Роковой круиз

Они завтракали, когда пробившийся сквозь радиопомехи голос запросил связь с яхтой «Биг Спендер». Шэрон схватила микрофон.

— Капитан Глиман, мы обнаружили «Опус». Сейчас идет спасательная операция. На борту находятся три человека. Еще трое, по всей видимости, погибли. Мне очень жаль. Конец связи.

— Продолжайте, — ответила Шэрон. — Конец связи.

— Мы получили информацию, что не хватает одного пассажира. Мы везем выживших в главную больницу в Сан-Фелипе, Гондурас, для медицинского осмотра. Оттуда офицер, который захватил контрабандиста, по всей видимости напавшего на этих женщин, организует их отправку в... Корпус Кристи. Да, в техасскую лютеранскую больницу в Корпус Кристи. Мы сообщим вам, когда закончим эвакуацию. Яхту придется оставить. Вы готовы ее буксировать? Конец связи.

— Да, готовы. Я это сделаю сама, — ответила Шэрон. — Спасибо за помощь, сэр. Конец связи.

— Абсолютно не за что, капитан Глиман. С вами на связи был офицер департамента телекоммуникаций Уильям Тейн...

— Погибшие? — тихо спросила Дженис. — Они не сказали, кто погиб? Моя племянница? Трейси? Или ваш друг?

— Конечно, именно этого мы и боимся. Но мы также знаем, что один из контрабандистов тоже погиб. Может, тело...

— Ты знаешь, что это был один из них.

— Да, дорогая. Я надеюсь, как и ты, что твоя сестра жива. Я знаю, как ты ее любишь. С другой стороны, я надеюсь, что жив мой друг. Но одному из нас суждено пережить потерю.

— Они все... на яхте... близки мне. Конечно, я не была знакома с Ленни, однако из того, что вы рассказывали мне о нем, я поняла, что он хороший человек. Но с пассажирами я дружила с детства. Оливия последние двадцать лет или даже больше жила в Италии. Она влюбилась, когда на первом курсе поехала за границу, чтобы изучать искусство. Она вышла замуж за богатого, уже немолодого мужчину, прекрасного человека. Его звали Франко Монтефалько.

— Владельца винного завода? — встрепенулась Шэрон. — Я очень люблю его вина. Терпеть не могу кьянти. Вина Монтефалько такие ароматные, что напоминают духи.

— Как бы то ни было, в прошлом году он умер от рака поджелудочной железы. Его уход был ужасен. И Ливи решила продать завод. Этот круиз был задуман, чтобы отметить ее возвращение... Видите ли, мы все были на ее свадьбе, устроенной среди виноградников. Там была такая арка из цветов магнолии. На Оливии было свадебное платье матери Франко...

— Похоже, ты очень привязана к своей школьной подруге, — заметила Шэрон.

— Вообще-то, по-настоящему близка ей была Трейси. Я была как бы прицепом. Но где бы ни оказывалась Ливи, всегда происходило что-то необыкновенное. Мы всегда знали, что ее ожидает необыкновенная, сказочная, жизнь. Какое-то время так и было. Она напоминала этакую принцессу из сказки. Но сейчас... Я даже не знаю, как объяснить. Оливия — достаточно жесткий человек. Она всегда была не то чтобы холодной...

— Я знаю этот тип людей. Я называю их замкнутыми.

— Это почти в точку.

— Значит, если кто-то умер, ты бы предпочла, чтобы это была она.

— Нет! — пылко воскликнула Дженис. — Я не желаю этого Оливии! Но Трейси... она мне больше чем двоюродная сестра. Мы вместе выросли и — за исключением того времени, когда она училась в колледже, — никогда не жили на расстоянии больше мили друг от друга. Наши дети... мои дочери и Кэмми... они как родные, хотя Кэмми — моя племянница. Я отношусь к ней как к дочери. Я их очень люблю. И Холли! У нее сердце большое, как мир. Все любят Холли. У нее сыновья-близнецы, им всего двенадцать лет. — От Дженис не ускользнуло, как Шэрон Глиман сжала губы и покачала головой. — Я так хотела отправиться в этот круиз, но не смогла. У меня муж заболел

— Я надеюсь, сейчас ему лучше, — вежливо откликнулась капитанша.

— Да, лучше.

— Наверное, теперь ты рада, что не поехала, учитывая, какой оборот приняли события?

— На самом деле нет. Я бы хотела быть там. Мне очень жаль, что я ничем не могу им помочь. Я бы хотела быть с Трейси, если она... ранена. Я думаю, я ей нужна,— ответила Дженис. — Это, должно быть, Трейси в надувной лодке. Ливи никогда бы этого не сделала. Она не привыкла работать. Трейси бы не позволила Кэмми рисковать собой в маленькой резиновой лодке. Холли смелая, но она просто не такая сильная и тренированная, как Трейси. Трейси серьезно занималась спортом. Она и сейчас преподает физкультуру.

