Дракула

Излюбленным предметом разговоров для Чаушеску служило темное, жуткое прошлое страны, когда Дракула и ему подобные охотились за теплокровными жителями Румынии. При помощи этих воспоминаний он пытался отвлечь своих сограждан от размышлений о темном, жутком настоящем, когда он и его жена повелевали несчастной страной, превзойдя в жестокостях самых растленных римских императоров. Но Фрэнсис, подобно булочнику из «Крестного отца», был готов на любые унижения, лишь бы заручиться поддержкой диктатора.

Кейт включила радио, и комната наполнилась грохочущими звуками военного марша. Кейт поспешно повернула ручку приемника, растянулась на узкой бугристой кровати — в качестве милой шутки Фред Форрест и Фрэнсис однажды притащили в ее комнату гроб — и замерла, прислушиваясь к шуму ночного города. Подобно дикому лесу, ночной Бухарест был полон звуков и запахов.

Здесь, в этом угрюмом городе, шла своя жизнь. Кто-то смеялся, кто-то был влюблен. Кто-то позволял себе роскошь быть счастливым идиотом.

Она слышала, как ветер гудит в проводах, подошвы шаркают по булыжной мостовой, в соседней комнате алкоголь льется в стаканы, с другой стороны кто-то храпит, скрипач распиливает свой инструмент. Еще она услышала, что за дверью кто-то стоит. Этот кто-то не дышал, сердце его не билось, но одежда его слегка шуршала при малейшем движении, и слюна тихонько булькала в гортани.

Кейт, уверенная в том, что она намного старше визитера, села и посмотрела на дверь.

— Войдите, — произнесла она. — Дверь не заперта. Но обращайтесь с ней осторожно. Очередной скандал мне ни к чему.

Его звали Ион Попеску, и на вид ему было лет тринадцать. Огромные, по-сиротски неприкаянные, чуть раскосые глаза, шапка темных непослушных волос. Одет он был как взрослый, все вещи поношенные и мятые, в пятнах грязи и запекшейся крови. Зубы казались слишком длинными для небольшого рта, кожа на щеках туго натянута, высокие узкие скулы расходились от заостренного подбородка.

Оказавшись в комнате, он бросился в дальний от окна угол и сжался там в комок. Говорил он шепотом, на смеси английского и немецкого, которую Кейт понимала с трудом. Рот его словно не желал открываться. Он сообщил, что давно мается в этом городе один-одинешенек. Сейчас он устал и хочет покинуть родину. Он умолял Кейт его выслушать и, когда она кивнула в знак согласия, поведал свою историю едва слышным шепотом.

По его словам, ему было сорок два года, вампиром он стал в 1937 году. О тех, кто сделал его немертвым, так называемых темных отце и матери, он ничего не знал или же не хотел говорить. В памяти у него было множество провалов, в которых тонули целые годы. Прежде Кейт уже сталкивалась с подобным явлением. Большую часть своей вампирской жизни он провел в подполье, скрываясь сначала от нацистов, потом от коммунистов. Принимал участие в нескольких освободительных движениях и был единственным, кто остался в живых. Его теплокровные товарищи никогда не доверяли ему полностью, однако не отказывались использовать его способности.

Кейт вспомнила, что она чувствовала в первые дни после вампиризации. Тогда она пребывала в полном неведении и ее новое состояние казалось ей болезнью, ловушкой. То, что Ион, будучи вампиром более сорока лет, оставался на уровне новообращенного, казалось ей диким. Она в очередной раз осознала, в какую отсталую страну занесла ее судьба.

— И вот я услышал о том, что у нас снимают американский фильм и в группе есть очаровательная леди-вампир, — продолжил Ион. — Много раз я пытался к вам приблизиться, но за вами все время наблюдали эти типы из Секуритате. Надеюсь, вы станете моей спасительницей, моей настоящей темной матерью.

Этому мальчику сорок два года, напомнила она себе.

Несколько дней, которые Ион провел, рыская вокруг отеля и пытаясь поговорить с «очаровательной леди-вампиром», изнурили его до крайности. Он ничего не ел уже несколько недель. Тело его было холодным, как лед. Кейт знала, что ее собственная сила невелика, но все же прокусила себе запястье и позволила ему присосаться к ранке. Нескольких капель ее драгоценной крови оказалось достаточно чтобы в его тусклых глазах зажглись искорки.

