Стража

"Ни плохо, ни хорошо. Бесконечно. Я устал от бесконечности".

Слепой медленно спускался с холма по жёсткой осенней траве. Шестеро остались далеко позади, не осмелившись остановить Его, хотя небесного пришельца не видели. Зато слепой видел всё. Торжественное сияние огненного чудовища мягко освещало Его путь, и Он удивлённо крутил головой, жадно стараясь запомнить открытую Ему на время часть того свободного мира, куда до сих пор доступа Ему не было.

И вот Он стоит, задрав голову, без тени сомнения или страха. Испытываемый ужас перелился через край, и чувствовал Он себя болезненно скованным и странно послушным.

"Я не хотел идти к тебе — пришёл".

"Теперь позвал я. Позвал свой покой. Значит, мой покой — это ты".

"Так не бывает. Человек может поклоняться богам, служить им, готовить для них жертву, но…"

"Подними руки выше головы".

"Ты пугаешь меня. Почему бы тебе не выбрать кого-то другого, из тех, что остались на холме?"

"Нет среди них несущего мир. Закрой глаза, если тебе страшно",

"Ты говоришь смешно — закрой глаза", — отстранённо заметил слепой и поднял руки во взывающем к небесам жесте. Расслабленные пальцы обмякли, чуть выпятились запястья. Стена пламени окружила слепого (шестерым почудилось — он исчез), потом он ощутил мягкое давление на ладони, мягкое и тёплое. Этот огонь не жёг и просачивался в ладони быстро, словно струйка родника, впадающая в запруду. Вскоре Вадим осторожно опустил руки. Слегка вывернув кисти, он некоторое время смотрел на пламя, ласкающее запястья.

"Меня не предупреждали, что всё будет именно так. Они обманули меня?"

"Возможно. Но они могли и не знать. В любом случае, когда берёшь что-то — что-то приходится и отдавать. Как тебе мир вокруг тебя? Хорошо ли ты его видишь?"

"Да, я его вижу. Мне осталось его понять и принять. А ты?"

"Что — я?"

"Ты уверен, что нашёл свой покой?"

"Да. Уверен".

"С тобой спокойно".

"Пока спокоен ты сам".

24.

Занудно проныла длинная трель дверного звонка.

— Схожу, открою. — Митька нехотя убрал руку.

— Сиди-сиди. Это, наверное, Виктория пришла.

Одного взгляда на побледневшее лицо брата достаточно, чтобы остановить Митьку и дать ему время хоть чуть-чуть прийти в себя.

Проходя мимо зеркала в прихожей, он мельком подумал: чёрные очки стали привычны так же, как раньше очки для близоруких. У чёрных ещё одно достоинство — они легче. Правильно — пластмасса же. И ещё раз мельком удивился: странно, почему в них мир не кажется темнее? Всё как обычно…

И забыл подумать, какая реакция может быть у Виктории, не видевшей его с утра.

— Привет, — сказал он и отступил, машинально освобождая ей дорогу.

Мгновенный испуг, а затем старательное высокомерие на лице Виктории позабавили, едва он сообразил, что она его не узнала. Пока он собирался с мыслями, как ей объяснить ситуацию и при этом не снять очков, ещё одна мысль рассмешила его — мысль о романтических кадрах приключенческого фильма, где он должен мчаться на лошади, по бокам которой его сопровождают псы со струящейся по ветру длинной шелковистой шерстью. Интересно, воспримет ли теперь Виктория насупленного волчару Ниро как гармоничное приложение к нему, сегодняшнему Вадиму?.. Но пауза затянулась.

— Это я. Вадим. Я постригся. Проходи.

Она неуверенно прошла в прихожую.

— А… очки чего не снимаешь?

— Ну, хотел произвести впечатление на девушку. — Вадим легко улыбнулся (ему вообще стало легко с Викторией) и вспомнил любимое словечко Славки Компанутого: — Чёрные очки хороши для антуража. Не находишь? Проходи. У меня гости.

Сбросив босоножки, Виктория мрачно сказала:

— Это ты мне назло. Ради своей помоечной псины.

— Всё совсем не так. Началось, как у Маяковского: "Вошёл в парикмахерскую. Сказал, спокойный: "Будьте добры, причешите мне уши". В общем, в парикмахерской меня уверили, что стоящее перед тобой нечто и есть настоящий я. Самое смешное, что моих возражений они и слушать не стали.

— Оболванили, — презрительно сказала Виктория, — а ты и рад. Небось, в какой-нибудь забегаловке, в районной цирюльне? Небось, гордо именовали себя стилистами?

