Капитан Быстрова

Наташе позволили выходить на прогулку в небольшой скверик рядом с госпиталем. Она ходила туда с Сазоновым, когда ему удавалось вырваться в госпиталь, сидела с ним на скамейке, наслаждаясь весенним воздухом и теплом.

Ей казалось, что весна целиком завладела ею. Она вселяла в нее новые, возвышающие душу ощущении, властно призывала к жизни. Одновременно пробуждалось и неудержимо росло удивительное и волнующее чувство — чувство рвавшейся на свободу и простор девичьей любви.

Сначала Наташа пыталась сопротивляться своему чувству, думала о том, что уж очень неподходящее сейчас время для увлечения и любви. Но она видела, что и Сазонов неравнодушен к ней. И, обдумывая и взвешивая каждое слово, она говорила:

— Жаль, что окружающая нас обстановка мешает и будет еще долго мешать нам. Потому любовь, возникшая между нами, пугает меня. Подумайте хорошенько: времена-то какие?! И я сама на кого похожа сейчас?.. Закономерно ли вам любить инвалида? Имею ли я право эгоистично, без оглядки принять вашу любовь, пользоваться ею и не постараться доказать вам ваше заблуждение?

— Наташа! Не стыдно? Как можете вы, простите за резкость, говорить такие дикие вещи?! Их страшно и оскорбительно слушать. В какие дебри, в какие потемки вы забрели?.. Ведь наша жизнь впереди. Она будет счастливой, светлой и радостной! Для чего вы сегодня настроили себя на минорный лад?

— Потому что последнее время я много думала обо всем. Вот и показалось — не слишком ли мне повезло? Имею ли я право на вашу любовь…

— Наташа!

— Подождите. Выслушайте меня. Дайте мне возможность сказать обо всем и освободиться от сомнений или, наоборот, утвердиться в них — и тогда…

— Ничего такого я слушать не хочу и не буду! Родная моя, ради всего святого, перестаньте…

— Игорь, я прошу вас… Мне необходимо сказать о том, что меня смущает. Я буду предельно откровенна… Я скажу все…

— Я буду вас слушать не слушая, — уступил Сазонов.

— Пусть так. Знайте, я никогда не искала встреч с вами. Больше того, я их избегала. И не потому, что не хотела. Нет… У меня было совсем другое настроение… Но вас я полюбила по-настоящему. Я счастлива, когда вижу вас. Я все время думаю о вас, как ни о ком никогда не думала. И несмотря на то что я счастлива, ко мне нет-нет да и закрадывается беспокойство. Разве это не естественно?..

— Наташенька, любимая, все колебания надо гнать! Мы не можем потерять друг друга. Мы должны быть вместе, где бы мы ни оказались, куда бы ни забросили нас обстоятельства. Я знаю, нам скоро придется расстаться. Но что с того? Разве мы не сумеем пережить временную разлуку? Мы будем любить, помнить, ждать… Мы будем писать друг другу…

— Как мне приятно слышать то же, о чем я не раз думала сама.

Сазонов взял руку Наташи и прижал ладошкой к своей щеке, потом поцеловал.

— Игорь…

Наташа чувствовала, как сильно стучит ее сердце. Сазонов нежно целовал кончики ее пальцев.

— Игорь… довольно… хватит… — шептала Наташа.

Сазонов молча опустил ее руку.

— Когда матросы подняли вас на палубу, — вдруг сказал он, — мне показалось, что вы мертвы. И мне так захотелось умереть! Я поднял вас на руки и отнес к врачу. Если бы он подтвердил мое предположение, я бы застрелился…

— Из чувства товарищества?

— Да! — рассмеялся Сазонов. — Ох, крута и строга гвардии капитан Быстрова!

— Совсем не крута и совсем не строга. Просто я думала, что у вас больше выдержки! — Она ласково взглянула на Сазонова. — Пора, Игорь. И простите за все, что я наговорила. Вы заставили меня отбросить все мои сомнения… и любовь победила. Я так люблю вас!..

Они поднялись со скамьи и пошли к госпиталю. Наташа, доверчиво опираясь на его руку, тихо спросила:

— Когда мы увидимся?

— Завтра.

— Нет, нет. Так часто нельзя.

— Следовательно, когда прикажете.

