Иван-чай-сутра

— Кого-то ищут? — спросила с вышки Маня, когда мужик исчез в иван-чае.

— Ну, вот что ты делаешь?! — накинулся на нее Кир.

— Трузера снимаю, — удивленно ответила Маня. — А что?

— Можно немного и потерпеть.

— Мне жарко, — сказала Маня, стаскивая джинсы. — Чего ради я буду париться.

— Здесь не море, — сказал Кир. — Места дикие.

— Ну я бы не сказала, — ответила Маня. — Это просто по Майку: сидя на белой полосе… Я думала, он спросит, как пройти в библиотеку, этот кругляш-мэн.

— Черт, может, он знает, где тут вода, — спохватился Кир.

Слышно было, как заработал мотор под горой, хлопнула дверца, и тихий рокочущий звук начал отдаляться.

Маня сняла рубашку, устраиваясь на спальнике, накинутом на жерди, в позе лотоса.

— А я врубилась! — вдруг воскликнула она. — Кого они ищут!

— Кого? — устало спросил Кир.

— Да Уайта!

Кир хмыкнул, пожал плечами.

— А кого же еще? — спросила Маня.

— Ну, мало ли, — протянул Кир.

— Его, его, — убежденно сказала Маня, — этого стремного фазера.

— Да он не старый, — возразил Кир.

— Кто, Уайт?

— Да черт с ним!.. Птича, я изнываю от жажды, и сейчас выпью весь чай.

— Ты не посмеешь это сделать.

— А вот посмею!.. И мы свалим отсюда.

— Кир! Не будь таким кайфоломщиком!

— Буду, майн генерал.

— Кир! Это измена! Прекрати!

— Ха-ха-ха! Да, такой я гопник и фашист. — С этими словами Кир взял черный котелок и приник к нему. Разгневанная Маня тяжело соскочила с помоста и кинулась к палатке. Кир тут же поставил котелок и успел защититься от затрещины. Маня размахнулась опять, но Кир поднялся ей навстречу, крепко обхватил ее.

— У тебя не голубиная лапка! Хоть ты и Птича.

Маня потребовала, чтобы он отпустил ее, но Кир только крепче стиснул объятия.

— Абе найн! Не дам калечить себя. Меня. Знаю я ваш хваленый пацифизм! Коммандо цурюк!

— Кир! Больно же!

— А мне?

Он прижал Маню к сосновой коре, нагнулся и схватил ртом прыгающий пылающий сосок. Маня еще раз попыталась его оттолкнуть, но у нее ничего не вышло, Кир вцепился в сосновый ствол. Маня обмякла. «Дас ист шёон… — хрипло зашептал Кир, переводя дух, — дас ист шёон…»

Каменный Клюв видел внизу привычную зеленую кипень и малиновые разводы и пятна и ржавый штырь, на котором не раз отдыхал, чистил перья своего поношенного, но еще прочного иссиня-черного наряда. Хотел он и в этот раз туда опуститься. Но что-то было не так. Он заложил круг, поплыл над горой, разглядывая странное гнездо на ржавой верхушке… кострище… крошечный домик… и два сливающихся тела.

Каменный Клюв сделал еще один круг, поворачивая в разные стороны голову с серокаменным клювом, хотел было прокричать свое: «Кро! Кро!» — но не стал, полетел дальше, храня молчание. И только перья в правом крыле звучно поскрипывали. Внизу зеленела пучина лесов, пестрели поля цветами, с холма глядели узкие лики берез.

Округлая гора, сплошь заросшая иван-чаем, в шапке молодых сосен осталась позади. Мягкая полевая дорога среди тысячелистника и крошечных березок уводила дальше. Джип покачивался, как на волнах. Иногда в багажнике звякало, и коротко стриженный круглолицый с тяжким вздохом замечал: «Еще пробило сколько-то склянок на судне». После проводов в отпуск на заводе ему было не по себе. Но когда-то в юности он занимался спортивным ориентированием, и поэтому сейчас вынужден был сидеть рядом с водителем, держа карту на коленях и водя по ней грязным ногтем. Просьбы его и намеки оставались без внимания. Крепыш водитель — он же и капитан этого средства передвижения — был непоколебим.

— А если это уход? — нарушил молчание густобровый толстяк, развалившийся на заднем сиденье.

— Типа Льва Толстого? — переспросил светловолосый крепыш, не отрывая взгляда от дороги, крутя «баранку».

— Нет, — сказал толстяк, — по-японски.