На предплечье у него зияла глубокая рана, загноившаяся от безуспешных попыток лечения. Кейт перевязала тонкую детскую руку своим шарфом.

Он свернулся калачиком у нее на коленях и уснул, как младенец. Кейт, отведя волосы с его лба, смотрела на бледное лицо и размышляла о том, сколько страданий он вынес. Можно было подумать, он жил не в двадцатом веке, а в ту древнюю пору, когда люди, верившие в вампиров, охотились за ними и уничтожали их. Это было давно, очень давно. Еще до того, как в этот мир пришел Дракула.

Появление графа ничего не изменило для Иона Попеску.

Бистрица, маленький оживленный городок у подножия Карпатских гор. Харкер, с дорожной сумкой в руке, пробивается сквозь толпу к ожидающей его карете, запряженной шестеркой лошадей. Крестьяне пытаются продать ему распятия, связки чеснока и прочие средства борьбы с вампирами. Женщины крестятся и бормочут молитвы.

Какой-то фотограф, бурно жестикулируя, пытается остановить Харкера и машет у него перед носом своей камерой. Внезапная вспышка непонятного происхождения, и площадь затягивают клубы багрового дыма. Люди начинают кашлять и задыхаться.

На виселице болтаются четыре трупа, собаки прыгают вокруг, кусая их за голые ступни. Дети ссорятся, отнимая друг у друга башмаки повешенных. Харкер скользит взглядом по их искаженным от злобы чумазым лицам.

Он подходит к экипажу и забрасывает наверх багаж. Свейлс, кучер, закрепляет багаж веревками и ворчит на опоздавшего пассажира. Харкер распахивает дверь и запрыгивает и обитое бархатом нутро кареты.

В карете еще два пассажира. Вестенра, лицо которого украшено пышными усами, покачивает на коленях корзинку с едой. Мюррей, совсем молодой человек, слегка улыбается, оторвав взгляд от своей Библии.

Харкер кивает в знак приветствия, и экипаж трогается с моста.

Голос Харкера: Я быстро составил мнение о своих попутчиках. Свейлс сидел на козлах. Бьюсь об заклад, он был не только кучером, но и владельцем кареты. Вестенра, тот, которого они называли «Повар», был из Уитби. Он заварил кашу, слишком крутую для Валахии. Может быть, для Уитби тоже слишком крутую. Мюррей, свежий юнец с Библией в руках, только что окончил Оксфорд. Глядя на него, никто не подумал бы, что этот сосунок способен использовать осиновый кол для каких-либо иных целей, кроме игры в крикет.

Стемнело, на небо вышла полная луна. Харкер сидит на козлах рядом со Свейлсом. Из трубы гигантского фонографа ветер выдувает какую-то нервную мелодию.

Мик Джаггер поет: «Тара-рара-буум-ди-ай».

Вестенра и Мюррей выпрыгивают из дилижанса и вскакивают верхом на выносную пару лошадей, оглашая воздух пронзительными воплями.

Харкер, слишком солидный для подобных проказ, равнодушно наблюдает за ними. Свейлс считает невозможным перечить своим пассажирам.

Горная дорога становится все более узкой и опасной. Выносные лошади, пришпоренные всадниками, прибавляют ходу. Харкер смотрит вниз и видит обрыв глубиной тысячу фунтов. Идиотская шаловливость попутчиков начинает его тревожить.

Копыта стучат по дороге, карета каждую секунду может сорваться с кручи.

Вестенра и Мюррей распевают песню, выпустив из рук гривы лошадей и сопровождая свое пение жестами. Харкер сидит ни жив ни мертв от страха, а Свейлс беззаботно посмеивается. Пока он держит поводья в руках, мир в безопасности.

Голос Харкера: Думаю, темнота и румынские леса подействовали на них угнетающе. Но они гнали страх прочь и весело распевали в ночи, готовясь к адской пляске, где их партнершей будет Смерть.

После репетиции, отведя Фрэнсиса в сторону, Кейт представила ему Иона.

Юный вампир воспрянул духом. В джинсах Кейт, которые сидели на нем как влитые, и в футболке с надписью «Крестный отец-2», он казался уже не жалким беспризорником, а сыном заботливых родителей. Шарф из «Биба», ставший теперь его талисманом, он завязал вокруг шеи.