Приснись мне, убийца

– Не очень часто.

– Вы собирались компанией или Олег приходил именно к вам?

– Как правило, в компании.

– И как он себя вел?

– Ну как вел, – замялся Артемьев. – Как обычно.

«Как обычно». Он ничем не выделялся. Был тих и неприметен. То же самое говорил о нем Богучаров».

– Олег любил спокойную обстановку?

– Да. Посидеть где-нибудь в укромном месте с книгой – больше ему ничего не надо.

– Что он любил, по-вашему, читать?

– Трудно сказать. Мне кажется – все, что угодно. Для него книги выполняли роль наркотика.

– То есть?

– Способ убежать от действительности, – пояснил Артемьев. – Он уходил в вымышленный мир и не хотел оттуда возвращаться. Так мне казалось.

– Вы, по-моему, не ошибались. Он себе даже тему диссертации такую взял – подальше от нас во времени.

– Какую же?

– Что-то связанное с латынью.

– Да, это на него похоже, – сказал Артемьев.

– Он был замкнутым человеком?

– Очень замкнутым.

– Но хоть что-нибудь о себе рассказывал?

– Почти ничего. Даже совсем ничего.

– А о своей семье?

– У него не было семьи. Он детдомовский.

– Его отец жив.

– Я знаю.

– Знаете? – всполошился Хургин. – Он вам что-нибудь о нем рассказывал?

– Нет.

– А откуда же вы знаете о его отце?

– Мы как-то в институте заполняли анкеты, и я увидел. Олег о матери написал, что она умерла в таком-то году, а об отце – «Местонахождение неизвестно». Я понял, что его отец жив. Бросил их, наверное.

«Бросил, и Козлов ничего о нем не знал. Никогда не видел, и даже его фотографии не было в семейном альбоме».

– Вы фотографировались все вместе? – спросил Хургин.

– Я не понял вопроса.

– Вы собирались компанией, вместе проводили время – и при этом фотографировались когда-нибудь?

– Конечно.

– И Олег фотографировался с вами?

– Да.

– Я смотрел альбом его фотографий, но там нет ни одного снимка, сделанного в студенческие годы.

– Он как-то равнодушно к этому относился. Никогда не брал снимки.

– Почему?

– Не знаю.

«И вообще, там нет снимков взрослого Козлова, – неожиданно вспомнил Хургин. – Только из детства. Странно и непонятно».

– Олег когда-нибудь рассказывал вам что-то необычное о себе?

– Что вы имеете в виду?

– Какие-то особенно сильные переживания. События, поразившие его воображение. Или странные, неправдоподобные сны.

– Нет.

– Никогда?

– Ни разу.

– Он как-то выражал свои эмоции? Смеялся? Плакал?

– Смеялся, конечно. Но плачущим я его не видел.

– Он рассказывал вам о случае в летних лагерях?

– А что произошло?

– Их танк раздавил собаку.

– Нет, я никогда об этом от него не слышал.

«Все пережил в душе. И никто об этом не знал, кроме оказавшегося рядом в ту минуту Богучарова».

– С кем из сокурсников, кроме вас, Козлов был дружен?

– Наверное, ни с кем.

– А если подумать?

– Разве что Славик Богучаров.

Круг замкнулся. Здесь мертвое пространство, и ничего нового уже не узнать. Артемьев и Богучаров – и больше никто. И родственников нет. Хотя вот отец. Козлов говорит, что ничего о нем не знает. А знает ли о существовании сына отец?

Глава 31

– Как ваш сын? – поинтересовался Хургин.

– Пока ничего. Но я в постоянном напряжении. Все время кажется, что еще немного – и начнется снова.

– Что начнется?

– Припадок.

Большаков выглядел совершенно измученным.

– После всего вам придется взять отпуск, – сказал Хургин.

– После всего – это когда?

– Когда закроется дело Козлова.

Большаков поморщился.

– С трудом продвигаетесь? – спросил понимающе Хургин.

– Хвастаться пока нечем.

– Но деятельность вы развили бурную. Я везде оказываюсь после вас. Отстаю на шаг, – произнес Хургин то ли с завистью, то ли с иронией.

– Вы нас преследуете?

