиканье. В перезвон колоколов ворвался цокот конских копыт, крики и свист всадников.
Все встречающие на площади Кавказскую армию барона Врангеля попятились. Кто-то ненароком толкнул локтем блюдо.
— Господи! — воскликнул именитый горожанин и хотел подхватить на лету солонку, но та скатилась под ноги и вдребезги разбилась. Целым осталось лишь донышко, где стоял герб Российской империи (теперь уже бывшей) и вязью были выведены слова:
«Поставщик двора Его Императорского Величества Николая II».
Зажиточные домовладельцы, купцы и заводчики во главе с протопопом Гороховым, собравшимся отслужить благодарственный молебен, давя друг друга, ринулись в разные стороны: попасть под копыта и оказаться смятым никому не хотелось.
К паперти кафедрального собора вылетела конница. Разгоряченные кони нервно поводили мордами, рвали узду, а всадники продолжали свистеть и гикать, с усмешкой из-под пышных усов поглядывая на оцепеневших и насмерть перепуганных горожан.
Впереди конного эскадрона на сером в яблоках дончаке восседал человек в бурке, прикрывающей круп коня.
В лихо сдвинутой на затылок мерлушковой кубанке всадник пробовал успокоить нервно гарцующего дончака, который норовил шагнуть на ступеньки Дворянского собрания.
— Шкуро! Генерал Шкуро!
— Сам Шкуро!
Казачья «дикая дивизия» генерала Шкуро ворвалась в Царицын с северной окраины, через рабочее предместье, наводя на всю округу панику и страх: казаки стреляли на ходу в дворовых собак, палили в окна, забрасывали гранатами колодцы, крушили лошадьми ветхие заборы. Следом пешим порядком в город вступили отряды Кавказской армии.
На следующий день на заборах и афишных тумбах появилось воззвание генерал-лейтенанта Врангеля, «покорителя Северного Кавказа и освободителя красного Царицына» (как именовал себя барон) по поводу одержанной им и его христолюбивым белым воинством победы:
«Свершилось! Трехцветное знамя реет над безумным городом! Из Царицына растекался по югу русской земли яд большевизма. Пока стоял Царицын, не могло быть покоя славному Дону…»
Барон Врангель прибыл в город в полдень, специальным составом. Следом, в Царицын нахлынули бывшие царские власти всех чинов и рангов, различные иностранные миссии. В Ростове на так называемой Южно-русской конференции было срочно принято постановление о создании «государственного» образования Дон — Кубань и Терек во главе с генералом Деникиным. Бывший председатель Государственной думы Родзянко поспешил выдвинуть проект о созыве думы для создания конституционно-монархического правительства.
В эти же дни газета «Борьба» писала:
«Пал наш героический красный Царицын. Орды окружили его. Английские и французские танки взяли рабочую крепость. Царицын пал… Да здравствует Царицын!»
Шел июль 1919 года…
2
— Надеюсь, вы читали это? — Полковник Секринский потряс листовкой, которая еще хранила на себе следы клея: — Не прошло и суток, как мы заняли город, а большевистское подполье уже дает о себе знать и под носом контрразведки расклеивает свои воззвания! И это перед въездом в Царицын его превосходительства господина командующего! Чего же ждать через неделю или месяц? Открытого выступления, удара в спину? Диверсий на заводах и железной дороге? Все то, что мы встречали в других освобожденных городах? Какие меры приняты, чтобы пресечь действия большевиков? Или же, черт возьми, все вы рассчитываете почивать на лаврах и поплевывать в потолок? Я не потерплю бездеятельности, прошу это учесть!
Эрлих слушал, чуть наклонив голову, и смотрел мимо полковника.
«Не стоит перебивать. Иначе он окончательно потеряет над собой контроль, и мне не поздоровится. Пусть выговорится, и тогда к нему вернется утраченное спокойствие», — размышлял Сигизмунд Ростиславович, удивляясь выдержке, которая позволяла спокойно выслушивать все нарекания и ничем не выказывать своего недовольства.
— В нашей хваленой контрразведке занимаются черт знает чем, но только не делом, не своими прямыми обязанностями! Забили тюрьму всякой швалью, а подпольщики гуляют на свободе! Еще немного, и совдеповские листовки можно будет срывать с дверей контрразведки или находить по утрам прямо на моем столе! Оставляя город, большевики, конечно, позаботились о подполье. Что-что, а в подпольной деятельности и конспирации господа большевики, как говорится, съели собаку и заслуженно могут гордиться своим богатым опытом. Можете мне поверить: я заработал язву желудка и потрепал себе немало нервов на раскрытии типографий и явок социал-демократов!
«А он самокритичен, — отметил Эрлих. — Не стесняется признаться, что некогда, до нынешних смутных времен, работал в царской охранке, где безуспешно боролся с большевистским подпольем. Впрочем, ему нечего скрывать. О карьере господина полковника хорошо информированы все. Да и манера держаться и говорить выдает в нем с головой бывшего жандарма».
Первым не выдержал разноса стоявший рядом с Эрлихом поручик Грум-Гримайло:
— Смею заметить, что именно сегодня вечером намечено провести повальный обыск квартир, в которых проживали коммунисты и советские работники…
— И вы рассчитываете, что вас там ждут с распростертыми объятиями, как манну небесную? — гневно загудел Секринский. — Ждут, чтобы добровольно сдаться и на первом же допросе выдать все явки и планы местного подполья? Вы дилетант в сыске, поручик, вам служить коновязом, а не сотрудником контрразведки!
— Я попросил бы… — побледнел Грум-Гримайло, и левая щека у него дернулась в нервном тике.
— Нет, это я попрошу вас перестать быть по-детски наивным! Самое страшное, когда недооценивают противника, к тому же довольно опытного. Не знаю, как вам, а мне льстит, что я имею дело с таким врагом, как Совдепы, и его разветвленной сетью подполья! Чем труднее борьба, тем дороже победа!
«Он может говорить до утра, — решил Эрлих. — Таких, как полковник, хлебом не корми, а дай высказаться. Не везет мне на начальство, фатально не везет…»
Когда разнос подчиненных закончился и два сотрудника контрразведки вышли из кабинета, Эрлих с удовольствием закурил и спросил поручика:
— Кстати, как вам удалось раздобыть адреса коммунистов?
— Все было довольно просто и элементарно: случайно задержали некоего Никифорова, бывшего сотрудника транспортной ЧК. Тип, скажу вам, довольно скользкий — лично у меня антипатия ко всяким предателям. На первом же допросе этот Никифоров выложил нам все.