Турецкий транзит

Потом автобус вкатился на паром, и они поплыли через море.

Дождь прекратился, но ощутимо похолодало. Она не выходила из автобуса и пребывала в тягостном раздумье, не зная, как ей быть в Стамбуле.

На противоположном берегу автобус выкатился с парома и помчался по шоссе с резвостью лошади, почуявшей близость родного стойла. Очень скоро впереди в сгустившихся сумерках разлилось бескрайнее море огней. Шоссе в конце концов нырнуло в это море. Огни были повсюду, даже свечи минаретов были облеплены ими. Дома, машины, люди – и все это нисколько не похоже на южную Турцию, где она была еще накануне. Строже, суше, чопорнее.

На автовокзале, который по-турецки назывался отогар, она вышла из автобуса вместе с пассажирами. Те быстро разошлись-разъехались, и уже через несколько минут она осталась одна на обширной заасфальтированной площади, практически безлюдной, темной, под вечерним небом, с которого срывался мелкий дождик. Дул сильный ветер. Было холодно. Она подумала, что запросто может заболеть.

Она взяла такси, сказав водителю «Лялели». Слово-пароль, которое должно было помочь ей проникнуть в незнакомый и чужой Стамбул. Лялели – это единственное, что она о Стамбуле знала.

Этот город, который она сейчас видела из окна машины, казался ей более чужеродным, чем все другие города, увиденные ею в предыдущие дни. Здесь не было легкомысленного разноцветья обжитого туристами побережья, а преобладал серо-черный цвет чопорных одежд. Здесь мечети были огромны и подавляли своими размерами. Здесь люди были неулыбчивы, и лица их в вечерних сумерках казались черными.

Как черное лицо того призрака в Кайе.

Она вспомнила Кайю.

Ей стало страшно.

Только Кайя страшнее этого города, который она видит из окна машины.

– Лялели! – сказал таксист и посмотрел вопросительно на свою пассажирку.

Машина медленно катилась по узкой улице. Здесь витрины магазинов, сплошь занимающих первые этажи домов, были ярко освещены. Здесь вывески светились, помаргивали и приглашали. И многие из них были на русском языке. Здесь много русских лиц и слышна русская речь, и девушка подумала, что не ошиблась, приехав именно сюда. Здесь можно побыть среди своих и перевести дух.

Таксист по-прежнему поглядывал вопросительно. А куда ей, собственно? Она сама не знала.

– Отель? – произнесла неуверенно.

– Какой? – уточнил таксист на скверном английском.

– Любой, – пожала она плечами.

Но потом достала из сумки фотоальбом, отыскала ту фотографию, где она в компании с оставленным ею в Памуккале парнем была сфотографирована на фоне магазина, и показала фото таксисту.

– Мне сюда, – сказала она. – Можно позвонить по этому телефону, – ткнула пальцем в снимок. – Узнать, где они находятся.

Таксист позвонил, переговорил коротко по-турецки, и через минуту они подъехали к тому самому магазину.

Она расплатилась и вышла из машины. У нее сжалось сердце. Ей был знаком этот магазин. Она видела его прежде. На фотографии. Или это она уговаривает себя, что на фотографии? В который уже раз все смешалось в ее голове.

Сквозь витринное стекло ее увидел турок. Невысокий, нестарый, усатый, располневший. Он не улыбнулся ей и не кивнул, он просто стоял и смотрел, но по его взгляду она догадалась о том, что он ее узнал. Так смотрят на людей, которые отсутствовали долго и вот вернулись наконец.

Тогда она решилась и вошла в магазин на ватных, непослушных ногах.

– Таня, привет! – сказал ей без улыбки турок.

Она растерянно кивнула в ответ, а сама вглядывалась в лицо собеседника, будто надеялась обнаружить, что он шутит. Но он не шутил. Нервно махнул рукой, приглашая следовать за собой, и направился в подсобное помещение, бросив напоследок на улицу встревоженный взгляд. Она поняла, что он уводит ее подальше от этой улицы, от витрины и от чужих глаз, которые могли некстати увидеть то, что происходит в магазине.

В подсобке турок сказал голосом то ли тревожным, то ли сердитым:

– Таня! Ты не можешь здесь! Они приходиль! Тебя искаль!

– Кто? – спросила она, хотя догадывалась.

