Страница 131 из 135
Берия осознанно и последовательно подводил мину под Хрущева. О.В. Хлевнюк пишет: «гласное и даже демонстративное прекращение «дела врачей» не только позволяло рассчитывать на сочувствие интеллигенции, но было и хорошим поводом для кадровой чистки МВД от «чужих людей». Автоматически под удар попадал Хрущев, сторонники которого занимали ключевые посты в МГБ» в период расследования дела врачей. Не случайно Хрущев сделал все возможное для оправдания прежнего министра Госбезопасности С.Д. Игнатьева».
Добавим, что Берия брал на прицел этих людей не только как сторонников «бешеного Никиты», он копал глубже. Он загонял в угол самого Хрущева. За арестом бывшего министра могло последовать обвинение в осуществлении Хрущевым и Игнатьевым убийства Сталина. И такой ход стопроцентно гарантировал Берии высший пост в государстве! 25 июня в записке Маленкову Берия предложил арестовать Игнатьева, но он не успел…
Загоняемый в угол, остро чувствовавший угрозу разоблачения Хрущев не просто озлобился, он был в панике, и он пошел на отчаянный ход. Ему уже нечего было терять. На следующий день, 26 июня, был арестован сам Берия. Хрущев больше не мог откладывать в долгий ящик возможность разделаться с опасным соперником, способным указать на него пальцем как на убийцу и заговорщика.
О том, что арест и убийство Берии нельзя рассматривать вне отрыва от обстоятельств дела врачей и смерти Сталина, говорит тот факт, что уже спустя двенадцать дней после устранения Берии все изменилось — до обратного.
Уже 7 июля 1953 года Хрущев восстановил Игнатьева в качестве члена Центрального Комитета, а 6 августа освободили и полностью реабилитировали Огольцова. Правда, ему не предоставили работу, зачислив в распоряжение отдела кадров МВД СССР»
Конечно, идея либерализации была лишь частью общего плана Берии. Осуществляя его, он становился хозяином положения. Однако своим поспешным предложением по аресту Игнатьева Берия предопределил неизбежность своего устранения. Угроза разоблачения заставила Хрущева проявить отчаянную активность. Нависшая опасность и острая способность к самосохранению не оставляла ему иного выбора, кроме как физического уничтожения опасного свидетеля его преступлений.
Мысль об опасности, исходившей от Берии, которую Хрущев высказал Булганину еще в период дежурства у постели умиравшего Вождя: «это будет начало нашего конца… Надо что-то сделать, иначе будет катастрофа», угнетала его. И в этом «что-то сделать» Хрущев оперся на Булганина, ставшего министром обороны.
История физического устранения Берии до сих пор не прояснена до конца, хотя существовало немало исполнителей этой акции. По одной версии, 26 июня 1953 года, объединившись с Булганиным и Жуковым, Хрущев организовал арест министра внутренних дел на заседании Политбюро, обвинив его в намерении захватить власть. Сторонники ее утверждают, что после полугодового следствия он был осужден специальным судебным присутствием Верховного суда СССР.
Публикация от 17 декабря 1953 года сообщала, что Берия «сколотил враждебную Советскому государству изменническую группу заговорщиков, которая ставила своей целью… поставить МВД над партией и правительством для захвата власти, ликвидации советского строя, реставрации капитализма и восстановления господства буржуазии». Утверждалось, что свои расчеты заговорщики строили на поддержке «реакционными силами из-за рубежа, установлении связи с иностранными разведками». Существует «Акт» приведения в исполнение приговора от 23 декабря, подписанный генерал-полковником Батицким, генеральным прокурором Руденко и генералом армии Москаленко, но без положенного свидетельства врача.
Сын Берии, Серго, отвергает эти версии и со ссылками на известные ему факты свидетельствует, что его отец «был убит 26 июня 1953 года без суда и следствия в городе Москве» в особняке, где жил с семьей, на Малой Никитской улице, неподалеку от площади Восстания. При перестрелке погибли два охранника министра внутренних дел».
Но, пожалуй, наиболее убедительна версия В. Соколова: «Лаврентия Павловича застрелили в бункере штаба Московского округа в конце августа или начале сентября 1953 года без какого-либо приговора суда». По распоряжению Хрущева это сделал генерал Батицкий.
