Страница 20 из 56
— Почему?
— Я не могу… Лучше в санаторий…
— Не направляем. Идите в палату. Когда мы закончим работу, я зайду к вам, и мы поговорим… Я имею право на это? Я хочу вас поставить на ноги окончательно!
Наташа не ответила. Она была смущена и озадачена.
Бокерия приказал санитарке:
— Давайте следующего!
Старший врач примирительно сказал:
— Идите, душа моя… Мы решим, как быть с вами…
Вошел следующий. Бокерия, не давая Наташе опомниться, нарочито громко предложил вошедшему:
— Раздевайтесь, лейтенант. У вас было семнадцать осколочных ранений?..
Наташа встала, минуту задержалась, затем нерешительно вышла.
— Не знаю, выйдет ли что-нибудь из вашей затеи, — сказал председатель комиссии, глядя поверх очков на Бокерия. — А вы, лейтенант, можете раздеться до пояса… Это мы пугали капитана!
Надежда Семеновна и Варя с нетерпением ждали Наташу. Они как-то притихли, стали грустными. Предстоящая разлука если не ломала, то как-то нарушала привычную жизнь.
Надежда Семеновна впала в меланхолию, стала жаловаться на свою судьбу. Более часа она простояла у окна, задумчиво глядя на облака. Варя сидела на кровати и, свесив здоровую ногу, вышивала. Перед ней на одеяле лежала раскрытая книга.
— Мне тоже не хотелось бы расставаться с Наташей, — говорила Варя, — я очень привыкла к ней… У меня одни братья. Должно быть, очень хорошо иметь сестренку. Особенно в теперешнем моем положении. Братьям будет слишком тяжело видеть меня такою…
Не отвечая Варе, Надежда Семеновна продолжала свою мысль:
— В жизни всегда так. Встретишь хорошего человека, привыкнешь к нему… А жизнь возьмет и разведет ваши пути… Сколько потеряешь близких и милых сердцу людей, а дрянцо какое-нибудь вечно будет торчать перед тобой…
— Я переписываться буду с Наташей, — тихо сказала Варя.
— Переписка — не то! Ее не сравнишь с живым, непосредственным общением…
В палату возвратилась Наташа. Задержавшись около Вари, она коснулась ладонью ее щеки. Потом подошла к Надежде Семеновне и, обняв ее за талию, стала смотреть в окно.
Несколько минут все молчали.
— Вам не интересно, чем все кончилось? — наконец спросила Наташа. — Вы почему-то не спрашиваете меня…
— Ты молчишь, мы ждем, — с ноткой обиды ответила Надежда Семеновна.
— На днях выпишут. Хотели направить в санаторий. Я запротестовала… Не хочу больше режимов. А доктор Бокерия предложил мне поехать на отдых к его родителям…
Варя отложила работу. Ей понравилась идея доктора.
— И поезжай!
— Хочешь, ко мне поедем? — оживилась Надежда Семеновна. — Правда, давай поедем ко мне?!
— Поезжай к Бокерия! — советовала Варя. — Близко. К Надежде Семеновне нет расчета ехать. Очень далеко — в Уфу, да еще кружным путем, через Каспий.
— Я тебе серьезно предлагаю, — настаивала Надежда Семеновна. — Поедем вместе. Я стала инвалидом. Нога в колене сгибаться не будет. Подлечусь дома. Там и работать буду…
На подоконник прилетели воробьи. Они начали воровато, с опаской клевать крошки хлеба и кашу, оставленные для них сердобольной Наташей. Это маленькое событие невольно прервало разговор женщин. Они наблюдали за нахохлившимися, похожими на шарики воробьями.
Глубоко вздохнув, Наташа сказала:
— На парочки разбиваются! Весна…
— С Сазоновым тебе не жаль расставаться? — неожиданно спросила Варя.
— Жаль… Он хороший. И я люблю его.
Чувствуя себя утомленной, Наташа вскоре заснула. Обедали в полном молчании. После обеда разговор тоже не клеился, всем было не по себе.
Надежда Семеновна легла в постель, надела роговые очки и стала читать газету. Варя, мурлыча под нос фронтовую песенку, вышивала. Наташа с томиком Чернышевского устроилась за столом, но вскоре отложила книгу. События дня совершенно выбили ее из привычной колеи. Волновало ближайшее будущее, тревожило уныние подруг…
В дверь постучали. На пороге стоял Бокерия. Он весело поздоровался с женщинами и подсел к столу. По всем признакам настроение доктора было превосходным.
