Страница 41 из 73
— В какую палату его положили? — спросила Варя.
— В пятнадцатую, Варвара Алексеевна.
— Придется навестить нашего шутника и Дон Жуана, — рассмеялась Варя. — Надо же, после операции, а все равно шутит, да еще и с девушками знакомится. Интересный человек, — покачала женщина головой.
Пока очередного раненного готовили к операции, она зашла в пятнадцатую палату. Партизан лежал возле окна, накрытый белой простыней.
— Доброе утро, Петр Устинович, — подойдя к кровати, поприветствовала партизана Варя.
— А, моя спасительница, — небесно-синие глаза деда Трофима заискрились радостью. — Варей тебя величают, если я не запамятовал? — улыбнулся он.
— Нет, с памятью у вас все в полном порядке, — улыбнулась в ответ Варя и тут же озабоченно спросила: — Как чувствуете себя после операции, Петр Устинович? Что-нибудь беспокоит?
— Да что меня, старого лешего, может беспокоить, когда рядом со мной такие красавицы, что глаз не отвести? Да я чувствую себя как новорожденный.
Бойцы, лежавшие в палате, рассмеялись. «Во дает!» — сказал кто-то из них, и Варя смутилась, ее щеки покраснели.
— Вы прямо-таки не можете без шуток, — покачала головой Варя.
— А как без них жить, дочка? Я-то и фрицу, когда целюсь, выговариваю мысленно: «Ты на нашу землю больше никогда не возвратишься, поздравляю». И дырявлю фашистскую гадину. Вот жаль — ранили. Наверняка еще бы с десяток за это время подстрелил. Они награду объявили за мою голову. И я так возгордился, что стал их вообще подстреливать как куропаток, — рассмеялся дед, за ним рассмеялась и вся палата.
— Давайте, Петр Устинович, я вас осмотрю, — Варя присела на кровать рядом с партизаном, взяла его за правое запястье и, глядя на наручные часы, подсчитала пульс. — Голова не кружится? — спросила она.
— А чего ей кружиться? Я же не пьяный, — снова пошутил партизан.
— Все у вас будет хорошо, Петр Устинович. Думаю, что с таким превосходным настроением вы быстро поправитесь, — сообщила Варя, встав с кровати.
— Скорее бы. Я хоть сейчас вернулся бы в свой отряд. Тяжело им без снайпера, — вздохнул дед Трофим и тут же спросил: — Через сколько дней меня выпишут, дочка?
— Это самый популярный в госпитале вопрос, — уклончиво ответила Варя.
— Ну а если отбросить шутки в сторону? — сузив глаза, в упор посмотрел на Варю партизан.
— Трудно сказать. Учитывая ваш возраст, выздоровление может затянуться.
— Да у меня с каждым прожитым годом все только лучше заживает, как на собаке.
— Посмотрим. Возможно, дней через восемь-десять вам снимут швы.
— А ускорить этот процесс нельзя, дочка? — спросил дед Трофим.
— Да вы и так, Петр Устинович, ускоряете его своим прекрасным настроением. Поверьте, такой настрой — это лучшее лекарство. Ничего эффективнее медицина пока не придумала, да и вряд ли придумает. Нужно набраться терпения. Еще настреляетесь. Ну все, мне нужно идти, скоро начнутся операции. Выздоравливайте, Петр Устинович, — пожелала Варя партизану и уже собиралась уходить, как дед Трофим остановил ее.
— Погоди секунду, дочка, — сказал он. — Ты должна мне кое-что пообещать.
— И что я должна вам пообещать?
— Да, в общем, прошу я немного. Заходи к деду Трофиму хоть изредка, — в глазах легендарного партизана была видна грусть, его небесно-синие глаза потускнели.
— Непременно зайду, Петр Устинович, как же не зайти. К тому же я вас оперировала, поэтому кому, как не мне, следить за вашим выздоровлением. Обязательно зайду, не сомневайтесь.
— Значит, договорились, — снова оживился дед Трофим.
— Договорились, — улыбнулась Варя и вышла из палаты.
Два следующих дня она не вылезала из операционной, так много поступало тяжелораненых. Наконец, на третий день у нее появилось немного свободного времени, и она, вспомнив деда Трофима и свое обещание навещать его, отправилась в палату к партизану.
Дед Трофим сидел на кровати и смотрел на какую-то фотографию, которая лежала в открытом сером блокноте. Увидев Варю, он улыбнулся и положил блокнот на тумбочку.
