Дракула

— Я пообещала, что мы найдем для него работу, — сказала Кейт. — Например, с цыганами.

— Я не цыган, — недовольно вставил Ион.

— Он говорит по-английски, по-немецки и по-румынски. Из него получится неплохой координатор.

— Он совсем ребенок.

— На самом деле он старше, чем ты.

Фрэнсис задумался. Кейт не сочла нужным упомянуть, что у Иона проблемы с местными властями. Она знала, что Фрэнсис не станет принимать в группу откровенного диссидента. Отношения между киношниками и правительством становились все более напряженными. Фрэнсис понимал, что, если так пойдет и дальше, коррумпированные чиновники высосут из него все деньги. О том, чтобы пожаловаться, нечего было и думать. Ему требовалось содействие Румынской армии, ведь ни кавалерии, ни пехоты в его распоряжении не было. К тому же без особого разрешения, которое до сих пор не было получено, он не мог приступать к съемкам в ущелье Борго.

— Можете не сомневаться, маэстро, я сумею построить весь, этот сброд, — с улыбкой заявил Ион.

Каким-то образом мальчишка сумел научиться двигать губами так, что его гримаса походила на улыбку. Теперь, подкрепившись кровью Кейт, он вполне владел собой. Она даже заметила, что он пытается ей подражать. Улыбался он почти так же, как она.

Фрэнсис довольно хихикнул. Ему нравилось, когда его называли «маэстро». Ион, как выяснилось, умел разбираться в людях. По крайней мере, к Кейт он сразу сумел подобрать ключик.

— Хорошо, пусть работает, — кивнул Фрэнсис. — Но помни, парень, от людей в черных костюмах тебе надо держаться подальше.

Иона переполняла благодарность. Несмотря на свой испитый возраст, действовал он в полном соответствии со сноси мальчишеской внешностью — сначала повис на шее у Фрэнка, потом у Кейт, разжав объятия, отдал им салют, точно игрушечный солдатик. Мартин Шин, наблюдавший за этой странной сценой, удивленно вскинул бровь.

Фрэнсис, уже позабыв об Ионе, бросился навстречу собственным детям — Роману, Джио и Софии, и сыновьям Шина — Эмилио и Чарли. Судя по всему, до режиссера так и не дошло, что этот тощий подросток, с виду большой любитель бейсбола и жвачки, по меркам теплокровных является мужчиной средних лет.

Кейт вновь подумала о том, что не знает, сколько лет ей на самом деле — двадцать пять (именно в этом возрасте она стала вампиром) или сто шестнадцать? И как должна вести себя женщина ста шестнадцати лет от роду?

После того как она позволила Иону испить своей крови, в ее сознании время от времени вспыхивали картины из его прошлого. Она видела грязные закоулки и сточные канавы, где он ютился вместе с крысами, испытывала пронзительный холод и боль предательства; слепящие отблески костра заставляли ее жмуриться, у нее пересыхали губы от жажды и чесалось тело от въевшейся грязи.

У Иона не было времени на то, чтобы вырасти. Или хотя бы стать нормальным ребенком. Он был неприкаянным детенышем, отбившимся от своей стаи. Кейт ничем не могла ему помочь, но чувствовала, как в душе у нее пробивается слабый росток любви. Она давно уже старалась избегать Темного Поцелуя, с того самого случая во время Великой войны, о котором она впоследствии горько сожалела.

Должно быть, ее кровь не слишком подходит для новообращенного, решила она. В этой крови слишком много Дракулы и, может быть, слишком много Кейт Рид.

Для Иона она станет наставницей, а не матерью. До того как она осуществила свою мечту и стала журналисткой, все родные в один голос твердили, что Кейт рождена быть гувернанткой. Теперь Кейт наконец поняла, что отчасти они были правы.

Ион с восхищением смотрел на платьице шестилетней Софии, глаза его сверкали — Кейт надеялась, что не от внезапно пробудившейся жажды. Маленькая девочка, довольная тем, что у нее появился новый друг, хохотала без умолку. Мальчики, головы которых были забиты киношными вампирами, не обращали на реального кровососа никакого внимания. Их дружбу Иону еще предстояло заслужить.