— Сразу «когда прикажете»… Ну не хмурьтесь. Я буду ждать тебя завтра…

22

Большую радость принес Наташе долгожданный вызов на медицинскую комиссию. Она пришла к заветным дверям намного раньше назначенного часа и, ожидая очереди, ходила по коридору без палки, старалась двигаться свободно и уверенно.

Военно-медицинская комиссия внимательно просмотрела «историю болезни капитана Быстровой» и обследовала все три раны Наташи.

— Ну, душа моя, — ободряюще сказал ей старший врач, — кончайте перевязку и идите к столу… Разговор будет серьезный, — добавил он.

Наташа заторопилась: натянула чулок, поправила юбку, одернула мягкий свитер из белого ангорского пуха и подошла к врачам.

Председатель комиссии, седоусый, высокий полковник, взглянул поверх очков на присевшую к столу Наташу и, барабаня пальцами по ее «истории болезни», мягко заговорил:

— Все хорошо, капитан… Головные боли прекратились. Рана закрылась. Рука будет вполне работоспособной, месяц массажа и гимнастики… Боль в ноге скоро пройдет. Выходная ранка вот-вот закроется. Тогда дадите ноге работу, а пока утомлять ее излишним хождением не следует… Не хотите ли взглянуть на последние рентгены?

— Для чего, доктор?

— Так ли мы расцениваем ваше состояние?

— Совершенно точно… Мне можно в часть?

Врач усмехнулся:

— Ишь, как торопитесь! Мы вас выпишем через недельку да предоставим месячный отпуск. Пошлем в санаторий или в дом отдыха.

Слова полковника заставили Наташу насторожиться. Врач заметил это:

— Хотите поехать домой? Что же, отдохните в семье. Мы возражать не будем.

— У меня нет дома и нет семьи, — ответила Наташа, глядя мимо врача.

— Простите, не знал.

— У немцев все, — пояснила она. — О семье я ничего не знаю второй год.

Наташа не заметила, как тепло, с дружеским сочувствием смотрел на нее сидевший рядом с главным врачом комиссии ее лечащий врач — Шакро Отарович Бокерия.

Председатель комиссии повернулся к коллегам и тихо заговорил:

— Значит, в санаторий? Здесь их поблизости много.

— Разрешите прямо в часть? — попросила Наташа.

— Почему вы хотите в часть? Объясните…

— В санаторий я бы не хотела. Мне надоели всякие распорядки и режимы. Они мне действуют на нервы…

— Но, душа моя, ни один санаторий для нервов не противопоказан! — возразил главный врач.

— Распорядки и режимы у меня поперек горла сидят! Я знаю себя. Мне свободы хочется! Разрешите в часть!

Доктор Бокерия все так же внимательно смотрел на Быстрову. Он что-то обдумывал, очевидно, разделял ее нежелание ехать в санаторий.

— В часть — ни под каким видом, — строго сказал главный врач. — Вы строевой летчик-истребитель. Садиться в самолет вам сейчас нельзя. Вы это и сами понимаете…

— Как же тогда быть? — спросила Наташа.

Врач пожал плечами:

— Не знаю.

— Вот и я, доктор, не знаю. Но от санатория я отказываюсь наотрез…

— У меня есть предложение, — решительно сказал Бокерия. — Я прошу капитана Быстрову, как боевого товарища и моего пациента, поехать ко мне домой, в мою семью. В деревню. Недалеко от Батуми… Наталья Герасимовна там прекрасно отдохнет, окрепнет, поправится и, главное, — будет чувствовать себя на свободе, вне всяких режимов!

Изумленная Наташа посмотрела на Бокерия. Теперь он говорил, обращаясь непосредственно к ней:

— Вас примут, как родную дочь. Я говорю о моих стариках родителях.

— Доктор! Спасибо вам, но как можно?!

— Очень просто: на поезде! — отшутился Бокерия. — Знаете, какие у меня мать и отец? Знаменитые! И сестренка вашего возраста. Ваш приезд доставит им удовольствие. Я — в армии, брат младший тоже был в армии и, видимо, погиб… Старики с радостью поухаживают за вами! Им будет очень приятно, если в их доме погостит такая девушка, и к тому же знаменитая летчица!

— Я вовсе не знаменитая… А кроме того, как можно ехать в незнакомую семью?

— Об этом потом, Наталья Герасимовна! — Бокерия повернулся к врачам: — Давайте так и постановим: на отдых в район Батуми.

— Доктор, спасибо, я очень тронута вашим вниманием и добротой, но право же, это невозможно! — вновь запротестовала Наташа.