– Фигурально выражаясь. Когда прихожу побеседовать с интересующим меня человеком, всегда оказывается, что ваши люди у него уже побывали. Так произошло с профессором Вольским, с Богучаровым.

Большаков невесело улыбнулся.

– Зачем вам это нужно? – поинтересовался он.

– Я любопытный по натуре. Во мне умер исследователь, как я думал, но выяснилось, что ошибся. Исследователь жив, только до поры прятался где-то во мне.

Большаков не принял такого легкомысленного ответа.

– Козлов виноват! – сказал он упрямо и мрачно. – И вы напрасно играете в эти игры.

– Мне трудно с вами соперничать, – ответил Хургин. – За вами сила и средства государственной машины, вы всегда все делаете быстрее, чем я. Но быстрее – не всегда лучше. Особенно если цена этого «быстрее» – жизнь.

Он был уверен, что Козлова непременно расстреляют. Да и Большаков, похоже, думал точно так же.

– А вы нашли доказательства невиновности Козлова? – поинтересовался Большаков.

– Нет.

– Вот видите. – Упрек слышался в этих словах.

– Но надо искать! – горячо сказал Хургин.

– Где?

– Где-то рядом с Козловым! Близкие ему люди, родственники! Я очень хочу разыскать его отца.

– Зачем?

– Он может раскрыть нам глаза. Дать возможность как-то по-новому взглянуть на происходящее.

– Он никогда не видел своего сына. И ничем не может помочь.

– Откуда вы знаете?

– Мы допрашивали его.

Это было как удар молнии. Внезапно и наповал.

– Вы его допрашивали? – переспросил потрясенный Хургин. – Вы его нашли?

– Да. Он живет в Рязани, работает в строительном управлении. Семья, двое детей. И – ничего нового по интересующему нас делу. Он даже не знал, что у него сын. Вот так.

– Дайте мне его адрес!

– Зачем?

– Я прошу вас! Я хочу с ним поговорить!

– Не надо подменять собой следствие, – сказал Большаков с хмурым видом.

– Я поговорю с ним как частное лицо. Как врач.

Выглядело не очень логично, но тем не менее Большаков задумался.

– Я лишь хочу посмотреть, сильно ли они отличаются друг от друга – отец и сын. Мне, как врачу, это интересно, – не сдавался Хургин.

Хургин не знал, верный ли он выбрал тон. Большаков заглянул в лежавшую перед ним папку, набросал пару строчек на листке бумаги.

– Вот адрес его отца. Андрей Андреевич Полянский.

– Полянский? – переспросил доктор.

– Да. Мать дала Козлову свою фамилию.

Глава 32

Если бы пришлось устанавливать отцовство, то не понадобилась бы никакая экспертиза. Достаточно было взглянуть на Полянского, чтобы понять: это и есть отец Олега Козлова. Таким Олег будет в свои пятьдесят – с усталым взглядом и безвольно опущенными плечами.

– Я пришел, чтобы поговорить с вами о вашем сыне, – сказал Хургин.

Андрей Андреевич Полянский занимал небольшой кабинет в здании строительного управления. Кроме него, в кабинете были двое небритых мужчин в спецовках; при словах Хургина Полянский бросил на них быстрый обеспокоенный взгляд и торопливо произнес сухим, недоброжелательным голосом:

– Выйдите! Позже поговорим!

Мужчины поднялись демонстративно неспешно и удалились, обдав Хургина перегаром.

– Я все в прошлый раз вашим товарищам рассказал, – произнес Полянский, когда они с Хургиным остались наедине.

Он принял своего гостя за сотрудника милиции. Доктор решил его не разубеждать – боялся, что иначе у них разговор может не сложиться.

– Ничего страшного, – сказал Хургин. – Еще побеседуем. У вас своя работа, у нас своя.

Видел по глазам собеседника, что тот его боится. Тридцать лет жил, ни о чем не ведая, и не то чтобы счастлив был, но в общем жизнь текла спокойно и размеренно, и вдруг в пятьдесят с лишним лет – совершенно ненужные волнения, какой-то сын, и милиция наведывается раз за разом.

– Итак, вы не знали о существовании сына, – проявил осведомленность Хургин.

Он перебрасывал мостик от предыдущей беседы, в которой сам не принимал участия, к сегодняшнему разговору.