Страница 40 из 73
— Голова болит. Это наследственное. Отец всю жизнь страдает головными болями.
— Так что ты мне скажешь? — спросил Коготь.
Рейнакс ответил не сразу. Наконец, вздохнув, он сказал:
— Считайте, что вы меня перевербовали. Вы же умный человек, майор, и прекрасно понимаете, что у меня нет пути назад.
— Это ты правильно решил, Рейнакс, — Коготь снял фуражку и ладонью поправил волосы.
Этот жест у Когтя был как бы автоматическим и всегда означал одно — он доволен результатом проделанной работы.
— Только у меня есть одно условие, — встряхнул головой лесник.
— Я слушаю, Рейнакс.
— Ваши люди не тронут моих родителей и сестру и, конечно же, мои родные не должны знать, что за ними следят.
— В нашем профессионализме можешь не сомневаться, никто и ничего не заметит. Что же касается твоих родителей и сестры, — Коготь помолчал, играя на нервах лесника, — я повторяю, что здесь все будет зависеть исключительно от тебя. Сыграешь по нашим правилам — и себе жизнь сохранишь, и своим близким. А если тебе, не дай Бог, в голову придет шальная мыслишка, что можно попытаться меня перехитрить, то в этом случае, Рейнакс, у тебя будут, мягко говоря, неприятности, — подчеркнул майор.
— Да-да, я все понимаю, — закивал лесник.
— Да ты так не нервничай. Все пойдет как по маслу, потому что ты сам прекрасно понимаешь, что по-другому и быть не может, — еще раз надавил Коготь.
— Что я должен делать? — вздохнув и уронив голову себе на грудь, как на плаху, спросил лесник.
— Ты в мельчайших подробностях расскажешь мне о системе шифра, который ты используешь в переписке со своей калужской «родственницей», — слегка улыбнулся майор. — Ну а затем просто подождем телеграмму. Мы же оба прекрасно понимаем, что скоро она придет.
— Да, придет, — выдавил из себя Эйнар.
— Вот тогда-то и будем думать, как нам действовать в этой игре. Замечу, Рейнакс, что твоя партия, судя по всему, будет очень важной. Так что надо тебя подкормить как следует, чтобы были силенки лазить по тайге, а то ты совсем что-то приуныл. Лейтенант, принеси-ка сюда банку тушенки и хлеба, — попросил Коготь Самойлова, — а мы продолжим душевную беседу.
Черпая ложкой куски тушенки из банки, лесник приободрился и рассказал Когтю о системе шифра, применяемого в контактах с Ольгой Волошиной. Майор, открыв блокнот, тщательно записал услышанное. Иногда он задавал уточняющие вопросы. Рейнакс подробно на них отвечал. «Прижали гада к земле и наступили на голову сапогом», — записывая и поглядывая на лесника, думал Коготь.
Покончив с шифром, майор спросил:
— Волошина в Калуге действует одна?
— Я не знаю, — покачал головой Эйнар, — правда, не знаю.
— Ладно, посмотрим, — кивнул Коготь, поднимаясь на ноги, — все можно проверить.
— Я бы хотел попросить вас, майор, еще вот о чем…
— Да, я слушаю, — приостановившись в дверях, произнес Коготь.
— Нельзя ли выводить меня на прогулку, а то я целыми днями сижу связанный в сторожке, как в клетке? Иначе, даже если меня будут кормить, я не смогу долго идти по тайге. Ослаб я сильно.
— Что ж, сейчас, Рейнакс, когда я вижу, что ты готов работать с нами, мы можем пойти на определенные уступки. Ты будешь два раза в день совершать прогулки, — растягивая слова, ответил Коготь, — только, естественно, под конвоем.
— Благодарю, майор, — сухо сказал Эйнар.
— Тогда до встречи. Будем ждать телеграмму из Калуги, — сказал Коготь и вышел.
Он подозвал к себе лейтенанта Малютина и дал указания, чтобы Рейнакса кормили получше и два раза в день по часу выводили на прогулку. Выслушав инструкции, Малютин вытянулся по стойке смирно и сказал:
— Будет исполнено, товарищ майор!
— Смотрите за ним в оба, он обучен разным трюкам и очень хитер, — предупредил Коготь.
Ближе к вечеру майор и его друг вернулись на полигон.