Турок посмотрел на нее так, как смотрят на людей, валяющих ваньку в тот момент, когда на самом деле все серьезно и всем не до шуток.

– Я сказаль им – ты уехаль! Все!

Теперь он стоял и смотрел на нее. По его взгляду можно было понять, что он свой долг исполнил до конца. Не выдал. Прикрыл. С него взятки гладки. И не надо требовать от него невозможного.

Она все поняла.

– Спасибо, – пробормотала растерянно.

Повернулась, чтобы уйти.

– Таня, подожди! – сказал ей турок в спину. – Я не хотель обидель для тебя! Я помочь! Ты будешь доволен!

Турка звали Кемаль. Это имя ей ничего не говорило. И никогда прежде в своей жизни она его не видела. Так ей казалось, по крайней мере. А он общался с нею так, будто был знаком давно. Она уже привыкла к тому, что ее узнают люди, которых сама она не помнит.

Кемаль отвел ее в отель неподалеку от своего магазина. Отель назывался «Grand Asiyan» и был битком набит русскими челноками. Кемаль сказал ей, что она сможет пожить здесь какое-то время.

Ей совсем не хотелось здесь жить.

– Завтра я уеду, – пробормотала она.

– Куда? – спросил Кемаль.

– Домой, – ответила она и тут же вспомнила о том, что денег у нее не так уж много. – Сколько стоит билет на самолет?

– Москва? – уточнил турок.

– Да.

– Двести долларов, триста долларов, – пожал плечами турок.

Не знал он точно. Но для нее сумма в любом случае была неподъемная.

– А дешевле не бывает? – спросила она растерянно.

Кемаль удивился. Своего удивления он даже не пытался скрыть.

– Тебе нет денег? – спросил недоверчиво и поцокал языком.

– Нет, – сказала она.

И снова Кемаль поцокал языком. Может быть, и до него дошли слухи о том, что она стала обладательницей семисот тысяч долларов? И он теперь удивлялся тому, насколько быстро она спустила столь внушительную сумму.

Номер был прост. Двуспальная кровать, зеркало, телевизор, душ. Из окна видна стена соседнего здания, стоящего к гостинице вплотную, и крыша соединяющей два здания пристройки. На крыше тут и там лежал мусор, который, видимо, выбрасывали из окон постояльцы верхних этажей.

Она не хотела провести здесь вечер. Уж лучше побродить по городу и вернуться сюда ночью. Она спустилась вниз, спросила у администратора, есть ли у него карта Стамбула. Карта нашлась – потрепанная, вся в пометках, но очень подробная. Она попросила показать, где находится в данный момент. Турок ткнул пальцем в нанесенную фломастером красную точку. Оказалось, что отсюда совсем недалеко до того места, где пролив Босфор смыкается с Мраморным морем. И так же близко до бухты Золотой Рог, к которой мимо квартала Лялели протянулась цветная линия-ниточка, какими на картах обычно показаны маршруты общественного транспорта.

– Это что? – спросила она у турка, показывая на цветную линию.

– Трамвай, – ответил он.

В самое сердце древнего Стамбула, который последние шесть веков безуспешно пытался забыть о том, что был когда-то Константинополем, но забыть не удавалось, потому что еще раньше на протяжении одной тысячи и еще ста лет он был Константинополем, – в самое сердце этого города можно было доехать на трамвае.

Она пешком дошла до улицы Орду, по дороге купив себе легкую куртку, села в трамвай, доехала до конечной остановки Эминьоню.

За небольшой забитой транспортом площадью напротив мечети протянулась набережная с причалами для пассажирских теплоходов. Эти теплоходы приходили с регулярностью городского трамвая, выпуская на берег десятки людей, которые заполоняли набережную на минуту или две, стремительно ее пересекали, растворяясь в городских кварталах, а вскоре все повторялось – когда причаливал следующий морской трамвай.

В стороне от теплоходов к набережной пришвартовались несколько широких рыбацких лодок, в которых на почерневших от времени решетках усатые турки обжаривали на открытом огне нежное рыбное филе, и умопомрачительный запах плыл над набережной. Горячую, прямо с решетки, рыбу турки вкладывали в прорезь мягкой белой булки, туда же добавляли щедрую порцию мелко порубленных свежих овощей, и все это великолепие в пересчете стоило доллар. Символическая плата за нечаянное счастье.