Водитель взглянул быстро в зеркало на него.

— Это как?

Толстяк ответил, что некоторые японцы, дожив до середины, меняют имя, фамилию, город, специальность, даже порою семью. Начинают сызнова.

Сидевший с картой на коленях заметил, что пункт насчет семьи ему нравится, молодцы японцы… А то ведь на рыбалку уезжаешь — приезжаешь — все к той же Райке. А хорошо бы приехать, открыть дверь, а? что такое? глядь — молоденькая бабенка японской национальности прошмыгнула на кухню и уже семенит в кимоно с подносом. На подносе икра, водоросли и в пиалушке… Круглолицый звучно сглотнул.

Водитель и толстяк рассмеялись.

— Изверги! — бросил круглолицый, глядя в открытое окно на плывущие мимо кусты, деревья.

— Пашка, хватит мечтать. Гляди в карту. Дорога раздваивается!

Круглолицый Пашка уткнулся в карту, наморщил лоб, демонстрируя усиленную работу мысли.

— Ну? — спросил водитель, притормаживая.

— О-о, бодун, великий бодун, — простонал Пашка и наконец указал направо. — Туда!

— Ты уверен, Сусанин?

— Да, пан Влад.

Крепыш Влад в майке-тельняшке с татуировкой на плече из четырех букв IN RE оставил руль и взял у Пашки карту, спросил, где они находятся. Пашка ответил, что, судя по всему, в Старой Лимне. Влад посмотрел в окно.

— Ты видишь что-нибудь кроме бурьяна? — спросил он, оборачиваясь к толстяку.

Тот почмокал толстыми губами и нечленораздельно промычал. Пашка, кривясь, сказал, что и слепец бы уже увидел яблони. И действительно, среди бурьяна, высоченной крапивы и кустов угадывались яблони. Заросшее поле мягкими волнами уходило куда-то в низину, и дальше уже начиналась непролазная чащоба. Посреди поля стояла чуть наклонившаяся старая большая береза. Береста на ее стволе кое-где отслоилась и повисла клочьями рваного фартука.

— Представляю, какая там внизу за ольхой болотина. Вон, даже стволы ольшин покраснели от ржавчины. И чапать так можно до горизонта, — сказал Пашка. — Если этот мудрила туда совершил уход — хрен его найдут даже саперы с ищейками.

Джип тронулся и, прыгая на ухабах, подминая густую траву, проехал мимо пяти раскидистых ив над заболоченным прудом, мимо бугров слева, где в зарослях шиповника и крапивы торчали как будто обглоданные железные кресты. В траве с трудом можно было различить две колеи.

— С-сафари! — воскликнул Пашка, приложившись головой к боковому стеклу. — Барракуда!

— Что за зверь такой? — спросил толстый.

— Щука, два метра ростом.

— Это почти Рыба старика Сантьяго, — заметил толстый.

— Хочешь поймать? — насмешливо спросил Пашка.

— Куда мне, — ответил тот, — мелкому газетному мараке.

— «Барракуда и марака», М. Глинников! — подхватил Пашка. — А что, неплохо звучит. Наваляешь статью о нашей рыбалке, страниц на двести, — вдруг да покатит?..

— Приключения начались сразу, — монотонно, словно читая текст, продолжал Пашка. — Долго они собирались в заветные дембельские края на озера Скобаристанские, где цветут лилии, где на турбазах в песках скучают юные скобарейки… И вот все уже было готово, шхуна «Scobariland» загружена сухарями… И кое-чем еще. Но тут раздался звонок… из Москвы, звонил сам глава фирмы…

— Лучше сказать: из высших сфер, — предложил М. Глинников.

Влад выругался.

— Нет, — запротестовал Пашка, — только без мата. А то детям книжку фиг почитаешь. Задолбали современные творилы!

— Можно подумать, ты много читаешь, — заметил Влад, выворачивая руль.

— Так и кино в семейном кругу хер посмотришь, — парировал Пашка.

— А у меня есть «Ленинград», поставить? — спросил Влад.

Пашка с возмущением фыркнул.

— Ну-ну, — сказал Влад, — Ванессы Мэй у меня нет. Да и что толку ее слушать?

— Это почему? — воинственно спросил Пашка.

— Фигура ее скрипки не видна.

М. Глинников засмеялся. Пашка насупился. Он был фанатом Ванессы, визуальным. Правда, на заводе он в перерыв слушал с наушниками ее запилы, чем повергал в почтительное изумление бригаду. Мужики считали его эстетом.