Иван-чай-сутра

Выбравшись из торфяников, они остановились в маленькой березовой рощице с сухой землей, пахнущей чабрецом; рощица занимала небольшой участок почти правильной овальной формы и, наверное, от этого возникало впечатление архитектурного сооружения. Странная многоколонная конструкция, изрисованная черными выразительными глазами. Вокруг розовел иван-чай, отбрасывавший отсветы на кору берез. Мане не хотелось уходить из этой рощи. Рано утром в березах пели иволги, она видела этих райски желтых птиц. А говорят, что увидеть иволгу — к счастью. От кого-то она это слышала, то ли от Дзен-Баптиста Васи, то ли от Топора. Но поблизости не было воды, и они пошли дальше по заросшим полям — неизвестно в какую сторону. Определить, где север-юг-запад-восток, они не могли. Смутно они помнили, что жили до путешествия восточнее, и, следовательно, эта местность находится западнее. Вот и все. Хотя чисто субъективно им казалось, что переместились они куда-то все-таки на восток. Здесь наличествовали все приметы такового: замедление времени, чувство потерянности, сны, похожие на явь и явь, напоминающая сон, разбитые дороги, отсутствие связи, смутное подозрение, что за тобой все время наблюдают, столбы без проводов, постоянное ожидание встречи с кем-то или чем-то необъяснимым, подведенный живот, и вообще какая-то скудость во всем, тщета любых усилий стать хозяином положения. И что-то еще неуловимое. Но это мог быть и запад. Например, — после атомной войны.

Иногда им попадались какие-то едва угадываемые признаки былой жизни: засохшие деревца, похожие на яблони, сноп желтых долгоногих цветов или выстроившиеся в шеренгу деревья с темно-бархатными стволами. Это были скорее какие-то тени невероятно далекого, почти сказочного прошлого — даже если эти тени принадлежали 20 веку, не говоря уж о 19-том с его непонятным бытом, душещипательными романсами и войнами былинных гусар и матросов крейсера «Очаков», — хотя это уже начало другого века. Трудно было представить Кира гусаром, а Маню не в драных джинсах, а в платье тургеневской барышни. Но все-таки эти прикольные мысли посещали их головы, точнее, они проникали в сознание одной только Мани, а она уже транслировала их дальше.

На Кира эти фантазии нагоняли тоску. Ведь в те времена не было даже электричества. Впрочем, не было его здесь и сейчас. Электрический китайский фонарик сдох. И пробуждение посреди безлунной и беззвездной ночи в тишине вызывало подлинный страх. Хотя Кир даже себе в этом не желал признаваться. Но так это и было. Поначалу его охватывало недоумение, — где они оказались? В сознании мелькали какие-то обрывки, рупии, страницы злосчастной книги. Потом становилось как-то не по себе: зачем они здесь? И в конце концов тьма и тишина заставляли его съеживаться. Разумеется, в такой обстановке и снилась всякая хрень и бНОПНЯ. И Киру казалось, что в него, в его программу проникает вирь. И «Касперский» с «Нодом» бессильны его уничтожить. Это был какой-то неведомый вирь, древний, как торфяные болота, неуловимый, как чье-то дыхание. Киру вспоминались рекомендации антивирусных программ: как распознать заражение? и что делать, если они распознаны? Да, не паниковать и сразу выпрыгнуть из сети. Ну, они уже давно не подключены. В том-то и дело. И вирь чувствует себя в таких условиях вольготно, беспрепятственно внедряется все глубже в оперативную память, искажает информативную базу, поражает файлы и даже создает собственные… Черт! Днем эти мысли казались обычным глюком. Как-то это было нелепо и смешно, — то, что вирь создает собственные рабочие файлы: этакий вирище с портфелем. Но! Почему, собственно, смешно? Ведь на самом деле так и есть: вирь создает файлы, ну, что-то вроде опухолей в больном организме, такие, типа, гнездилища. Да, но то-то и смешно, что этот вирь — вирус на обычном языке — представляется чем-то, короче, ползущим, Горынычем, натурально. Хотя ничего подобного раньше… в те славные времена, когда он сидел за компом или пил с друзьями пиво на концертах любимых забойных команд, ходил на футбол, махался с фанатами, в общем, в том мире, оставшемся где-то далеко, ничего подобного не было и в помине, найн! Это какая-то провокация.

Но и эти здравые мысли начинали казаться ему тоже провокацией, инициированной самим вирем. Зачем? Чтобы усыпить бдительность и до самых печенок поразить его, застать однажды врасплох, как это обычно бывает, в час Х — и разнести систему в клочья.