Она уже пришла в себя, если выискивает слова поколючее, вернулась к привычке шпынять. Но теперь Вадиму её злословие на фоне новых декораций казалось детским лепетом. Он вспомнил тёмную ванную комнату, стилистов-невидимок, и раздражённое ворчание растерянной Виктории вновь рассмешило его.

— Прошу!

— Хо! Какие люди в Голливуде! — Всеслав опять превратился в гаера-зубоскала. Привычным жестом дамского угодника он прополоскал ладонью воздух, якобы смахивая со стула пылинки. — Виктория, незабвенная дама моего сердца! Сколько лет, сколько зим! Последняя наша встреча была вчера, но какое это было "чудное мгновение"! О, "мимолётное виденье"! Как я с тех пор исстрадался "без божества, без вдохновенья"!

Все эти причитания и жуткая белиберда Славки Компанутого подтолкнули Вадима к неожиданной мысли.

— Виктория, позволь познакомить тебя с Денисом.

Девушка кивнула Денису — тот почти по-военному жёстко склонил голову в полупоклоне. Вадим заметил в глазах Виктории плохо спрятанное изумление: нескладный, вроде бы тощий парень в неприхотливой, простенькой одёжке — и вдруг точность движений?

— Ты попала на военный совет, Вика. Всё, что я сейчас скажу, наверное, прозвучит для тебя бредом. Но, тем не менее, я говорю серьёзно. По радио об этом не объявляли, чтоб население не довести до паники, но в городе появился маньяк. Дядя Дениса работает в милиции (Денис поднял брови). Информация, абсолютно достоверная, поступила от него. Нам нужна твоя помощь.

— А что за маньяк?

— У него бзик: каждый второй горожанин — робот. Чтобы доказать свою правоту, он откручивает людям головы.

— Что?!

— Насчёт голов, — вмешался уже серьёзный Славка Компанутый. — За двое суток в городе погибло человек двадцать. Это число тех, разумеется, о ком мы знаем.

Она взглянула в его враз потяжелевшее лицо и — поверила.

— И до сих пор не поймали?

— Поймали бы — разве мы об этом говорили бы? Так вот, нам нужна твоя помощь.

— Какая?

— Твоих родителей ведь в городе нет?

— Нет.

— Вика, мы народ простой. Как опасность — нам хочется, чтоб близкие люди были бы от всех ужасов подальше. У тебя машина. Где-то через час надо отвезти родителей Вадима в пригород и самой там остаться денька на два.

— Почему на два? Что-то уж скоро…

Новое сомнение, переходящее в подозрительность — не разыгрывают ли её, уловить в голосе Виктории нетрудно.

Однако убедил её совершенно новый Славка Компанутый. Он заговорил с Викторией непривычно медленно, его лёгкая скороговорка исчезла, изменился сам стиль речи: пропали куда-то бойкие словечки молодёжного жаргона, стали законченными предложения, ранее второпях сглатываемые. Окончательно убедила девушку его последняя фраза, обращённая к остальным молчаливым слушателям:

— Кстати, мы совсем забыли. Если Виктория согласится или придётся вызвать такси, кому-то из нас надо будет доехать до этой дачи вместе со всеми.

— Это ещё зачем?

— На всякий случай. Мало ли что по дороге случится.

Виктория раскрыла рот съязвить по поводу худосочности "ботаников", ищущих на свою голову приключений, — крепыш Митька не в счёт. Мал ещё для секьюрити. И осеклась. Она впервые увидела Вадима в очень домашней одежде, да ещё в спортивных штанах. Она даже и не предположила бы, что такое возможно: аккуратнейший Вадим — и спортивные, давно потерявшие форму штаны; да ещё короткие — он что, Митькины натянул? Но больше всего её поразила майка Вадима. Раньше она видела однокурсника либо в рубашках, либо в тёмных джемперах; редкий раз он надевал длинный, наглухо застёгнутый пиджак — "сюртук", дразнила она. И она всегда твёрдо знала, что в этой непритязательной одежде прячется слабосильное существо, "поэтикус", у которого ценного — мозги да внешность утончённого эстета, витающего в облаках. Один только взгляд беспомощных за стёклами очков глаз чего стоил!.. Но эта майка… Виктория буквально зациклилась на ней. Полинявшая трикотажная тряпка, будто мокрая, прилипла к телу Вадима, повторяя малейшее движение мышц, едва парень начинал шевелиться. "От чёрт-то! — сделала открытие Виктория. — Да у него тело… борца? Атлета? Нет, что-то другое". Она не слишком часто приглядывалась к мужскому торсу с желанием приписать его определённой категории, но в памяти брезжило слово неожиданное. "Кузнец! — недоумённо повторяла она. — Ну да, кузнец… Странно, почему именно кузнец?"