Страница 17 из 56
— Поправлюсь, будем вместе жить. Какой из тебя снайпер? Не так все просто, Настенька, как тебе кажется, — говорила Наташа и гладила ее маленькие красивые руки.
20
Рано утром девятого февраля моряки закончили аврал на корабле. В этот день вместе с флагом корабля были подняты флаги расцвечивания. Неподвижно стоя на штилевой зеленой воде, флагманский катер выглядел празднично и нарядно.
На востоке алели узкие полоски легких облаков, и все небо, ясное и чистое, переливалось жемчугом и бирюзой. Над городом и портом стлался синеватый дымок. Далекие снеговые вершины гор отчетливо вырисовывались в прозрачном воздухе и первыми окрасились по контурам золотыми лучами восходящего солнца.
Моряки постарались на совесть надраить свой корабль. Чистый и радостный, как именинник, он горделиво развевал на еле заметном утреннем ветерке флаги расцвечивания. Праздничное настроение проглядывало во всем: от украшенного корабля и парадной формы моряков до веселых красок и прозрачной голубизны неба.
Контр-адмирала Славина ожидали к двум часам.
А в госпитале Надежда Семеновна и Варя, не говоря уже о самой Наташе, волновались и хлопотали. С одиннадцати часов утра летчица стала собираться. Но возникали всякие осложнения. Началось с того, что дежурная сестра не сумела сделать повязку так, чтобы она не была видна из-под фуражки. С сапогами вышло тоже не совсем ладно: на раненую ногу сапожок не надевался, а посылать кого-то в полк за туфлями уже не было времени. Пришлось надеть Варины туфли, хотя они были велики.
— Хорошо прогуляешься! — с добродушной завистью говорила Надежда Семеновна, оправляя на Быстровой гимнастерку.
— И день-то какой замечательный! Ясно, тепло! — радовалась Варя.
Она помогла Наташе застегнуть пуговицы на рукавах гимнастерки, проверила, как сидят присланные накануне из полка фронтовые погоны. На левом рукаве пришлось наскоро пришить тесемки, чтобы застегнуть его поверх повязки.
Наташа слегка качнулась и здоровой рукой придержалась за кровать.
— Голова кружится, когда стою.
— Вот видишь! Слабость, — упрекнула Надежда Семеновна, заботливо придерживая Наташу. — Тебе нельзя стоять, и врач говорил о том же… Ты должна все время сидеть. Выхлопотал тебе Бокерия отпуск на свою голову.
— Там-то я буду сидеть. Но сейчас надо же мне одеться и сойти вниз.
Санитарка принесла в палату костыли и реглан.
— Наталья Герасимовна! Второй час уже. Вам пора! Машина давно вас ждет, — тараторила она. — Шофер — матрос, молоденький, хорошенький, а машина — сплошной лак, «жук» на два места! Ох и нарядна!..
Наконец сборы подошли к концу. Левый костыль Наташа могла держать только локтем, и потому он был не совсем надежен. Наступать, даже слегка, на раненую ногу, она не решалась. Прикосновение ступни к полу вызывало жгучую боль во всей ноге. Раненый нерв давал себя знать.
Одетая по форме (кроме обуви), в орденах, с новыми погонами, Наташа, опираясь на костыли, задержалась в дверях и обернулась к подругам:
— Приду, все подробно расскажу. Не скучайте тут. До свидания!
Бочком пройдя в дверь и осторожно, с помощью санитарки сойдя по лестнице, она увидела в вестибюле главного врача. Он снимал у вешалки шинель.
Чтобы показаться ему цветущей и здоровой, Наташа торопливо растерла щеки и покусала губы. Старый способ улучшить на несколько минут цвет лица был ей хорошо известен.
— Не помогай, не надо, — шепнула Наташа санитарке, и та, понимая, в чем дело, пошла следом.
Главный врач заметил Быстрову, когда она подходила к тамбуру подъезда. Наташа приветливо поздоровалась. Поклонившись ей в ответ, он не преминул заметить:
— Кажется, я напрасно разрешил вам совершить подобное турне. Обещайте не задерживаться и скорей возвращайтесь. — Он дотронулся кончиками пальцев до своей щеки и добавил: — Ваш способ похорошеть для нас, врачей, малоубедителен.
— Ах, доктор! — не зная, что ответить, засмеялась Наташа. — Я так скорей поправлюсь.
