Костотряс

— Разумно, — согласился капитан. И встал.

На это у него ушло несколько секунд. Вставать было чему.

Когда он выпрямился наконец во весь рост под брюхом «Наамы Дарлинг», Брайар увидела перед собой мужчину, выше которого ей не встречалось в жизни. Семь с половиной фута[8] от ног до макушки и гора мускулов делали его не просто огромным. Они внушали ужас. Строго говоря, Эндана Клая и так нельзя было назвать красавцем, но, когда к грубоватой внешности работяги добавилась эта неимоверная туша, Брайар стоило больших усилий не пуститься в бегство.

— Ну что, боитесь меня? — спросил он, после чего достал из карманов перчатки и принялся натягивать на свои лапищи.

— А нужно бояться? — сказала она в ответ.

Нацепив вторую перчатку, он нагнулся за выпивкой.

— Нет. — Его взгляд вновь остановился на пряжке. — Ваш папаша носил этот ремень.

— Он много чего носил.

— Но хоронили его не во всех сразу. — Эндан протянул ей руку, и она не стала отнекиваться. Ее пальцы заболтались в великанской ладони, как шарики в погремушке. — Добро пожаловать на борт «Наамы Дарлинг», миссис Уилкс. Может, с моей стороны это неправильный поступок и не лучший способ вернуть старый должок, потому что я опасаюсь, что своей помощью доведу вас до гибели, но вы ведь так или иначе намерены там очутиться, правда?

— Правда.

— Ну тогда, видимо, мне остается лишь вам подыграть. — Он ткнул пальцем вверх, в направлении котлов. — Двигатели разогреем в один момент. Перевезти вас на ту сторону мне по силам.

— И все это за… за старый должок?

— Старый-то старый, но изрядный. Когда из земли повалила Гниль, я сидел в том участке. Мы с братом отнесли вашего папашу к вам домой. Он не обязан был этого делать. — Эндан вновь покачал головой. — Мы ему были никто. И все-таки он дал нам выйти. А теперь, миссис Уилкс, раз уж по-другому вы не желаете… я помогу вам войти.

8

Зик нехотя поступил так, как велел ему Руди: закрыл рот и прислушался. Снизу, с улицы, как будто доносились звуки — то ли шарканье, то ли царапанье. Но он так ничего и не увидел — и задумался, а не хочет ли новый знакомец его запугать.

— Ничего не вижу, — заявил он.

— Вот и славно. Как правило, когда их завидишь, когти рвать уже поздно.

— Кого — их?

— Трухляков, — пояснил Руди. — Встречал хоть одного?

— Да, — соврал Зик. — Целую уйму.

— Уйму? И где ж ты столько отыскал у себя на Окраине? По мне, ты и одного-то не видел, не говоря уж о двух. Если видел, то считай меня болтуном, твое право. Но здесь счет идет не на парочку-другую. Тут они рыскают стаями, как собаки. По прикидкам Миннерихта, их тут несколько тысяч, не меньше. И все толкутся в этих кварталах. Идти им некуда, есть нечего.

Не желая выдавать свою тревогу, Зик сказал:

— Серьезно, несколько тысяч? Солидно. Но кто такой этот Миннерихт? И долго ли он всех их пересчитывал?

— Не умничай со мной, паршивец, — предостерег Руди и вновь приложил ко рту горлышко бутылки, с той же тщетной надеждой и тем же плачевным результатом. — Я ведь с тобой по-человечески, помочь пытаюсь. Не нужна тебе помощь — пожалуйста, можешь спрыгнуть со здания и поиграть в пятнашки с мертвяками. Посмотришь тогда, брошусь ли я тебя спасать. Намекаю: не брошусь.

— Ну и плевать! — он опять сорвался на крик.

Руди вскочил на ноги, но Зик тут же отпрыгнул назад, едва не угодив в люк, из которого вылез на крышу.

Наконечник увесистой трости ткнулся ему в кадык.

— Закрой пасть, — произнес Руди. — Дважды просить не буду, не обязан. Поднимешь бучу, набегут сюда трухляки — сам тебя столкну на мостовую. Хочешь себе неприятностей — твое дело, но меня не впутывай. Когда ты здесь объявился, я наслаждался тишиной и покоем. И если напакостишь мне сейчас, поплатишься головой.

Не спуская с него глаз, Зик вслепую полез в сумку за револьвером. Ловко выбросив трость, Руди сбил с его плеча лямку, и сумка упала на крышу.