Глава 15
В московском госпитале в июньские дни 1943 года было жарко как в прямом, так и в переносном смысле. На фронте возобновились ожесточенные бои, а это означало только одно — работы у военных медиков многократно прибавилось.
Варвара Коготь сидела в ординаторской, закрыв глаза и стараясь отдохнуть после очередной напряженной операции, длившейся пять часов. Немецкий осколок застрял в нескольких миллиметрах от сердца молодого лейтенанта. Кроме того, во время транспортировки в госпиталь он потерял много крови. Шансов на то, что лейтенант выживет, было совсем немного. Операция была сложной, изматывающей, но Варя все-таки смогла спасти жизнь раненому. От усталости и напряжения у нее дрожало все тело, но она была счастлива, что смогла сохранить юноше жизнь.
Вдруг открылась дверь, и в ординаторскую вошла молоденькая операционная медсестра Катя Агафонова.
— Что случилось, Катюша? — взглянув на встревоженное лицо медсестры, спросила Варя, хотя ответ уже знала.
— В операционную привезли какого-то легендарного партизана, вывезенного самолетом из белорусских лесов. У него прострелен правый бок. Но держится он бодро, несмотря на свои годы, даже шутить начинает, когда приходит в сознание.
— Отправляйся к нему, Катя. Я сейчас подойду.
Когда дверь закрылась, Варя устало вздохнула, поднялась, подошла к умывальнику, плеснула несколько раз на лицо холодной воды и вытерлась полотенцем. Предстояла очередная операция — уже пятая за сегодняшние сутки. «Так, соберись-ка, дорогая, нечего раскисать. Иди и хорошо сделай свою работу», — мысленно приказала она себе.
Выйдя из ординаторской, Варя пошла по коридору, заставленному кроватями с ранеными. В палатах уже давно не хватало мест. Летом бои шли особенно жестокие и кровопролитные.
Молоденький солдатик с перевязанной окровавленной головой кричал в бреду: «Стреляй! Скорее стреляй!» Пахло медикаментами и кровью. От этого запаха иногда начинало подташнивать. Но Варя давно привыкла к обстановке в военном госпитале. Сейчас ей было не до сентиментальности, нужно выполнять свою работу. Она повернула направо и вошла в просторную операционную. На операционном столе лежал полураздетый сухощавый старик, довольно высокого роста, крепкий. Густая седая борода придавала его загорелому лицу некую таинственность.
Катя и еще одна медсестра суетились возле больного. Варя склонилась над партизаном и осмотрела его рану. Ранение было серьезным, учитывая к тому же возраст партизана.
— Нужно срочно оперировать, — закончив осмотр, вынесла свой вердикт Варя.
— Инструменты уже подготовлены, Варвара Алексеевна, — сообщила Катя.
— Значит, сейчас приступим.
Варя выпрямилась, надевая резиновые перчатки. В этот момент партизан пришел в себя и открыл глаза. Женщина взглянула на него и удивилась: «Какие чистые, небесно-синие глаза, словно это и не глаза вовсе, а две частички неба».
— Дочка, надеюсь, что я уже в раю. Столько красивых девушек, — дед посмотрел по сторонам, — я никогда в своей жизни не видел. Как-то все больше на деревья приходилось смотреть, — попытался пошутить раненый.
— Старайтесь не говорить, — предупредила Варя, — вам нужно экономить силы.
— Петр Устинович Трофимов. В отряде меня зовут дед Трофим, — представился партизан.
— Варя, — кивнула головой хирург. — Очень приятно, Петр Устинович. Начинаем операцию, — бросила она своим ассистенткам.
Девушки заняли свои места, четко выполняя то, что от них требовалось.
— Вот так всегда: не успеешь познакомиться с красивыми девушками, а тебе от ворот — поворот, — снова пошутил партизан.
Оперируя легендарного партизана, Варя отметила крепость его закаленного тела. «А дедок-то что кремень, — отметила про себя Варя, извлекая осколок гранаты, — еще поживет».
На следующий день утром Катя сообщила Варе, что белорусский партизан, которого уже поместили в палату на освободившееся место, хочет видеть девушку-хирурга, которая спасла ему жизнь для того, чтобы он и дальше мог бить фрицев.
— Прямо так и сказал, — улыбнулась Катя.