Роковой круиз

На Рождество Холли вручила каждому его экземпляр в крепкой оловянной рамке. Кэмми засунула свой в шкаф, за книги, где он находится и по сей день. Ее наряд хранится в коробке, ожидая, пока родится и подрастет дочь самой Кэмми. Кэмми хотелось, чтобы эта фотография была сейчас с ней. Ей хотелось прижать ее к себе. Тетя Холли была еще совсем не старой. Она прожила только половину своей жизни. Как и ее мать.

Тетя Холли была права. Только вот она, Кэмми, никогда не состарится настолько, чтобы поразиться тому, какими молодыми были ее родители. Очень может быть, что ей не суждено стать старше, чем она уже есть. Если ей все-таки удастся выжить, она будет ласковой с Тедом и всеми силами будет ему во всем помогать. Она будет любить и утешать отца. Она станет старшей сестрой Иану с Эвом...

Но кто утешит ее?

Она достала чистое одеяло и укрыла Холли, бережно натянув край одеяла на лицо.

— Ты молодчина, тетя Холли, — шептала она, — ты молодчина. Ты верила в рай, и, если... если моя мама уже там, ее легко будет отыскать по клетчатым шортам. И вы сможете опять оттягиваться вместе. А я буду учить Иана и Эва тем же вещам, которым ты учила меня. Я научу их знакомиться с девочками. Хотя... нет, я не буду спешить. Я научу их, как нужно держать себя в руках и не обижаться, если кто-то будет срывать на них злость...

Оливия заглянула в каюту, скрипнув дверью.

— Она умерла, — угрюмо пробубнила Оливия.

— Уйди, — предостерегающе произнесла Кэмми, не оборачиваясь. — Уйди, пока я не сделала что-нибудь похуже того, что сделала бы тебе моя мать.

— Она умерла?..

— Иди к черту, — ответила Кэмми.

— Она умерла? Это предвещает нам несчастье. Помнишь, что они сказали насчет мертвого тела на корабле?

— Оливия, какая же ты сволочь! Мы протащили кости и плоть мертвеца через все моря и океаны. Разве ты не хочешь помолиться за Холли? Если она умерла, она сейчас в раю. Разве тебе не хочется поплакать? Почему я тебя вообще спрашиваю? У тебя каменное сердце.

— Нет, не каменное, — ответила Оливия, и ее глаза заблестели. «У нее все еще есть слезы», — с горечью отметила Кэмми. — Мне страшно, Камилла.

— Отлично, мне тоже. Но ты боишься за себя! Я боюсь недостаточно, чтобы воровать еду и воду. Я надеюсь, что Марио, или кто там трахнул тебя и сделал меня, был хоть отчасти порядочным, иначе у меня нет шансов стать нормальным человеком. К твоему сведению, моя мать, моя настоящая мать, вчера уплыла в резиновой лодке, чтобы попытаться спасти Холли, меня и даже тебя, вонючая сука. Эту резиновую лодку уже давно мог разрезать коралл, ее могла перекусить пополам акула. Держись от меня подальше, а не то пожалеешь.

— Я знаю, я видела ее.

— Это потому, что она личность, а ты ничтожество.

— Кэмми, я знаю, что мне не следовало говорить того, что я сказала. Я это сделала от отчаяния. Ты знаешь, что это такое. Холли тоже пришлось несладко. Но именно я подарила тебе жизнь.

— Спасибо, — сказала Кэмми. — Иди к себе, Оливия, займись своим макияжем. Твой труп будет выглядеть симпатичнее. И подумай вот о чем. Ты присвоила продукты, которые могли помочь Холли продержаться, пока нас кто-нибудь не найдет. А она была медсестрой. Она знала многое из того, что нам неизвестно. Вполне возможно, своим эгоизмом ты убила сама себя, тварь ты долбаная. Поэтому ты останешься на этом судне одна. Ты умрешь от жажды в полном одиночестве. Это поистине жуткая смерть. Если я заболею или ослабею, я не покажу тебе, как работает опреснитель. Я порву инструкцию.

— Прости меня, Кэмми.

— Прощаю. Меня попросила об этом Холли. Я прощаю тебя, потому что ты полное дерьмо. Сейчас я хочу побыть одна и подумать о человеке, который спас мою жизнь, и о другом человеке, который готов пожертвовать ради меня своей жизнью.

Оливия удалилась; ее благородное намерение предложить свою дружбу и любовь было с презрением отвергнуто и растоптано.