— В таком случае я не сомневаюсь, что она добралась до берега.

— Я за это молюсь, — с грустью произнесла Дженис.

— Если хочешь, я тоже с тобой помолюсь. Пресвитерианская молитва, может, и не подойдет. К тому же я давно отошла от религии. Но я помню молитву моряков. Она гласит: «Пусть мои паруса изорваны и моя мачта сломана, пусть ночной ветер пронизывает меня насквозь и соленые брызги обжигают мои глаза, пусть свет звезд скрыт от меня, Ты только позволь мне встретить еще одну зарю».

— Это прекрасно! — воскликнула Дженис и, не удержавшись, добавила: — Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

— Аминь, — повторила Шэрон.

Кэмми лежала на палубе под лучами палящего солнца. Ей казалось, они обладают целительными свойствами и она получает от них какое-то питание. Разве солнце не обеспечивает ее чем-то вроде витаминов? Девушка была уверена, что обеспечивает. Именно поэтому солнцезащитный крем может быть вреден. Нет, не может. Проблема в каких-то лучах, ах да, в ультрафиолетовых. Витамин А или витамин Д?

Весь крем закончился.

Ей хотелось лежать на земле, в траве, пусть даже на лужайке перед домом или на склоне холма, где находится ее общежитие. Ей хотелось ощутить сильные и неподвижные объятия земли, прильнуть к ней. К простой твердой земле. География ее мира претерпела сильные изменения.

«Тетя Холли», — внезапно подумала она и вскочила.

Она все поняла в тот момент, когда открыла дверь каюты. Безжизненная рука Холли еще была теплой.

Кэмми помчалась за ручным дефибриллятором. Когда ей не удалось привести Холли в чувство, она кулаком разбила зеркало в ванной и, выбрав в раковине осколок побольше, поднесла его к неподвижным посиневшим губам Холли. Поверхность осталась незатуманенной.

— Тетя Холли, — заплакала Кэмми. Она дрожала и одновременно трясла родное неподвижное плечо в футболке с надписью «Медсестры занимаются этим всю ночь». Она разрыдалась, прижавшись к груди Холли, как будто та могла каким-то образом обнять ее и успокоить. Она приложила два пальца к запястью Холли. Ничего. Кончик носа и пальцы Холли уже похолодели. Все, что Кэмми могла сделать для своей крестной, это оплакать ее без слез за двух маленьких мальчишек, не подозревающих о том, что они остались без матери. Возможно, и у нее уже нет матери. Еще не вполне взрослое сознание девушки не могло этого вместить.

В ее памяти теплилось воспоминание о третьем дне рождения Иана и Эва, как раз накануне Рождества. Ей уже исполнилось десять, а Эмма и Али были на год или два младше.

Холли почему-то сшила одинаковые наряды для них всех, не только для своих мальчишек, а для всех. На девочках были красные трикотажные юбки, колготки в красную и черную полоску и черные бархатные блузы с длинными рукавами. Тедди, Иана и Эвана нарядили в детские комбинезоны с бретельками через плечо. Девятнадцатилетняя Кэмми отлично понимала, что эти костюмы были классными и модными даже сейчас. Однако тогда она согласилась бы прыгнуть в котел с кипящей смолой, лишь бы не надевать этот идиотский костюмчик.

Снова и снова родители упрашивали и уговаривали их стать прямо и один раз улыбнуться, всего один, чтобы после этого всем вместе навалиться на праздничный торт и уничтожить его.

Но снимок никак не получался: то Эмма сутулилась, то Кэмми стояла надувшись, то еще что-то. В конце концов Холли не выдержала.

— Послушайте, чудовища, — звенящим голосом заявила она, — я сидела над этими костюмами, пока мои пальцы не стали похожи на подушечки для булавок. И мне наплевать, нравятся они вам или нет. Мне наплевать, как вы относитесь ко всему этому. Но вы сейчас станете как следует и дадите нам сфотографировать вас один раз, или я отдам этот огромный торт собакам. — И они все тут же выпрямились и улыбнулись до ушей, напуганные чем-то в голосе тети Холли. — Вы этого еще не понимаете, но когда-нибудь вы посмотрите на эту фотографию и обрадуетесь, что она у вас есть. Вы будете рады, что вас всех вместе сфотографировали именно сейчас, пока вы еще не выросли и ваши дорожки не разошлись. И когда вы будете смотреть на снимки своих родителей, вам будет трудно себе представить, что они были такими молодыми. Так устроена жизнь. Я знаю.