Страница 15 из 165
— А не тяжело тебе там будет одному? Кто знает, сколько времени придется ждать квартиру? Может, полгода, может, год. А как с питанием, со стиркой? А как ты, дочка, на это смотришь? — обратился он к Еле. — Не скучно тебе будет без мужа? Ты нас, стариков, не слушай, решай сама. Нам, конечно, будет приятно, если ты поживешь у нас, мы рады будем, но смотрите, как вам лучше. А мы с Марфой Васильевной, видно, тоже переедем на Дон. Хочется быть поближе к вам. Меня давно зовут туда и квартиру в городе обещают…
Андрей видел, что Еле очень хочется пожить с отцом и с матерью, но он ожидал, что она скажет, и, хотя был согласен с Марфой Васильевной, ему хотелось, чтобы жена сама решила, как ей быть. Еля подошла к мужу и, как это с ней всегда бывало при людях, взлохматила его волосы.
— Ты согласен? Правда, Андрей, все разумные люди так делают. Поживи один, осмотрись, а мы с сыном приедем, как только получим твою телеграмму.
Услышав слова Ели, Андрей с грустью подумал о том, что ей не хочется ехать с ним, что, будь он на ее месте, он, пи секунды не задумываясь, поехал бы с ней куда угодно, хоть на край света, но ему не хотелось говорить об этом, чтобы тесть и теща не посчитали его эгоистом, и он, постукивая пальцами по столу — отцовская привычка, — сказал:
— Хорошо, давайте сделаем так. Но засиживаться мне нельзя. Послезавтра я поеду…
Последние два дня Андрей с Елей не отходили друг от друга. После женитьбы это была первая их разлука, и они оба притихли, словно отгородились от всех.
Стояли теплые сентябрьские дни. По утрам даже здесь, в большом городе, пахло прохладной свежестью, а над рекой, чуть колеблясь, стояли легкие туманы. В густой листве деревьев уже стала заметна первая осенняя желтизна.
В день отъезда Андрей проснулся на рассвете, разбудил Елю и сказал:
— Пойдем пройдемся. Мне хочется побыть с тобой.
Они спустились к реке, попросили у дряхлого пляжного сторожа лодку, молча переплыли на левый берег, пошли в лес. Отсюда, из леса, повитый утренней дымкой город за рекой казался таинственным, призрачным видением. Смягченные расстоянием, сюда еле доносились протяжные гудки заводов, разноголосые сигналы автомобилей. Туман над рекой розовел под первыми лучами солнца.
На лесной поляне Еля остановилась, слегка сжала руку Андрея, кокетливо тряхнула волосами, спросила тихо:
— Ты, Рыжик, будешь по мне скучать?
Так его называли когда-то в школе: мальчишки — Рыжим, девчонки — Рыжиком, и то, что Еля, вспомнив это необидное, давнее прозвище, назвала его так и в голосе ее прозвучала ласка, заставило Андрея вздрогнуть. Ему показалось, что горячая волна подхватила его, понесла куда-то. Он остановился, обнял Елю, прижался щекой к ее щеке, сказал хрипло, не узнавая своего голоса:
— Дуреха ты моя! Меня ли об этом спрашивать?
Уезжал он вечером. На вокзал его провожали все. Он долго стоял у окна, смотрел, как машет шляпой Платон Иванович, как, вопросительно поглядывая то на мать, то на отца, неуклюже вскидывает ручонку сын Димка, но все они — и тесть, и теща, и даже сын — казались Андрею нереальными, далекими, а видел он только ее, Елю, любимую свою Елку, милую жену, которая надолго остается здесь, в большом городе. Держа за руку сына, Еля стояла нарядная, в светлом платье, в модной белой шляпке, ее слегка подкрашенные губы улыбались…
В этот вечер, отправившись с соседями по купе в вагон-ресторан, Андрей одну за другой выпил несколько больших рюмок вина и долго потом сидел, уронив голову на руки…
Казачья станица Дятловская, куда он долго добирался то на попутном грузовике, то на телеге, то на катере, сначала не понравилась Андрею. Она раскинулась на острове, куда можно было доехать только лодкой. Ни одного моста нигде не было. Остров был большой, изрезанный извилистыми ериками, на нем темнели густые леса, поросшие разнотравьем луга на обширном речном займище. За надречными лесами давно никто не смотрел, они превратились в непроходимую чащобу, в которой нашли безопасное пристанище волки, лисы, еноты.
Станица Дятловская вытянулась на острове вдоль правого берега Дона. Ее крытые соломой и кугой дома стояли далеко один от другого, усадьбы у казаков были большие, при каждом почти дворе зеленели сады и виноградники.
