Страница 17 из 165
— Не удвоех, мама, а вдвоем, — поправила девочка.
— Ладно тебе, учителька, — улыбаясь сквозь слезы, сказала Федосья Филипповна. — Одно знает, грамоте матерь учит, а чего с меня возьмешь, ежели я, окромя ликбеза, ничего не кончала.
Узнав, что Андрей хочет посмотреть станицу, Наташа вызвалась ему в провожатые. Вначале она повела его к церковной площади, за которой зеленели огороженные покосившимся плетнем колхозные виноградники, потом они пошли по станичным улицам. Улицы были широкие, прямые, с колодцами на перекрестках. Почти в каждом дворе росли развесистые яблони, их ветки гнулись от тяжести краснобоких плодов. У калиток, на низких уличных скамьях, на плоских камнях, на бревнах, сидели мужчины и женщины. Они с нескрываемым любопытством посматривали на Андрея, провожая его долгими взглядами.
Увидев в конце одной из улиц идущего навстречу человека в круглой соломенной шляпе и казачьих шароварах, Наташа сказала:
— Вон наш родич идет, дядька Егор.
Андрей успел его разглядеть издали. Был он невысок, коренаст, с крупным орлиным носом, под которым темнели коротко подстриженные усы, с острыми, внимательными глазами. В руке Егор Иванович нес вырезанное из молодой вербы длинное удилище, за плечом у него болталась мокрая, обзелененная травой холщовая сумка с лямкой.
— Здорова была, доченька, — приветливо сказал он Наташе и, повернувшись к Андрею, добавил: — И вам, товарищ, доброго здоровья!
Дернув Наташу за косичку, он повесил ей на плечо свою сумку, сказал тоном приказа:
— Тащи до дому, отдай мамке свежачка на жареху. Тут и голавлики есть, и лещи, и парочка ершиков, нехай жарит. Да гляди, сумочку дяде Егору принеси.
Наташа побежала домой. Понимая, что Егору Ивановичу не терпится познакомиться с новым человеком поближе, Андрей рассказал ему о своем назначении в Дятловский совхоз, о том, что поселился он у Татариновых и что ему очень хотелось бы посмотреть станичные, земли.
— А чего ж, давайте я вам все чисто покажу, — с готовностью сказал Егор Иванович, — до вечера еще далеко. Вы лучше пешочком пройдите, оно для вас полезнее будет.
Около часа они бродили по станице, потом вышли за околицу, постояли на берегу озера, где их догнала Наташа с пустой сумкой в руках.
— Мама благодарила вас и велела, чтоб вы пришли ужинать, — сказала она, отдуваясь от быстрого бега и протягивая Егору Ивановичу сумку.
— Спасибочко, доченька, на рыбку я приду, — ответил тот и продолжал объяснять Андрею: — За этим озером — колхозные сенокосы, после разлива тут по самый пупок трава вырастает. Вон видите, сколько копен поставлено, на всю зиму кормов хватит. А озер кругом станицы шесть, четыре больших, два малых. На озерах наши дятловцы и кугу для кровли косят, и скот поят, и рыбку да раков ловят. На перелетах тучи утвы садятся, и серый гусь, и казарка отдыхают. Как-нибудь мы с тобою, Андрей Митрич, поохотимся…
Сам того не замечая, Егор Иванович стал называть Андрея на «ты», но все же решил объяснить это:
— Ты, конечно, не обижайся, Андрей Митрич, что я тебе тыкаю, это у меня привычка такая, я только одному попу «вы» говорю, и то пока тверезый. К тому же я старше тебя буду годов на пятнадцать, ты мне только за малым в сыны не годишься.
— Мне двадцать восемь лет, — сказал Андрей.
— Во-во! — насмешливо подхватил Егор Иванович. — А мне скоро полсотни стукнет. Я, милый ты мой Андреюшка, всю гражданскую войну вдоль и поперек прошел: и у белых служил, и у красных, и даже у батька Махна на тачанках мотался, потому как дурней дурного был…
Обойдя озеро, они пошли по займищу дальше. Вскоре перед ними завиднелись крыши.
— Это хутор Терновый, он до Дятловской станицы приписан, — сказал Егор Иванович.
Наташа подошла к ним с охапкой поздних луговых цветов.
— От нас до Тернового четыре километра, — сказала она. — Я туда в школу хожу, в шестой класс.
— Как же так получилось, что школа оказалась не в станице, а на хуторе? — удивился Андрей.