Действительно, убийца Сталина Хрущев просто не мог дать Берии возможность сделать на суде разоблачающие его признания. Как бы ни произошло это убийство, но в любом случае очевидно, что, уничтожив своего противника, позже Хрущев переложил на опасного свидетеля всю ответственность за репрессии, инициатором которых являлся сам. Но более важным для Хрущева являлось то, что, убив Берию и сделав его козлом отпущения, он избежал разоблачения и юридической ответственности за свои собственные преступления.
Признания Игнатьева стали бы той переломной гранью, от которой началось бы падение Хрущева вниз, но он сумел предотвратить грозившую ему катастрофу, избежал справедливого возмездия, и обретенное чувство облегчения даже изменило его поведение.
По воспоминаниям зятя Хрущева журналиста Алексея Аджубея, «когда Берию убили (курсив мой. — К.Р.)», Хрущев не только обеспечил себе приоритетное положение в партийной иерархии. После расстрела Берии Хрущев даже внешне очень изменился. Стал более уверенным, динамичным… Иначе, более нагло стала вести себя даже охрана Хрущева… Автомобиль Хрущева подавался к подъезду первым, его выходили провожать другие члены Президиума ЦК и т.д.».
Он заметал следы. Заметать следы Хрущев начал сразу после смерти Сталина. Еще не высохли искренние слезы на глазах людей, потрясенных смертью Вождя, как 5 марта 1953 года была создана комиссия для изучения материалов архива И.В. Сталина. Хрущеву, Маленкову и Берии было «поручено» принять меры, чтобы «документы и бумаги И.В. Сталина были приведены в должный порядок». Они сразу оказались в руках Хрущева.
«Куда девался архив Сталина? — удивился вопросу Ф. Чуева генерал Рясной. — Забрали в ЦК, Суслов забрал». Примечательно, что Хрущев думал об изъятии документов уже в тот момент, когда Вождь еще был жив, и осуществил эту акцию под видом организации музея Сталина. Рясной свидетельствует: «Когда стало видно, что Сталин умрет, договорились с Хрущевым открыть музей в Ближней даче и туда кое-чего стали стаскивать». О том, что эта инициатива исходила от Хрущева, свидетельствует оговорка Рясного: «А из чего делать музей — непонятно. У него личных вещей почти не было. Да и Суслов все канителился, а потом приняли решение никакого музея там не открывать».
Повторим слова Яна Гуса, произнесенные им на костре инквизиции: «О святая простота!» «Чекист» Рясной даже к концу жизни не понял, что Хрущева музей вещей Сталина совершенно не интересовал. Ему нужны были документы.
Конечно, его интересовали в них не безобидные факты, подобные заявлению Хрущева по поводу ошибочности его выступления, призывавшего к укрупнению колхозов и опубликованного газетой «Правда» в марте 1951 года.
Тогда, оправдываясь, Хрущев пресмыкался: «Дорогой товарищ Сталин… Глубоко переживая допущенную ошибку, я думаю, как лучше ее исправить. Я решил просить вас разрешить мне самому исправить эту ошибку. Я готов выступить в печати и раскритиковать свою статью… подробно разобрать ее ошибочные положения… Прошу вас, товарищ Сталин, помочь мне исправить допущенную мной грубую ошибку и тем самым, насколько это возможно, уменьшить ущерб, который я нанес партии своим неправильным выступлением. Н. Хрущев».
Самый опасный яд в животном мире вырабатывают пресмыкающиеся. Поиск компрометирующих его документов Хрущев продолжил и после убийства Берии. Секретарь ЦК Н.Н. Шаталин, помощник Маленкова Д.Н. Суханов и заведующий административным отделом ЦК КПСС А.К. Дедов изъяли все документы из личных и служебных сейфов министра внутренних дел.
На пленуме ЦК, состоявшемся после устранения Берии, главным обвинителем бывшего «друга» выступил Хрущев. Затем подошедший к трибуне Шаталин сообщил, что специальная комиссия обследовала рабочий кабинет, приемную, дачу и квартиру Берии и что «найдены документы, порочащие ряд деятелей, включая нескольких членов высшего руководства». Р. Баландин и С. Миронов подчеркивают: «Обратим внимание на то, что все-таки были найдены документы (а не просто записи или фальшивки), порочащие неких высших руководителей».