С первых же дней своего пребывания в Дятловской Андрей убедился в том, что совхоз, куда он был назначен агрономом, существовал только на бумаге. Шесть лет назад в поредевшей после гражданской войны станице был организован колхоз, но дела в нем шли из рук вон плохо.
Председатель стансовета, маленький, худой мужичонка, к которому обратился Андрей Ставров, выслушав приезжего, добродушно усмехнулся:
— Постановление о совхозе было нам прислано еще в июле месяце, а сейчас уже сентябрь. Никто из совхозного начальства не прибыл. Вы первый. В станице действует колхоз. Конечное дело, действует он абы как, вроде черта, который летит и крылья свесит.
— Это ж почему? — спросил Андрей. — Неужели за шесть лет нельзя было наладить работу колхоза?
— То-то и оно, что нельзя, — посерьезнев, сказал председатель. — Условия, дорогой товарищ, у нас не совсем подходящие.
— Почему?
— Да потому, что мужиков в станице почти что не осталось. Одни у красных головы свои посложили, другие у белых или же в разных бандах, а те, которые повертались до дому, прямыми инвалидами оказались, то без руки, то без ноги. Ну и, конечное дело, кажен из этих героев-инвалидов в начальники пошел или же на Дону рыбкой забавляется, а в колхозе одно бабье трудится. Так и получилось: дали нашему Дятловскому колхозу название «Победа», а победа вышла довольно-таки хреновая. Есть, конечное дело, сколько-то десятков женщин-колхозниц, которые на совесть работают, а то больше на своих приусадебных участках ковыряются, виноград выращивают, вино производят, сами пьют и на левобережье в степь бочками возят, на пшеницу меняют.
— А что ж начальство смотрит?
Председатель усмехнулся, хитровато подмигнул Андрею:
— Дак оно как сказать, какое начальство… Чего-чего, а вина у нас, слава богу, завсегда хватает и своего, единоличного, и колхозного. В колхозе тридцать девять гектаров виноградников. Правленцы вино даже на трудодни передовым колхозникам начисляют. Ну, приедет из района или же из края какой-либо начальник, ежели, скажем, он насчет вина стойкий, то просто походит, покричит на председателя колхоза и уезжает, на чем приехал. А который не дюже стойкий и к вину принюхивается, того, конечное дело, сразу за стол, четверть-другую перед ним поставят, курочку там жареную или же, к примеру, чебачка, леща то есть, запеченного в духовке, — и одно знают: стакан за стаканом то сибирькового ему подольют, то краснотопа. Ну, секанет он как положено и, гляди, сам затянет на всю станицу: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня, не морозь меня, моего коня…» Так-то, дорогой товарищ агроном.
— А кто ж решил совхоз у вас организовать? — спросил Андрей.
— Получилось это так, — сказал председатель. — Аккурат весною прибыла до нас комиссия из края, а с нею, с комиссией энтой, какой-то московский мужчина, заслуженный видать, потому что все наши краевые представители в струнку перед ним ходили и в рот ему заглядывали. Ну, объехала эта комиссия наши поля, посидела в колхозном правлении, переворошила все бумаги за шесть годов, всякие там доходы-расходы пересчитала, а потом энтот московский товарищ и говорит: не колхоз у вас, дескать, а шарашкина артель, которая вывеской колхозной прикрывается. Все земли на острове под сады да огороды приспособлены, надо, мол, плодоовощной совхоз тут организовать.
— На базе колхоза, что ли? — спросил Андрей.
— Видать, так.
Председатель помолчал, свернул толстую цигарку из самосада, закурил.
— Объявили они тогда общее собрание колхозников и все честь по чести разъяснять стали. Земли, говорят, у вас на острове заливные, кажную весну в низинах тут цельное наводнение, и вы с вашим зерновым хозяйством повек из нужды не вылезете, потому как озимые ваши посевы весною затапливаются и все идет собаке под хвост. А для фруктовых садов и огородов тут, говорят, не земля — прямо-таки божий рай. Опосля, при конце собрания, выступил московский представитель и такое предложение внес: ежели, мол, товарищи колхозники, будет ваше согласие и желание, ежели вы хотите жить по-людски, то мы ваш горе-колхоз можем на плодоовощной совхоз переделать. Ну, конечное дело, колхозники все, как один, руки подняли. Комиссия написала протокол, уехала, а месяца через три постановление про совхоз нам прислали. Вот так, товарищ агроном, оно и получилось: постановление есть, а совхоза нема…