— Получилось это потому, что в Дятловской не было подходящего помещения, — сказал Егор Иванович. — А в Терновом до революции один богатый казак жил из офицеров, Сазонов Хрисанф Николаевич. Звание у него было — войсковой старшина, это в казачьих войсках к подполковнику приравнивалось. Аккурат перед революцией он в Терновом домину себе отгрохал на тринадцать комнатей. После, как дали этому войсковому старшине под зад коленом, он кудысь сбежал, а в его доме школу и сделали. — Егор Иванович помолчал, хитровато посмотрел на Андрея. — А теперь, Митрич, повернем на Матвеев курган, поглядишь места, где тебе доведется совхозный сад разводить, — насмешливо сказал он. — Когда в Дятловской была комиссия, я с ними ходил, колышки по ихним отметкам забивал. А они по карте участки для садов определяли. Пойдем, полюбуйся на энти участки, там, брат ты мой, настоящая африканская тайга, только что тигров да слонов не хватает.
— У нашей соседки Игнатьевны волки там корову задрали и телочку, — сказала Наташа. — Вот она убивалась, вот убивалась и так плакала…
— Подходящее место для сада, — невесело сказал Андрей.
Когда они взошли на вершину кургана и остановились, Андрей увидел внизу, на речном займище, непролазную лесную чащобу. Вербы, тополя, дубы и вязы переплелись так тесно, что казались рыжим морем, их подпирал густой, похожий на камыш подлесок. На редких небольших полянах светлели заваленные черными стволами мертвых деревьев водомоины. То тут, то там виднелись купы дикого терновника, сквозь который, казалось, не то что человек — змея не пролезет, и вся чащоба являла собою такой хаос, что сердце Андрея дрогнуло.
— Действительно, на джунгли похоже, — сказал он. — Как же ваши дятловцы довели до такого?
Егор Иванович махнул рукой:
— Черт их знает! До революции тут церковь хозяйновала, ее были земли. Какие-то участки попы в аренду казакам сдавали, отводили поляны под сенокосы, плетни для огорожи плели, лесом-кругляком торговали, а после революции рука у дятловцев до этих мест не доходила. Ну, и пошло все зарастать, гнить, валиться и за двадцать годов перевелось ни на что. Я тут разов сколько ходил на охоту. Как зачнешь через наростник пробиваться, проклянешь все на свете, идешь мокрый от пота, морда у тебя колючками до крови подрата, уморишься так, что ноги подкашиваются…
— Сколько же тут гектаров будет? — угрюмо спросил Андрей.
— Кто его знает, — сказал Егор Иванович, — гектаров триста, должно быть, наберется. А чтобы сад на этих местах вырастить, работенки тут, как говорится, начать да кончить…
Андрей долго смотрел на забытую людьми чащу, над которой, распластав острые крылья, парили красные коршуны, и думал о том нечеловечески тяжком, что предстоит совершить на этом одичавшем куске земли.
В то тревожное время, когда на полях сражений в Испании не только решалась судьба республики, но и началась кровавая подготовка к большой, затеянной Гитлером и Муссолини, теперь уже близкой войне, в которую неизбежно должны были быть втянуты народы всех континентов, вначале скрыто, а потом все более откровенно стали действовать силы, рядящиеся в тогу защитников мира, а в действительности желающие только одного: удушить Испанскую республику и направить армии победителей-нацистов против Советского Союза. Буквально на глазах у «мироносцев» из Комитета по невмешательству был Гитлером отправлен в Испанию пятидесятитысячный легион «Кондор». Десятки транспортов один за другим шли к испанским и португальским берегам, оставляя мятежникам танки, бронеавтомобили, пушки, пулеметы, снаряды, патроны. Занятые Франко провинции наводнили немецкие военные советники, инженеры, техники. По сговору с Гитлером фашистский дуче Бенито Муссолини послал в Испанию итальянский экспедиционный корпус.
Немецкие летчики бомбили монастыри, соборы, школы, больницы, расстреливали из пулеметов толпы беженцев. В провинциях, занятых мятежниками, не прекращались аресты, пытки, расстрелы. «Если понадобится, я прикажу расстрелять половину Испании», — заявил Франсиско Франко. Ему вторил его соратник генерал Кейпо де Льяно, который сказал корреспондентам: «Я найду своих врагов повсюду, и, если они уже в земле, я их выкопаю и расстреляю снова».