— Посмотрим, но чудес не бывает.
— Пронесло… Слава тебе, господи!.. — облегченно прошептала Наташа и вышла на улицу.
С помощью санитарки она села в машину и поставила костыли на подножку, держа их правой, здоровой рукой.
«Жук», описав полукруг, выехал из ворот на гладким асфальт городской улицы.
Свежий воздух погожего дня взволновал Наташу. Ей казалось почти диковинным ехать под синим небом по улицам чистенького городка и ощущать на лице солнечное тепло. Через несколько минут свернули на набережную. Под колесами зашуршал мелкий гравий, занесенный с дорожек бульвара злым морским ветром, погулявшим здесь два дня назад.
Показался забор — тот самый, вдоль которого шла когда-то Наташа, направляясь в военный порт. Вот и ворота с проходной будкой и матросом-часовым!.. Как все знакомо! Как все мило и дорого сердцу!
Издали приметив машину, часовой исчез в проходной.
— Нас пропустят? — тревожно спросила Наташа. — Пропуска у меня нет…
— Как-нибудь пропустят, — весело ответил шофер.
Ворота открылись заранее, и «жук» беспрепятственно проскочил мимо часового, который откинул руку с винтовкой, по-ефрейторски приветствуя летчицу. Она кивнула в ответ, здоровой правой рукой Наташа держала костыли.
Вдали, у стенки причала, стоял украшенный флагами расцвечивания корабль. Наташа сразу догадалась, что это сазоновский катер.
Когда машина въехала на пирс, ее сразу облепили моряки. Бесконечные дружеские рукопожатия, вопросы, приветственные возгласы захватили Наташу, и она не заметила, как очутилась на дачном плетеном кресле, которое моряки тотчас же подняли и плавно понесли по трапу корабля.
— Ходить у нас строго воспрещается! Только летать! — пошутил кто-то.
Кресло осторожно опустили на палубу. Откуда-то появился торжествующий Панов:
— Вам надлежит быть на высоте своего положения!
— Ваша туфелька, товарищ гвардии капитан. Обронили у «жука», — сказал Храпов и, наклонившись, надел туфельку Наташе на ногу.
— Спасибо! Великоваты, — смущенно проговорила летчица.
Панов подал костыли. Оказывается, он нес их следом.
— Как хорошо, что вы снова на борту нашего корабля. На этом месте, — указал Панов, — вы лежали тогда… Но смоем мы фашистской черной кровью пилота праведную кровь!..
— Слышите, Наталья Герасимовна! «Творческое содружество» Лермонтова и Панова! — вмешался в разговор Алексеев.
— Я заметила, что товарищ Панов часто обращается к поэтам…
Горлов улыбнулся:
— Поэты — удобный народ: на все случаи жизни у них что-нибудь имеется.
— Наталья Герасимовна! — не унимался Панов. — На этой палубе мы с вами кровью побратались.
— Не говорите громких фраз! — с упреком повернулась к нему Наташа.
— Вы, товарищ гвардии капитан, не слушайте — у поэтов язык без костей! — донесся откуда-то голос Храпова.
Раздалась команда строиться. Матросы разом покинули Быстрову. Через минуту весь личный состав корабля стоял в строю, наискось от Наташи, так что ей хорошо были видны лица моряков. На трубах духового оркестра сверкало солнце. Особенно ярко блестели басы.
В ворота порта одна за другой въехали несколько машин. Это прибыли на торжество командиры — моряки и летчики. Выйдя из автомобилей, они группой направились к пирсу.
Мимо Наташи прошел Сазонов, на ходу шепнул:
— Спасибо, что приехали к нам… Я счастлив, Наташа!
Он встал возле трапа и смотрел на начальство, чтобы вовремя подать команду.
Наташа увидела среди прибывших командира дивизии Головина, полковника Смирнова, замполита Станицына и капитана Мегрелишвили. Они еще издали поздоровались с ней, улыбнулись… Как хорошо, что кроме нее пригласили и ее однополчан!
Контр-адмирал Славин быстро поднялся по трапу. За ним — летчики.
Послышалась команда Сазонова:
— Смирно! Равнение на середину!
Приняв рапорт, контр-адмирал поздоровался с моряками, окинул довольным взглядом строй и начал громко, чеканя слова: