Страница 28 из 86
Про машину они надолго забыли. С Манежной площади перешли на Красную. Затем долго стояли на мосту над Москвой-рекой. Кремль, храм Христа Спасителя и далеко-далеко впереди – высотка университета, возле которой они были еще совсем недавно. А если обернуться – совсем близко высотка на Котельнической набережной, знакомый силуэт которой еще сегодня утром лишь смутно вспоминался и казался бесплотным знаком московской жизни, в которую Кате уже не вернуться никогда.
– Никогда нельзя говорить «никогда», – сказала Катя.
Через Красную и Манежную площадь они вернулись на Охотный ряд и пошли вверх по Тверской, залитой огнями и заполненной людьми.
– Удивительное ощущение, – говорила Катя. – Я чувствую себя туристкой в своем родном городе.
Ей было интересно все. Она всматривалась в лица людей, разглядывала витрины и читала все подряд, что было написано на растянутых над Тверской рекламных перетяжках. Все, мимо чего москвич ежедневно пробегает, не поднимая глаз, представляло для Кати интерес и особенную ценность. Темное небо, свет фонарей, огни реклам – этот город оказался красивым, родным и совсем нестрашным. Здесь было много камня и слишком мало зелени, здесь по улицам текли реки машин и воздух был пропитан бензиновой гарью, а не запахами близкого моря, как в Лимасоле, и все равно это было лучшее место на Земле.
Им потребовалось почти два часа на то, чтобы пройти по Тверской от Охотного ряда до Триумфальной площади – при отсутствии пробок на дорогах это расстояние Корнышев преодолевал на автомобиле минуты за три – а Катя готова была еще бродить и бродить, но Корнышев уже придумал для нее новое развлечение. Он позвонил Горецкому, дожидавшемуся их в машине на Манежной площади, и попросил подъехать. Илья приехал, Корнышев и Катя сели в машину и отправились на Смоленскую площадь.
– Нам надо подкрепиться, – сказал Корнышев. – И немного отдохнуть. Иначе наших сил на ночь не хватит.
На самом деле он хотел показать Кате ночную Москву с высоты птичьего полета.
Они подъехали к гостинице «Золотое кольцо», поднялись на лифте к бару, и Корнышев через бар вывел Катю на открытую площадку.
Весь город был сейчас внизу, под ними. Справа угадывался силуэт мидовской высотки, усеянной оспинами темных по причине позднего времени окон. По Садовому кольцу мчался нескончаемый поток машин. Далеко впереди холодной мраморной глыбой белело подсвеченное здание правительства. Слева бликовала подернутая рябью река, светился огнями Киевский вокзал и убегал вдаль Кутузовский проспект, прочерченный пунктиром фонарей. Город не спал, несмотря на поздний час, казалось, что бодрствуют все десять миллионов его жителей, и с ними сейчас была Катя.
– Я хочу сюда вернуться, – сказала она, глядя сверху на город, который когда-то ей принадлежал по праву рождения и который у нее отняли, не объяснив толком, ради чего ей пришлось принести такую жертву.
– Но вам надо быть осторожной, – подсказал ей Корнышев. – И не торопить события. Вы сейчас даже не можете сказать своим родным о том, что вы здесь были. Главное, что вы теперь знаете: в жизни нет ничего невозможного. И когда-нибудь то, о чем вам мечтается, непременно сбудется. Вы вернетесь в Москву и будете здесь жить. Но это произойдет позже. А пока это наша с вами тайна. Ваша и моя.
Он улыбнулся Кате заговорщицки. И Катя улыбнулась ему в ответ.
– Если бы вы знали, как я вам благодарна, – сказала она искренне. – Вы настоящий волшебник. Как я рада, что познакомилась с вами.
Она была пьяна от случившихся в ее жизни перемен, от выпитой клюковки, от московского воздуха, от панорамы раскинувшегося под ними залитого огнями огромного города, от близости Корнышева, с которым у них была теперь одна на двоих тайна.
– Может быть, вы еще кого-либо хотели здесь увидеть? – мягким голосом доброго волшебника предположил Корнышев. – Вам надо только захотеть – и я исполню.
– Кого? – посмотрела вопросительно Катя.
– Мне ваш брат сказал, что на Кипре у вас был друг… Который сейчас, возможно, находится в Москве…
– Это вы о ком?
– О Ване Алтынове.