Кэмми старалась не думать о смерти. Она знала, что это не больно. Она осмотрела свой живот, грудь и ноги. Она и представить себе не могла, что человек может быть таким темным, высохшим и сморщенным, как мумия, покрытым развевающимися на ветру лоскутьями обожженной кожи. Она легла на бок и попыталась изгнать из себя страх. Бояться нечего. Скоро все закончится.

Ей показалось, что разбудивший ее голос принадлежит Богу.

Он был громким и доносился с неба.

Кэмми прищурилась и увидела высокого мужчину в военной форме. Он стоял на палубе большого белого корабля. Нет, это была не форма, а что-то вроде синего комбинезона. У незнакомца не было лица. Она не могла рассмотреть его глаз, спрятанных за круглыми очками, но определила, что на голове мужчины был шлем. Да, он вполне мог быть Богом. Он говорил в мегафон. Бог и в самом деле американец? Или просто все слышат глас Божий на своем родном языке? Кэмми закрыла глаза. У нее начались галлюцинации. Она знала, что это тоже указывает на приближение конца.

— Вы можете встать, мисс? — закричала галлюцинация. — Мэм, вы можете встать? — Бог вел себя весьма навязчиво.

Кэмми с усилием встала на четвереньки, затем выпрямилась. — Вы ранены? Вы позволите нам взойти на борт вашей яхты?

— Кто вы? — Закричала в ответ Кэмми.

Казалось, мужчина ее не слышит. Кэмми пошла в каюту, где лежала тетя Холли, и вернулась с винтовкой Ленни. Она прицелилась в Бога.

— Осторожно, мисс! Она заряжена?

— Да! — крикнула Кэмми.

— Я капитан береговой охраны Соединенных Штатов, Дэвид Ходжес, мисс... Кайл. Вы Трейси Кайл? — Кэмми застыла в нерешительности. — Пожалуйста, опустите оружие, мисс Кайл.

Кэмми уронила винтовку. Какая разница? Он, скорее всего, не существует. Ей казалось, что у нее уже целую вечность во рту не было ни капли воды, хотя на самом деле прошло всего... Несколько часов?.. Около суток? Двое мужчин опустили большой металлический крюк и подтянули «Опус» к себе. Затем корабли соединил автоматически развернувшийся металлический трап. Бог в синем комбинезоне осторожно спустился на палубу к Кэмми и поднятыми большими пальцами подал знак своим двойняшкам или тройняшкам на корабле. Возможно, это были архангелы.

— Хорошо. Сейчас мы тебя пристегнем и поедем, — сообщил ей воин, хранитель, спаситель. С помощью широкого пояса с перепонками он пристегнул к себе Кэмми и передал ее в руки другого Бога в очках.

— Я галлюцинирую? — спросила Кэмми у второго мужчины. Она прильнула к его руке.

— Нет, ты жива. Все по-настоящему.

Под грязью и лохмотьями он неожиданно для себя разглядел красавицу. Судя по ее виду, она прошла через ад. Бедная девочка.

— Если ты и галлюцинируешь, то мы делаем это вместе, — сообщил ей мужчина. — Вы нас и в самом деле напугали.

На корабле Кэмми приняла протянутый и уже открытый для нее пакет жидкого йогурта и спросила:

— Где мы?

— Неподалеку от побережья Гондураса, мисс.

— Это далеко от острова Сент-Томас, Виргинские острова?

— Наверное, около полутора тысяч миль.

— Нас так далеко отнесло?

— Да уж...

— Там еще две женщины. Моя крестная Холли и другая женщина. Моя крестная умерла этой ночью. Моя мать тоже была с нами...

Лицо мужчины вытянулось.

Оглянувшись, Кэмми увидела, что Оливия уже стоит на палубе, размахивая застегнутой сумкой. Когда Оливию переправили на корабль (ее перенесли, отметила про себя Кэмми) и усадили в кресло, она тут же потребовала «Гаторад»[85] и теперь посасывала трубочку, вставив ее в маленький пакетик. Затем двое мужчин в униформах тихо сообщили что-то капитану. Кэмми услышала, что им нужен мешок и стропы. Они осторожно обернули тело Холли белой тканью и застегнули мешок на молнию.

Зрелище было настолько мучительным, что Кэмми почувствовала, как болезненно сжалось сердце.

Это все на самом деле случилось. И теперь ее всю жизнь будет преследовать сон, в котором ей снова и снова придется видеться с Мишелем, Ленни, Холли, контрабандистами... Кэмми забилась в истерике. Один из офицеров снял шлем. Это оказалась женщина. Она села рядом с Кэмми и нежно обняла ее.