Страница 16 из 165
Выслушав словоохотливого председателя, Андрей спросил:
— Что ж мне в этих условиях делать и где жить?
Председатель пожал плечами:
— Чего вам делать, это я не могу знать. Директор совхоза еще не прибыл. Слух есть, что кого-то назначили с Кавказа или с Крыма, а когда он заявится, одному богу ведомо. Ну а насчет жилья — это мы, конечное дело, поможем. Доведется вам на квартиру до кого-нибудь стать.
Он задумался, почесал затылок.
— Есть у нас одна подходящая семья. Позапрошлый год они откель-то из Сибири до нас прибыли. Видать, деньжат там поднакопили, потому как отразу дом в станице построили комнатей чуть ли не на четыре. Ну, хозяин ихний вскорости помер, старшие сыны и дочки кудысь в город подались, не схотели тут оставаться, а вдова с меньшей дочкой-девчонкой одна живет.
Погасив окурок, председатель подвел Андрея к распахнутому окну.
— Вон ихний дом за церковью, под самым лесом. Фамилия вдовы Татаринова, а звать ее Федосья Филипповна. Идите, товарищ агроном, прямо до нее и скажите, что меня, дескать, председатель стансовета послал, Михей Петрович, насчет квартирки. Может, вы с энтой теткой Федосьей и про харчи договоритесь, потому как столовой у нас нема, все колхозники дома питаются.
Андрей поблагодарил добродушного председателя, взял чемодан и вышел на улицу. Солнце светило вовсю. В лесу, за голубеющим ериком, ворковали горлицы.
Он медленно шел по широкой станичной улице и замечал, что за ним с любопытством наблюдают хлопочущие у дворовых очагов женщины. Из-за спины он услышал приглушенные голоса:
— Это чей же такой будет?
— Кто его знает, вроде бы не наш…
— Городской, видать. Може, из района или из края…
— Должно быть, совхозный директор…
— Не, для директора дюже молодой…
Дойдя до указанного председателем двора, Андрей поставил у деревянной калитки чемодан, подождал немного, громко сказал:
— Хозяйка! Можно вас на минутку?
Из-за сарайчика выскочила, залилась лаем вертлявая рыжая собачонка. Где-то в глубине двора загоготали гуси.
Андрей подождал немного, крикнул:
— Хозяйка! А хозяйка!
Приоткрыв дверь, из дома вышла невысокая худощавая женщина, за ней кареглазая девочка лет тринадцати. Лица женщины и девочки показались Андрею знакомыми, но он не мог вспомнить, где он их видел. Всматриваясь в Андрея, женщина спросила:
— Чего вы хотите?
Андрей еще не успел ничего ответить, как девочка оказалась впереди матери, застенчиво улыбнулась и сказала:
— Дядя, а я вас знаю.
— Откуда ты меня знаешь? — удивленно спросил Андрей.
Девочка спряталась за спину женщины.
— Вы мне занозу из ноги вытаскивали и домой меня на руках принесли, — сказала девочка. — А потом мы ваших петухов ели, они фазанами называются, и с вами собака была охотничья, и вы у нас ночевали, а утром домой ушли, в Кедрово.
Андрей вспомнил, спросил обрадованно:
— Тебя зовут Наташей?
— Да.
Женщина тоже узнала Андрея, поклонилась:
— Заходите, будьте добреньки.
Она отогнала собаку, пошла вперед.
В доме было три комнаты, в каждой деревянные, из свежих, некрашеных досок, полы, на полах дешевые, но чистые дорожки, на стенах фотографии в рамках, а над ними белые вышитые полотенца. Андрею все понравилось: и чистота, и запах разложенных на подоконниках сушеных яблок, и какой-то отстоявшийся крестьянский уют, и скромная, молчаливая хозяйка, и ее славная черноглазая дочка.
— Так вот, Федосья Филипповна, — сказал он, — извините за то, что пришлось мне вас побеспокоить. Это Михей Петрович посоветовал обратиться к вам. Дело в том, что мне на какое-то время нужна квартира, вернее, комната. Я назначен агрономом в ваш совхоз, а жить мне негде. Нельзя ли на время у вас поселиться? Я буду хорошо платить.
Хозяйка протестующе махнула рукой:
— Насчет платы это вы напрасно, дело не в деньгах. Сколько положите, столько и будет. Может, мы не угодим вам?
— Нет, Федосья Филипповна, мне все у вас очень нравится, — сказал Андрей. — И еще я был бы очень благодарен, если бы вы позволили харчеваться у вас. Михей Петрович предупредил, что столовой в станице нет, а пока совхоз ее построит, что ж мне, с голоду помирать?
Федосья Филипповна совсем смутилась:
— Это уж, право, я не знаю. Мы с Наташкой едим чего доведется, не дюже перебираем, а вам небось городские блюда потребуются, которых мы и сготовить не сумеем.
Андрей вскочил со стула, обнял хозяйку.
— Что вы! Я вырос в деревне, а в городе почти никогда не жил. Честное слово, я не переборчивый, буду есть все, что едите вы, и я очень прошу вас, не отказывайте мне, пожалуйста.
На защиту Андрея ринулась Наташа. Она повисла на шее матери, заверещала просительно:
— Ладно, мама, соглашайтесь! Разве вы забыли, как дядя петухов-фазанов ощипывал и жарить их помогал? Нехай живет у нас.
— Отстань, горе мое, — ласково сказала Федосья Филипповна и, повернувшись к Андрею, вздохнула: — Живите, чего же делать, только ежели что не так будет, не обижайтесь. У нас ведь все по-простому…
Так Андрей остался в доме Татариновых. Федосья Филипповна отвела ему небольшую комнату с одним окошком, из которого видны были ерик и лес. Комната была такой тесной, что в ней еле помещались узкая койка, накрытый светлой клеенкой столик и стул.
Лег Андрей поздно. Когда стемнело, он вышел из дому, долго бродил по заросшей молодым вербовым наростником опушке леса, слушал сонное кряканье уток в тихом ерике и думал о Еле, о сыне, о том, как он начнет свою новую жизнь в этой незнакомой станице, где, судя по словам председателя, все так сложно и так нелегко.
Проснулся он от протяжного звука церковного колокола и тотчас же услышал скрип открываемой двери. В дверь просунулась Наташина голова с двумя торчащими в разные стороны негустыми короткими косичками.
— Вставайте, дядя Андрей. Сегодня выходной, мама оладьев напекла, сейчас сядем кушать. — Секунду помолчав, она добавила радостно: — А мне в школу не надо идти! Вот хорошо!
Завтракали чинно, неторопливо. Андрей похвалил пышные горячие оладьи, Федосья Филипповна зарделась от его слов.
— Кушайте, пожалуйста, там на сковородке еще есть.
Перемывая с помощью дочки посуду, она рассказывала:
— На Дальнем Востоке нам поначалу было трудно. Вы, Андрей Митрич, сами видали барак, в котором лесорубы жили. Потом дело трошки поправилось, стали люди лучше зарабатывать, лесхоз новое общежитие построил, для семейных там комнаты были выделены. Вроде бы все было хорошо, да стала моего мужа одолевать скука, заскучал он по Дону. Мы сами не дятловские, в Задонье жили, на левобережье, а хозяин мой конюхом работал на конзаводе. Ну, скучал он, скучал, на себя не стал похож, и порешили мы назад вертаться, только ближе к Дону поселиться. А тут, в Дятловской, и теперь мужев дальний родич живет, Егор Иванович, чи братом троюродным он моему хозяину доводится, чи и не знаю кем. Получили мы от этого Егора письмо и поехали в Дятловскую. Только недолго довелось радоваться моему хозяину. С ним еще там, в лесхозе, на Востоке на Дальнем, беда приключилась.
— Дерево… нашего папку придавило, — поглядывая то на Андрея, то на мать, сказала Наташа. — На санках его привезли. Мы все повыскочили, а он лежит без памяти, и рот у него в крови.
Федосья Филипповна вздохнула:
— Увезли его в Благовещенск, он там в больнице полтора месяца пролежал, вроде бы лучше ему стало, да, видать, недолечили его доктора. Как выписали его из больницы, вскорости мы письмо из Дятловской получили от Егора, расчет в лесхозе взяли, сели на поезд, поехали. Тут вступил он в колхоз, стал работать заведующим конефермой, хату вот построил. А болезнь точила его, с каждым днем было ему все тяжельше…
Закрыв лицо фартуком, Федосья Филипповна заплакала.
— Хватит, мама! — всхлипывая, закричала Наташа. — Слышите? Хватит! Чего ж теперь делать?
— Как похоронила мужа, так старшенькие мои и разъехались, все четверо, — сказала Федосья Филипповна. — Девочки на маляров в городе учатся, а хлопцы в шахтах поустроились, на инженеров, говорят, будем учиться. Так и остались мы с Наташей удвоех…