Катя нахмурилась.
– Извините, если я сказал что-то не то! – всполошился Корнышев.
Катя замотала головой:
– Нет-нет, вы тут вовсе ни при чем. Просто это такая история…
– Хорошо, давайте не будем об этом, – с неискренним великодушием предложил Корнышев.
Но Кате не хотелось обижать недомолвками человека, который легко и будто бы играючи преподнес ей сегодня в подарок Москву.
– Одно из первых потрясений в моей жизни, – сказала она тихо. – Когда обнаруживаешь, что люди не всегда бывают с тобой честны и есть какая-то оборотная и неприглядная сторона…
– Это вы про Алтынова? – уточнил Корнышев.
– Да. Мне он казался хорошим человеком… очень хорошим…
Конечно, она была в него влюблена. Они жили изолированно, и она практически ни с кем из своих сверстников не общалась там, на Кипре. И вдруг появился Алтынов. Молодой. Красивый. Сослуживец ее отца, офицер…
– А потом мне папа рассказал, – продолжала Катя, – что у него есть девушка, и с той девушкой у Вани все очень серьезно…
– Девушка – на Кипре? – уточнил Корнышев, стараясь, чтобы его голос звучал вежливо-равнодушно.
– Нет. Здесь, в Москве.
– Вы ее когда-нибудь видели?
– Нет.
– Знаете, где она живет?
– Нет. Только имя. Даже фамилия мне неизвестна.
– А как же звали вашу соперницу?
– Евгения. Женя.
Женя выглядела озадаченной и растревоженной. Глебу уже было известно такое ее состояние. Женя терялась и нервничала, когда при разговоре вдруг обнаруживала, что какое-то слово она позабыла, выронила из памяти.
– Как дела? – ласково спросил Глеб.
Он меланхолично елозил куском сыра по терке, превращая сыр в стружку. Обычное занятие. Будет обычный омлет с сыром. Обычный вопрос.
Обычный ответ.
– Нормально, – сказала Женя.
Но ответила она невнимательно, будто отмахнулась, и вот это уже было необычно. Глеб сделал вид, что этой необычности он не заметил.
– Лето, – сказал Глеб. – В отпуск хочу.
Он старательно демонстрировал беззаботную непосредственность.
– На улице жарко, – с прежней невнимательностью прокомментировала Женя.
– Из города надо убегать. На природу. К воде. Слушай, а давай махнем к тебе в Тулу! – воодушевился Глеб.
– Почему в Тулу? – сфокусировала на нем свой взгляд Женя.
Глеб решил, что она снова забыла.
– Ты там жила, в Туле, – осторожно напомнил он.
– Да, жила. Но зачем?
– Зачем жила? – озадачился Глеб.
– Нет. Зачем нам туда ехать?
– Лес, – втолковывал Глеб. – Природа…
Женя смотрела на него и явно ждала продолжения. Хотела, чтобы он ей рассказал ее прежнюю жизнь. Она всегда так смотрела, когда Глеб втолковывал ей вещи для него очевидные, а для нее звучавшие как увлекательнейшая новость.
– Ты кого-нибудь из своих тульских друзей помнишь? – спросил Глеб.
Женя покачала головой. Не помнила.
– У тебя там был свой круг знакомых, – вещал-уговаривал Глеб. – Подруги были, с которыми ты общалась и делилась секретами…
Ничего не проявилось во взгляде у Жени. Не дрогнуло. Не мелькнуло. Не колыхнулось.
– Соседи у тебя были. С ними ты вообще виделась едва ли не ежедневно…
Никакой реакции.
– Любимый человек. Который о тебе заботился…
Ресницы Жени взметнулись. Она молчала и ждала продолжения.
– Вспомнила? – осторожно спросил Глеб.
– Н-нет.
– А почему так неуверенно? – внимательно смотрел Глеб. – Что-то, наверное, вспоминается?
– Нет-нет, – покачала головой Женя.
– Ну давай подумаем вместе, – мягко предложил Глеб. – Хотя я о твоей жизни и о твоих ухажерах совсем ничего не знаю, – улыбнулся он, давая понять, что сердиться на него за его слова не надо, – но путем рассуждений мы к чему-то можем прийти. Ты ведь не могла быть совсем одинока…
– Почему?
– Так не бывает, – пожал плечами Глеб. – Рядом с женщиной всегда есть мужчина.