Кейт догадывалась, что рано или поздно ей придется столкнуться со второй частью проблемы Иона Попеску. После того как съемки будут закончены — учитывая низкую скорость процесса, это произойдет где-то в 1980-х, — Ион наверняка захочет уехать из Румынии, затерявшись среди съемочной группы. Разумеется, он скажет, что устал скрываться от политических преследований и более не в силах выносить скитальческую жизнь. Только на Западе он наконец-то сможет дышать свободно.

Тогда ей придется разочаровать своего протеже. Объяснить, что в Лондоне, Риме и Дублине теплокровные питают к вампирам ничуть не больше симпатий, чем в Бухаресте. Единственная разница состоит в том, что на Западе вампиров несколько труднее уничтожить на законных основаниях.

На съемочной площадке в горах царил полнейший хаос. Внезапная гроза, вырвавшаяся откуда-то, как джинн из бутылки, переломала деревья, не делая различий между фальшивыми и настоящими, и засыпала всю лощину сломанными ветками, уничтожив декорации цыганского табора, выстроенные художником Дином Тавуларисом. Примерно полмиллиона долларов оказались в буквальном смысле слова выброшенными на ветер. К тому же молния ударила в бункер и расколола его, как тыкву. Дождь, хлынувший как из ведра, залил реквизит, костюмы, документы и оборудование. Теперь киношники рыскали по окрестностям в поисках рабочих рук, способных исправить урон.

Фрэнсис, похоже, вообразил, что сам Господь решил расстроить его планы.

— Был ли еще на свете фильм, на который сыпались такие несчастья? — скорбно вопрошал он. — Нормального сценария у меня нет, нормальных актеров тоже, денег не хватает, времени в обрез. Это не фильм, а какая-то перманентная катастрофа.

Поскольку режиссер пребывал в таком настроении, разговаривать с ним никому не хотелось. Фрэнсис сидел на корточках на голой земле, окруженный сломанными сосновыми ветвями, касавшимися его коленей. На нем была ковбойская шляпа, позаимствованная из гардероба Квинси Морриса, дождевые струи ручейками стекали с широких полей. Элинор, его жена, следила, чтобы дети держались от него подальше.

— Это самый поганый фильм в моей карьере, — заявил Фрэнсис. — Такого дерьма я еще не снимал. Этот фильм будет последним.

Всякого, кто посоветовал бы Фрэнсису прекратить нытье и смотреть на вещи более оптимистично, ожидало незамедлительное увольнение. Кейт, теснившейся под дырявым навесом вместе с другими неприкаянными членами группы, хотелось подбодрить режиссера, но она опасалась последствий.

— Я не желаю быть гребаным Орсоном Уэллсом, — завывал Фрэнсис, обратив к свинцово-серым небесам мокрое от дождя лицо. — Быть гребаным Дэвидом Линчем я тоже не желаю. Все, что я хочу, — снять кино в духе Ирвина Алена, кино, где в каждом кадре есть кровь, насилие и секс. Пусть это дерьмовый ужастик, а не высокое искусство, мне на это наплевать.

Как раз перед тем, как группа покинула Бухарест, Марлон Брандо сообщил, что согласен быть Дракулой, Фрэнсис лично перечислил на его счет миллион долларов — гонорар за две недели съемок. Никто не осмелился напомнить ему, что в случае, если он не успеет отснять сцены с Брандо к концу года, он потеряет и деньги, и звезду.

Работа шла уже полгода, но пока не удалось отснять и половины фильма. График съемок столько раз переделывался и растягивался, что все прогнозы относительно того, когда фильм будет закончен, имели не больше смысла, чем прогнозы погоды. Все упорно твердили, что к Рождеству все будет готово, но при этом знали, что конца съемкам не предвидится.

— Наверное, мне стоит прекратить всю эту дребедень, — причитал Фрэнсис, успевший промокнуть насквозь. — Бросить этот проклятый фильм ко всем чертям, вернуться в Сан-Франциско, к горячей ванне и съедобным спагетти, и забыть весь этот кошмар. Я вполне могу прожить, снимая всякую коммерческую мурню, порно и сериалы. Могу снимать на видео короткометражки и показывать своим друзьям. Все это дерьмо в духе Дэвида Гриффита мне совершенно ни к чему.

Он раскинул руки, и вода потоками хлынула с рукавов. Больше сотни людей, закутанных в куски полиэтилена или скрючившихся под импровизированными навесами, смотрели на своего господина и повелителя и не знали, что делать.