Страница 18 из 56
— Товарищи матросы, старшины и офицеры! От имени командования Черноморского флота…
Контр-адмирал зачитал приказ о награждении корабля орденом Боевого Красного Знамени. Последние слова приказа потонули в дружном матросском «ура». Оркестр заиграл «Интернационал», и все командиры приложили руку к козырьку.
Затем Славин зачитал Указ и вручил ордена Сазонову, Шведову, врачу Сергееву и нескольким матросам, особо отличившимся в последних боях. Наташа обрадовалась: орден Красной Звезды получили и ее друзья — Алексеев, Усач и Храпов.
Когда Славин вручал награды морякам, оркестр исполнял туш.
Затем контр-адмирал зачитал еще один Указ. Наташа ловила каждое слово: «… за смелость и отвагу, за выручку боевого товарища, ранее награжденных орденом Красной Звезды матросов Алексеева, Усача и Храпова наградить медалью «За отвагу», матросов Панова и Горлова — орденом Красной Звезды…»
Опять грянуло «ура». Опять оркестр, немилосердно сверкая трубами, исполнял туш, и моряки поочередно подходили к Славину, который вручал им ордена и медали и крепко пожимал руки. Потом, поздравляя каждого с наградой, Головин и Смирнов благодарили моряков за спасение летчицы.
Выступившие на глазах Наташи слезы затуманили все окружающее. Люди, их лица, палуба корабля потеряли ясные очертания. «Ничего — это не беда».
Оркестр умолк. На мгновение воцарилась полнейшая тишина. Но ее вновь нарушил голос контр-адмирала:
— Товарищи, поздравляю вас с получением высоких правительственных наград!..
Опять раздалось дружное «ура». Наташа облегченно вздохнула, считая официальную часть законченной. Строй почему-то не распускали.
— Товарищи! — сказал Славин. — Сейчас будет зачитан еще один Указ.
Контр-адмирал жестом пригласил Головина занять место перед строем, а сам отошел чуть в сторону.
Головин взял из поданной ему Смирновым папки лист плотной бумаги и начал читать — внятно, не спеша, четко произнося каждое слово.
— «… За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и мужество наградить орденом Ленина гвардии капитана Быстрову. — И Головин особенно громко, с ударением произнес — Наталью Герасимовну».
Восторженное «ура» снова прокатилось по кораблю.
Головин, подойдя к ней, подал открытую красную коробочку с орденом Ленина. Наташа как во сне приняла награду. Она ничего не слышала — даже гремящего в ее честь боевого «ура».
Головин наклонился к ней:
— От имени и по поручению Президиума Верховного Совета СССР вручаю вам орден Ленина! И… не надо плакать… — добавил он тихо.
— Простите меня… Я… я очень взволнована…
Головин взял ее за плечи и, улыбаясь, тихо спросил:
— Ловко сделали! Вручили здесь, на корабле, при моряках.
— Чересчур ловко, товарищ генерал, — шепотом ответила Наташа.
— Правда, Смирнов тебя представил ко второму ордену Боевого Красного Знамени, а командующий учел таран — и вот…
Моряки неподвижно стояли в строю и глядели на Наташу.
Контр-адмирал подошел к Сазонову.
— Распускайте экипаж, — сказал он и направился к Наташе.
— Поздравляю вас, гвардии капитан! — протянул он руку.
Сазонов объявил:
— Экипаж, внимание! Через десять минут торжественный обед в офицерской столовой порта. Прошу быть всех… А сейчас р-разойдись!..
Вскоре под низкими сводами столовой собрались моряки. Наташу на том же кресле матросы перенесли к накрытому столу. Ей помогли снять реглан, прикрепили к гимнастерке орден Ленина и усадили в центре стола. Слева от нее сел Храпов, справа — Панов. Напротив заняли места Славин, Головин, Смирнов, Сазонов, Шведов, Станицын и Мегрелишвили.
Каждый чувствовал себя празднично — легко и радостно. За обедом много шутили, говорили, поднимали тосты.
Пили за победу, за Родину, за авиацию и флот, за танкистов и артиллеристов, за могучую пехоту, за далекие и близкие родные очаги, за всех присутствующих. Был провозглашен тост и за гвардии капитана Быстрову.