Однако и эти здравые-здравые мысли вдруг выглядели вполне идиотскими. В самом деле, о чем речь? Ну, он же Кир, Кирилл Белозерцев, живой чел, а никакая не система, не ПО, не железо. У него есть мать, отец, комната в девятиэтажном доме, на стенке плакат с Терминатором и крутыми ребятами из «Расовой войны», под кроватью заплесневелые гантели, стол завален дисками, учебниками, есть друзья… Но как все это далеко. Кто бы мог подумать — буквально шаг в сторону с накатанных дорог, и ты уже по уши в болотной тине какого-то другого мира, и увязаешь все сильнее. И тебе начинает мерещиться, что когда-то здесь бывал или что-то такое читал… черт знает, в общем, возникает чувство узнавания. Как будто на забытом разделе диска сохранялась все время устаревшая программа. Даже не тобой инсталлированная. А каким-то прежним владельцем. Программа руина! Зараженная к тому же руинным вирем.

Надо было выбираться отсюда, возвращаться. Но не хотелось пасовать перед Маней. Она была преисполнена отваги, несмотря на утрату вещей, дурацкой книги. Кир радовался, что, по крайней мере, удалось отделаться от Борда. В нем таилась опасность, хотя он был черен, а не бел… как в Ицзин. Кир уже не помнил, что там говорилось конкретно. Белый помешает браку? Да какая разница! бНОПНЯ! Но деинсталлировать до конца программку Борда — он это видел по Маниным глазам — не удавалось. Как только речь заходила о нем, в глазах Мани начинали блуждать какие-то светлячки, блики, как на коре тех берез. Кир бесился. Что между ними было? Надо было самому идти за водой. Нет, но все-таки диковинный чел, этот Борд. Маня всегда находит подобных, где бы они ни оказались: в Крыму, на концерте, в электричке Москва-Тверь, а один приклеился даже на выставке, музейный экспонат, бледный торчок со стажем, с седым хвостом, ценитель Дали. Всех их тянет на сладенькое, чужое. Даже если Кир с Маней отправятся в сахарские пески, то и там кто-то найдется. Это рок!

Но наконец и Маня дрогнула.

В этот день они выбрались на громадный, неоглядный холм. Оттуда было далеко видно, на горизонте громоздились зеленовато-синие возвышенности, перед ними курчавились покрывала лесов. Эта какая-то горная, а уж никак не равнинная перспектива была столь неожиданна, что Маня не выдержала, раскинула руки и запела: «Ом!»

В одном месте, на краю глубокой долины, росли яблони с одичавшими кислыми яблоками, сливы, кустарники смородины, малинники. Смородина была мелкой, но вкусной; Кир залез на черную вишню. В этом месте было много птиц, они всюду сновали, трещали и цокали; особенно старались какие-то упитанные крапчатые крупные птицы с длинными хвостами, они явно чувствовали себя здесь хозяевами. И на посягательство Кира ответили возмущенной трескотней. «Эй, археоптериксы, кыш!» — крикнул им Кир. «По-моему, это скворцы», — сказала Маня. Но Кир высмеял ее, уж скворцов он мог отличить и ворон. Несмотря на птичьи протесты, Кир набрал две пригоршни спелых ягод с винным вкусом и благополучно спрыгнул. Но все-таки заживающая рана треснула и сквозь грязный бинт проступила свежая кровь. Заметив пятно, Маня болезненно сморщилась. Кир сказал небрежно, что немного испачкался. Где-то поблизости раздавалось карканье. «Вот это точно — вороны», — сказал Кир, поворачивая голову в сторону криков. Немного ниже того места, где они стояли в тени старых раскидистых деревьев что-то такое было. Кир предложил сходить туда. Кто-то шепнул ему в ухо: сходи туда, посмотри…

И они отправились туда, вошли в тень, пахнущую землей, прелью и еще чем-то, каким-то лекарством, что ли, валерьянкой или валокордином, и, спустившись ниже, вдруг увидели прогалину и на ней в окружении каких-то необычных лопухов размером со слоновье ухо и ростом с человека настоящие руины из поблекшего кирпича. Руины опоясывал вал шиповника, уже наливающегося кровью. Сознание Кира мгновенно воспламенилось, он тут же вспомнил свои озарения насчет игры и смущенно подумал, что был не прав, не видя в ней правил, это только на первый взгляд она была хаотична, а на самом деле хорошо продумана. И вот в результате различных ходов они попали сюда.