— Это тебе не Окраина, сынок. Поведешь себя глупо — схлопочешь по челюсти, а то и нож под ребро. Осложнишь тут кому-нибудь жизнь, и к рассвету трухляки будут ходить тобой по-большому.

— До следующего рассвета еще далеко, — выдавил Зик.

Кончик трости не отлипал от его шеи.

— Не притворяйся, ты меня понял. Ну так что, возьмешься за ум или предпочитаешь по-плохому?

— Все и так плохо, — снова выдавил Зик.

Руди с хмурым видом опустил трость и оперся на нее, балансируя на одной руке. В другой он по-прежнему сжимал бутылку, хотя та была практически пустой.

— Ума не приложу, зачем вообще я стал себя утруждать, — проворчал он, отступая к стене. — Так хочешь ты найти этот дом или нет?

— Хочу.

— Тогда, если рассчитываешь прожить достаточно долго, чтобы на него хотя бы поглазеть, делать все будем по-моему, ясно? Говоришь тихо и не раскрываешь рта, пока я не разрешу. Держишься рядом со мной. Я не вру и не пытаюсь тебя запугать: на улицах действительно опасно. Без меня ты и часа не протянешь. Можешь попробовать, если хочется, — удерживать не стану. Но останешься со мной — целее будешь. Выбирать тебе.

Зик подобрал сумку и в задумчивости обхватил ее руками. В нынешнем положении ему многое не нравилось.

Во-первых, он терпеть не мог приказов и уж тем более не желал их выслушивать от какого-то незнакомца, который выглядел не вполне трезвым и явно был намерен растерять остатки трезвости при первом удобном случае. Во-вторых, его не на шутку смущало, с чего бы это человек, поначалу угрожавший ему расправой, предложил теперь свою помощь. Зик не доверял Руди и с подозрением относился ко всему, что от него услышал.

Наконец, Руди ему просто не нравился.

Но когда Зик заглянул за край крыши и не разобрал ничего, кроме вихрящейся, клубящейся мглы цвета сажи и подгнивших лимонов, а потом поднял взгляд: и не меньше сотни черных птиц, обсевших соседние здания, настороженно впились в него золотистыми глазами… его решимость идти в одиночку пошатнулась.

— Эти птицы… — медленно выговорил он. — Они тут с самого начала?

— Ага, — ответил Руди. Перевернув бутылку, он выплеснул ее содержимое на улицу и отставил сосуд в сторону. — В каком-то смысле они боги здешних мест, других все равно не имеется.

Зик обвел взором бесчисленные выступы, карнизы и окна, на которых в водянистом свете нового дня поблескивали иссиня-черные перья и бусинки глаз.

— Что бы это значило?

Руди подошел к перекинутому поблизости мостику, взобрался на соседний уступ и призывно помахал Зику. Потом произнес:

— Они повсюду бывают и все видят. Иногда полезны людям, иногда опасны — и ни за что не угадаешь когда и почему. Мы их не понимаем и не особенно любим. Но, — он пожал плечами, — вот они, тут как тут. Так ты идешь или нет?

— Иду, — ответил Зик, но тронулся с места не сразу.

Что-то мешало ему идти; он не мог понять, в чем дело, пока по зданию под его ногами не побежала дрожь.

— Руди? — произнес Зик так, словно тот затеял какую-то шутку и теперь обязан был прекратить.

Колебания становились все более частыми и мощными.

— Землетрясение, — сказал Руди. — Землетрясение, малец, — всего-то делов. Держись.

— За что?

— Да за что угодно.

Зик отбежал от люка и забился в угол рядом с Руди. Тот опустился на четвереньки, ухватился за край выступа и замер. Как и ему, Зику оставалось лишь вцепиться в кирпичи и молиться, чтобы не стало хуже и крыша, на которой он сейчас съежился, не обрушилась.

— Надо просто переждать, — утешил Руди. Уверенности в его голосе не чувствовалось, как и удивления, впрочем.

Улегшись на кирпичи, Руди как-то умудрился протянуть руку и мальчику.

Хоть Зик и сомневался, что это его спасет, присутствие взрослого все же радовало. Он взял Руди за руку и с его помощью подобрался к стене. И когда загромыхало в полную силу, закрыл глаза — ничего лучшего в голову не пришло.

8

Два метра тринадцать сантиметров.