Высоко подняв бокал, Наташа поблагодарила за внимание и выпила шампанское до дна.
Вспомнив о сюрпризе, она повернулась к Панову:
— Вы говорили про сюрприз?.. Не забыли?
— «Забыть? Забвенья не дал бог!»
— О моем награждении вы знали?
— Нет. Сюрприз у нас другой. Ваше награждение для нас тоже сюрприз…
— Так в чем же дело?
— Узнаете.
— Когда?
— Скоро, Наталья Герасимовна. Очень скоро.
— Скажите мне на ухо.
— Не могу.
— Ну я прошу. Неужели вы так безжалостны?
— «Да, скифы мы…» — улыбнулся в ответ Панов и, поднявшись, обратился к Славину: — Разрешите начинать, товарищ адмирал?
Сазонов посмотрел на Наташу. Она в ожидании чего-то неизвестного ей вопрошающе глядела на Панова. Славин, знавший о сюрпризе, ответил Панову:
— Прошу. — И тут же шепнул Сазонову: — Посмотри, как она волнуется… Ты приглядись хорошенько: лицо-то какое! Российская Афина Паллада!
Алексееву подали баян. Группа матросов разом, как по команде, окружила его.
— Сейчас будет исполнена песня, — объявил Панов, — посвященная Наталье Герасимовне. Слова мои, музыка Алексеева. Хор нашего экипажа.
Он сел на место и взглянул на Наташу:
— Это и есть наш сюрприз.
Алексеев отодвинулся от стола и привычным жестом вскинул на плечо ремень. Вступительный аккорд зазвучал под сводами столовой особенно мощно. Грянул хор:
Как только окончилась песня, раздались дружные аплодисменты.
— Мне уделяют слишком много внимания! — смущенно проговорила Наташа.
… Она вернулась в госпиталь переутомленная, но радостная и счастливая. Когда с помощью санитарки сняла реглан, на ее груди блеснул золотом орден Ленина. Надежда Семеновна и Варя принялись целовать ее.
— Боже мой! Орден Ленина! — воскликнула Надежда Семеновна и прижала к себе Наташу.
— Я вам расскажу, я подробно расскажу обо всем!.. Только немного отдохну… Как замечательно, как чудесно прошел сегодняшний день!
21
Южная весна была в разгаре. Солнце припекало в иные дни, как летом. Зазеленевшие горы часто окутывались облаками, порой в предгорьях гремели первые весенние грозы.
С тех пор как Наташа побывала в гостях у моряков, прошло больше месяца. Выздоравливающую летчицу томило однообразие медленно идущих дней. Больше всего надоел госпитальный режим. Теперь он только нервировал ее и, как думалось Наташе, мешал жить. Хотелось поскорее в строй.
Когда больной или раненый выздоравливает, он начинает чувствовать себя бездельником. Строгий распорядок госпиталя представляется ему излишним и надуманным, а потому невыносимым до отвращения. Все кажется предназначенным только для того, чтобы как-то притеснять человека.
Так думалось и Наташе. Единственным ее утешением была весна. Она радовала и бодрила, с каждым днем чувствовалось все более глубокое ее дыхание.
В окно палаты часто заглядывало горячее солнышко, весело барабанили косые весенние дожди, стучался неистовый ветер. Несколько раз стекла вздрагивали и дребезжали от близкого зенитного огня по немецким самолетам-разведчикам. За теми же окнами на карнизах домов порой сиживали вездесущие воробьи — и опять все повторялось: солнце, дождь, ветер, воробьи, зенитки…
Быстрова первая из трех женщин палаты встала на ноги. Надежде Семеновне еще раз оперировали коленный сустав, удалили мельчайшие осколки раздробленной кости. Варе никак не удавалось залечить ампутированную ногу. А Наташа уже рассталась с костылями и осторожно ходила по палате и коридорам, опираясь на трость. Она без особого труда спускалась по лестнице в вестибюль на свидания. Ее довольно часто навещали полковые товарищи и друзья-моряки. Сазонов бывал чаще других.