Костотряс

— Что, не трясло раньше? — будничным тоном поинтересовался Руди. Правда, хватки при этом не ослабил.

— Так сильно не трясло, — ответил мальчик.

И тут же умолк, потому что зубы при первой же попытке заговорить пустились в дробный перестук.

А потом все закончилось — так же быстро, как и началось. Разумеется, сокрушительные толчки не прекратились в один миг, но резко растеряли мощь и сменились мерными биениями, а затем еле заметной дрожью.

Все вместе заняло едва ли больше двух минут.

Ноги у Зика стали ватными. Цепляясь за стену и руку соседа, он с горем пополам распрямился. Колени предательски подогнулись, пришлось их сжать. Он встал во весь рост и немного подождал. В любой момент шум и тряска могли возобновиться.

Обошлось.

Шум утих. Вместо оглушительного грохота слышалось недовольное потрескивание старой кладки, да обломки кирпичей сыпались на мостовую.

— Это было… — начал Зик. — Это было…

— Это было землетрясение, только и всего. Не делай гору из жалкой кочки.

— Никогда еще такого не видел.

— Ну а теперь увидел, — отрезал Руди. — Но это еще было не самое сильное. Просто ты наверху, а здесь страшнее. А вообще, нам пора трогаться. У этих трясучек есть свойство обрушивать туннели. Может быть, придется искать обходной маршрут. Поглядим что да как. — Он стряхнул с себя пыль, осмотрел трость и расправил пальто. Потом сказал: — Фонарь можешь оставить здесь. Собственно, я настаиваю на этом. У нас тут повсюду освещение, так что ты все равно его потеряешь или забудешь где-нибудь. Кроме того, скоро мы окажемся на уровне улицы, а там свет лишь привлечет к нам особого рода внимание, без которого мы прекрасно обойдемся.

— Я свой фонарь не брошу.

— Тогда загаси. И это не просьба, мальчик. Уясни себе: с фонарем я тебя никуда не возьму. Слушай, да оставь его вон там, в углу. Подберешь на обратной дороге.

Зик неохотно подчинился — положил фонарь у стены и прикрыл валявшимся тут же рваньем.

— Как думаете, его не украдут?

— Буду изумлен до крайности, — откликнулся Руди. — А теперь пошли. Мы впустую просаживаем светлое время суток, а здесь его много не бывает. До гнездышка твоих родителей путь неблизкий.

Зик с опаской взобрался на уступ. Его беспокоило, по силам ли хромоногому перейти шаткий мостик, однако нелепое сооружение, сколоченное из досок и заделанное всяческим хламом, хоть и заскрипело, но выдержало их общий вес.

Теперь плохая видимость даже радовала его. И все-таки он спросил:

— А какая тут высота?

— Пара этажей, не больше. Чтобы спуститься, нам сначала нужно будет залезть повыше. Надеюсь, тебя такие вещи не пугают.

— Никак нет, — произнес Зик. — Завсегда не прочь куда-нибудь вскарабкаться.

— Отлично. Налазишься вдоволь.

Одолев мостик, они уперлись в окно соседнего дома. Казалось, здесь дорога и заканчивается, но тут Руди нащупал какую-то рукоять, потянул, и рама ушла внутрь. Они ступили в глубокую, промозглую тьму — точно такую же, как в подвале пекарни, через который Зик пробрался в город.

— Где мы? — прошептал он.

Руди чиркнул спичкой и зажег свечу, хотя солнце вроде бы и не думало заходить.

— В моем-то понимании? В аду, где же еще.

9

Капитанское «отправимся сейчас же» на деле означало «когда вернутся остальные члены экипажа», но Клай заверил Брайар, что задержка на час, не больше, — и собственно, если она отыщет что-нибудь получше, то никто не будет против. Он предложил ей подняться в гондолу и чувствовать себя как дома; желательно только ничего там не трогать.

Сам Клай остался снаружи, углубившись в изучение приборов и настройку регуляторов.