— Рад, что не забыла старика, дочка.
— Здравствуйте, Петр Устинович, я вижу, что ваши дела идут на поправку. Вы уже сидите.
— Я уже, только это между нами, гулял по палате, — понизив голос, подмигнул Варе партизан.
— Так вы скоро и бегать начнете, не обделил вас Бог здоровьем. Точно, скоро поправитесь.
— А куда же я денусь? У меня еще много работы на войне. Да ты садись, — хлопнув ладонью по кровати рядом с собой, сказал дед Трофим.
— Я на несколько минут всего, работы очень много.
— Вот и посидишь немного, отдохнешь, а то все на ногах, да на ногах.
— Такая у меня работа, — вздохнула Варя и села рядом с партизаном.
— Что-то тебя, дочка, не было видно вчера и позавчера. Я уж грешным делом думал, что ты совсем про меня забыла.
— Как же можно забыть о вас, Петр Устинович? К тому же я обещала вам. Дело здесь в другом, очень много раненых поступило. Пришлось много оперировать.
Дед Трофим по-отечески взглянул на Варю:
— Нелегко тебе, дочка.
— А кому в войну легко, дед Трофим?
— Да, — задумчиво произнес партизан. — Я вот сидел и думал про своего внука. Он офицер, где-то воюет. А где, я и не знаю. Он один у меня, понимаешь? Жалею я его очень, — глаза деда Трофима подернулись пеленой. — Да и судьба его не баловала. Отец был военным летчиком — красавец, ловелас. А моя дочка — скромная, спокойная. В общем, поймала она мужа со своей лучшей подругой в постели. Не вынесла ее душа такого предательства. Повесилась она, а отец внука разбился на самолете через несколько месяцев. Жили они тогда под Москвой. Короче, приехал я и забрал пацана к себе, в Сибирь.
К горлу Вари подступил тяжелый комок. Ей стало трудно дышать.
— Что-то ты побледнела, дочка? Может, неважно себя чувствуешь? — с тревогой спросил дед Трофим.
— Нет, все нормально, Петр Устинович, — собрав волю в кулак, произнесла Варя и тут же спросила: — А как звали-то вашего внука?
— Я сейчас фотографию тебе покажу, я ее всегда с собой ношу.
Партизан взял с тумбочки серый блокнот, извлек из него фотографию и подал ее Варе. Она стала рассматривать снимок. Возле покосившейся деревянной избы стоял подросток лет шестнадцати-семнадцати, в коротком тулупе, без шапки. Волевой подбородок, глаза — все родное и знакомое. На плече у подростка висел охотничий карабин.
— Кажется, я знаю, как зовут вашего внука.
Дед Трофим удивленно посмотрел на Варю.
— Коготь Владимир Николаевич, — выдохнула женщина.
— Но откуда ты его знаешь, дочка? — взглянув на Варю, удивился партизан. — Ты что, делала ему операцию?
— Это мой муж, Петр Устинович, — ответила Варя.
— Володька твой муж? Я не ослышался?
— Нет, не ослышались. Ваш внук — мой муж.
— Вот так дела, — волнение охватило бывалого охотника, а ныне партизанского снайпера.
— Но когда?..
— Война нас свела, — ответила Варя. — Вот уже скоро год, как мы женаты. Мы писали вам, но ответа так и не получили.
— Видимо, я уже воевал в белорусских лесах. Но где Володька сейчас воюет?
— Этого, Петр Устинович, я не могу вам сказать, — понизила голос Варя, — потому что и сама не знаю. Мне известно одно — он выполняет важное государственное задание.
— Вон оно что, — задумчиво произнес партизан. — Володька всегда был смышленым и смелым.
— Он воевал с 1941 года, участвовал в обороне Москвы.
— Вот тогда я и получил от него последнее письмо, — вставил Петр Устинович.
— Володя несколько раз был ранен, награжден боевыми орденами и медалями, — с гордостью за мужа сообщила Варя. — По званию он сейчас майор. Это, поверьте, все, что я могу вам сказать.
— Этого достаточно, — выдохнул партизан. — Главное, что мой внук жив, а еще у него такая прекрасная жена, — дед Трофим взглянул на Варю и спросил: — Ребеночком еще не обзавелись?
Варя, засмущавшись, опустила глаза:
— Пока еще нет.
— Я бы любил своего правнука или правнучку, — улыбнулся дед Трофим.