Он взглянул на Надежду Семеновну и Варю, как бы призывая их в свидетели:
— Пришел воевать с Натальей Герасимовной! Прямо с почты… Отправил родным подробную телеграмму. Шестьдесят четыре слова! Не хотели принимать. Пришлось упрашивать начальника почтового отделения. Еле уговорил…
Заметив протестующий взгляд Наташи, он торопливо рассказал о том, как его старики должны ее встретить.
— Завтра во время дежурства напишу им подробнее. Письмо передадите лично… Мы решили отправить вас через четыре дня.
Наташа улыбнулась:
— Вы говорите так, словно вопрос о моей поездке в вашу семью решен окончательно и остается уточнить только кое-какие детали!
— Именно!
— Как вы могли отправить телеграмму? Как…
Бокерия перебил:
— Да не смущайтесь и не спорьте, Наталья Герасимовна! Примут вас идеально! Мои старики — очень хорошие люди. Сами убедитесь!
— Шакро Отарович, скажите откровенно, почему вы решили, что я могу поехать к вашим родителям?
— Судьба и обстоятельства так решили! Война решила! Ваше и мое положение так решило! Наконец, мы с вами решили! Да, да… Не смотрите на меня так уничтожающе строго, — засмеялся он. — Вам нужно то, что мои старики могут предоставить. Вы этих возможностей не имеете сейчас, а я имею… И вот — использую. Когда-нибудь, возможно, будет наоборот. Потому не спорьте и помолчите одну минуточку!.. — Он говорил, словно бы стесняясь того, что говорит. — Поймите, Наталья Герасимовна, кроме заботы о вашем здоровье, ничего другого в моих намерениях нет! Наташа, вы верите мне?
— Верю, доктор.
— Вот и хорошо! Я считаю, что мы понимаем друг друга… А дом у меня полная чаша. Богатейший колхоз. Того и гляди, весь колхоз над вами шефство возьмет. Словом, когда вернетесь, жаловаться не будете! Отвечаю своим добрым именем.
— Спасибо, доктор, но вправе ли я?
— Смею вас заверить! И очень прошу не спорить.
— Не знаю, доктор.
— Да поезжай, Наташа! — не выдержала Варя. — Поезжай! Доктор, она поедет! Готовьте письмо, и она его отвезет и передаст.
— И приготовлю! Спасибо, Варя! Вот как просто все разрешилось.
Он крепко пожал всем руки.
23
Несколько дней спустя, когда Быстрова в своей маленькой комнатке укладывала чемодан, готовясь к отъезду в Батуми, к ней заглянули замполит Станицын и капитан Мегрелишвили. Наташа обрадовалась, приготовила чай, усадила офицеров за стол. Она рассматривала близких и милых ее сердцу однополчан, будто не видела их целую вечность.
Еще недавно Арчил Мегрелишвили летал с ней в одном звене. Их командиром был Никитин… «Славная тройка мы были!» — с грустью подумала Наташа. Теперь Мегрелишвили был командиром звена. Полк Смирнова почти на одну треть был укомплектован молодыми летчиками. За два с лишним месяца беспрерывных боев много пилотов выбыло из строя. Некоторые — навсегда, другие находились на излечении в госпиталях. Наташе тяжело было узнавать о потерях, в свое время скрытых от нее товарищами.
Яков Иванович Станицын, неторопливо попивая чай, говорил о Наташином отдыхе, советовал ей не грустить и набираться здоровья.
Мегрелишвили рассказывал о грузинских обычаях и гостеприимстве, шутливо уверял Наташу, что в селении в ее честь будет устроен настоящий пир, просил не забывать своих товарищей и выпить за них добрую чарку вина.
— Выпью обязательно! — обещала Наташа.
— Ты заезжай и к моим родным. Поживи у них недельку! До моего дома от Батуми — пустяк. Поездом до станции Натанеби, а там — на Махарадзе… Я тебе адрес дам и подробный план начерчу…
— Разрешите войти? — раздался за дверью знакомый голос.
— Милости просим! — обрадовалась Наташа.
На пороге стоял командир полка. Станицын и Мегрелишвили встали.
Смирнов пожал всем руки, приговаривая «добрый вечер», и, потрепав летчицу по плечу, спросил:
— Когда же твой поезд, болящая?