Брайар вскарабкалась по грубой веревочной лестнице, залезла в люк и увидела на удивление просторную кабину — или так лишь казалось из-за царившей в ней пустоты. С рельсов на потолке безжизненно спадали огромные мешки, которые можно было опускать и фиксировать при помощи защелок; на корме и носу громоздились до самого верха ряды бочек и ящиков. Однако середина гондолы оставалась свободной, разве что стеклянные лампы свисали на крюках с балок, словно фонари на обычном корабле; некоторые крепились прямо к стенам — повыше, чтобы никто случайно не задел. Под колпаками вместо фитилей сияли желтым светом колбочки, заполненные жиром. И где только Клай их раздобыл?

Справа, на противоположном конце от входа, в стену было врезано несколько деревянных ступенек. Взойдя по ним, Брайар оказалась в помещении, битком набитом трубами, рукоятями и кнопками. Три четверти стены представляли собой толстое стекло, местами помутневшее, поцарапанное и выщербленное с наружной стороны. Но трещин не было и следа, и, стукнув по нему ногтем, Брайар услышала глухой звук, не слишком напоминающий звон.

Кое-где торчали рычаги в половину ее руки, а то и больше, на капитанском пульте ярко мерцали кнопки. Из пола высовывались педали, с потолочных панелей свисали всякого рода рукояти.

Внезапно, без всякой видимой причины, Брайар охватила пугающая уверенность, что за ней наблюдают. Она застыла на месте, не отрывая взгляда от окна. Сзади не слышалось ни звука — ни шагов, ни скрипа ступенек, ни даже дыхания… и все же она точно знала, что в рубке не одна.

— Фань! — донесся снаружи крик капитана.

Брайар подпрыгнула от неожиданности и обернулась.

Рядом с ней стоял мужчина — до того близко, что при желании мог бы дотронуться до нее.

— Фань, в гондоле женщина! Будь добр, не пугай ее до смерти!

Ростом Фань был не выше Брайар и отличался худобой, в которой, впрочем, не ощущалось ничего хрупкого или болезненного. Черные волосы, отливающие синевой, были начисто выбриты выше лба и сходились на макушке в косичку.

— Здравствуйте, — попытала она счастья.

Он не ответил, лишь сощурил раскосые карие глаза.

Во входном проеме возникла головища Клая.

— Извините, не углядел, — сказал он Брайар. — Нужно было вас предупредить. Фань у нас парень надежный, только больно уж тихий, сукин сын, таких еще поискать надо.

— А он… — начала она, но испугалась, как бы не показаться грубой. И спросила самого мужчину, обладателя штанов не по размеру и китайского жакета; — Вы говорите по-английски?

За него ответил капитан:

— Он ни по-каковски не говорит. Ему язык отрезали — не знаю кто и зачем. Зато по-всякому понимает. Английский, китайский, португальский и бог еще знает что.

Фань отошел в сторонку, достал из матерчатой сумки авиаторскую фуражку и натянул на голову. Сзади в уборе было проделано отверстие для косички.

— Не беспокойтесь на счет него, — заметил Клай. — Он славный малый.

— Тогда почему его так зовут?[9] — поинтересовалась Брайар.

Клай влез к ним по лесенке и сразу же сгорбился. Собственная рубка была для него слишком низкой.

— Под этим именем я его узнал. Одна старушка в китайском квартале — ну, в Калифорнии — уверяла меня, что это означает «честный», «прямой» и не имеет никакого отношения к змеям. Пришлось поверить ей на слово.

— С дороги! — потребовал незнакомый голос.

— А я никому и не мешаю, — ответствовал Клай, не оборачиваясь.

К ним присоединился еще один мужчина, улыбчивый и полноватый. На нем была черная меховая шапка с отворотами, закрывавшими уши, и бурая кожаная куртка, застегнутая на медные пуговицы из разных наборов.

— Родимер, это миссис Уилкс. Миссис Уилкс, это Родимер. Игнорируйте его.

— Игнорировать меня? — Толстяк притворился оскорбленным, но скрыть интереса к Брайар все-таки не сумел. — О, не делайте этого, молю!

Он взял ее за руку и запечатлел на ней сдержанный и искусный поцелуй.

— Хорошо, не буду, — успокоила она его, отнимая руку, и спросила у Клая: — Ну что, теперь все?

— Все. Если бы я нанял кого-нибудь еще, не осталось бы места для груза. Фань, проверь канаты. Родимер, котлы разогреты и готовы к запуску.

— Что с водородом?

9

Fang (англ.) — клык, ядовитый зуб (змеи).