Приснись мне, убийца

– Ваш друг попал в очень неприятную историю. Его осудят и, наверное, расстреляют…

Богучаров быстро взглянул на гостя. Хургин выдержал паузу, давая возможность собеседнику прочувствовать услышанное, и только тогда закончил свою мысль:

– …если только ему не помогут.

Получилось очень эффектно, как в театре. Браво! Звучат аплодисменты. Утомленные спектаклем и собственным успехом артисты выходят из-за кулис, чтобы получить свою долю благодарности. Богучаров, единственный зритель этого спектакля, с трудом собирался с мыслями. Зрители любят, чтобы еще был эпилог. То место в пьесе, где все окончательно проясняется. Хургин решил не лишать Богучарова такого удовольствия.

– Козлов невиновен, – сказал он вкрадчивым голосом. – Просто странное и страшное стечение обстоятельств. Истина где-то рядом, я ее уже чувствую, еще немного – и удастся доказать, что Олег не преступник. Но вы должны помочь, Вячеслав.

Он уже согласен, это видно по глазам. Но ему, как деловому человеку, непременно нужно и рациональное объяснение.

– Я еще вам хочу одну вещь сказать, – произнес все так же доверительно Хургин. – Хуже вы Олегу не сделаете, ему и так настолько плохо, что дальше некуда. Поэтому вам опасаться нечего. А шанс помочь – вот он, вполне реальный.

– Хорошо, – ответил после томительной паузы Богучаров. – Давайте поговорим.

Он еще был очень осторожен в словах, но уже оттаял.

– Начнем все с того же вопроса о друзьях, – предложил Хургин. – Действительно все однокурсники у Козлова в друзьях ходили?

– Нет.

– Олег сам людей сторонился? Или окружающие его недолюбливали?

– И то, и это было.

– Объяснение можете найти?

– Могу. Когда человек устанавливает дистанцию между собой и окружающими, держится всегда особняком, люди начинают его сторониться. Взаимное отчуждение. Понимаете?

– Вполне. Значит, дело в самом Олеге?

– Да.

– Он рассказывал мне, что даже когда его приглашали в гости, он это приглашение зачастую игнорировал.

– Возможно. Он действительно редко появлялся в наших компаниях.

– Но вас-то лично он не обходил стороной, насколько мне известно.

– Да.

– И в гостях у вас бывал?

– Не так чтобы очень часто это происходило, но случалось.

– И как он себя вел?

– Никак. Сидел неприметно в уголке, слушал, что говорят другие, иногда книжку листал. В разговорах не участвовал.

– Он был неконтактный человек?

– Нет. Абсолютно. Весь в себе.

– Без эмоций, без поступков, – предположил Хургин.

– Я бы не сказал. Просто все пряталось глубоко в душе.

– Бросьте! – махнул рукой Хургин. – Если нет никаких внешних проявлений, то и внутри все тихо и спокойно.

– Иногда наблюдались и внешние проявления.

– Например?

– Однажды я даже видел Олега плачущим.

– Неужели?

Изумление Хургина было совершенно искренним.

– Да. Это случилось в лагерях.

– В каких лагерях? – не понял Хургин.

– Мы по окончании института на месяц отправились в летние лагеря, из нас офицеров делали. Профиль у нас был танковый, и в программе стояли стрельбы, вождение… Все как положено, в общем. Однажды мы шли колонной, и головной танк переехал собаку, она или больная была, или старая и лежала прямо в колее, не убежала. Механик-водитель принял немного в сторону, но недостаточно и переехал собаке лапы. А мы с Козловым во втором танке в башне сидели и видели глаза этой собаки. Она уже не могла двигаться и с такой печалью и мольбой на нас смотрела – прямо как человек. А танк надвигался, надвигался, мы думали, наш механик тоже объедет собаку стороной, а он, наоборот, накрыл ее гусеницей. Танк проехал, и мы увидели плоскую, как блин, собаку и такие же плоские внутренности, размазанные по дороге. Мне показалось тогда, что над ними даже пар поднимался – они были еще теплые.

Богучаров замолчал. Где-то за стеной зазвенел телефон. Вентилятор в дальнем углу с бесполезной хлопотливостью гонял воздух.

– На нас эта история с собакой, конечно, подействовала, – сказал после паузы Богучаров. – Настроение – ноль, едем и молчим, потом я поворачиваю голову – а у Олежки все лицо в слезах. Я даже не поверил поначалу.

– Почему не поверили?

– Не думал, что на него это так подействует. История, конечно, неприятная, но к чему же слезы лить. Я даже хотел ему сказать, что не надо так близко к сердцу все принимать, положил ему руку на плечо, а когда он обернулся и я его глаза увидел… – Богучаров развел руками и покачал головой. – Это была вселенская скорбь, клянусь. И я дар речи потерял.

– Вы с ним когда-нибудь позже вспоминали эту историю?

– Нет. Такой, знаете, молчаливый уговор – не вспоминать.

– Тайное братство посвященных, да?

– Да.

– А вот такой еще у меня вопрос. Вы собирались в компании – и чем занимались? Музыку слушали? Или говорили о чем-то?

– Всякое бывало.

– Со спиртным сидели?

– Конечно.

– Много пили?

– По количеству – нет, а по состоянию – да.

– Это как?

– Я сейчас гораздо больше выпиваю, но почти не пьянею при этом. А тогда – молодой, зеленый – рюмку хлопнул, и уже хорошо. Организм слабоват был против алкоголя.

– И Козлов с вами пил?

– Не помню. Наверное, пил.

– Но все было в пределах нормы? Не больше, не меньше других?

– Мне кажется, даже меньше остальных. Он мне таким и запомнился – тихоня, замкнутый в себе. Всегда один, даже если вокруг него люди.

– Он бывал откровенен?

– Нет.

– И никогда ничего о себе не рассказывал?

– Нет.

– О родителях своих, например, – подсказал Хургин.

– А разве у него были родители? Он в детдоме воспитывался, насколько я знаю.

– До восьми лет он жил с матерью.

– Я об этом не знал, – признался Богучаров.

– Мать погибла, а отец и сейчас живет где-то. Вы никогда ничего об отце не слышали?

– Нет.

– Козлов даже не упоминал о нем?

– Нет.

– Может быть, кому-то другому говорил, не вам?

– Я этого не знаю.

– С кем Олег был так близок, как с вами?

Богучаров задумался.

– С Колей Артемьевым, больше ни с кем, пожалуй.

И сам Козлов называл эту фамилию – Артемьев. Она была записана в блокноте доктора. Но Артемьев где-то далеко на Севере, и его следы затерялись.

– Да, еще Артемьев, – сказал Хургин. – Но его сейчас не найти?

– Почему не найти? – удивился Богучаров и взял со стола пухлую записную книжку. – Он живет в Североморске. Звонил мне пару месяцев назад, узнавал обстановку. Хочет вернуться, не нравится ему там.

– И у вас есть его координаты? – спросил Хургин с вспыхнувшей надеждой.

– Он мне свой телефон оставил. Вам-то я его дам. – Богучаров засмеялся. – Все-таки видно, что вы не из милиции. Совсем в другом русле у нас с вами разговор прошел. Все больше про душу. А у тех вопросы – не психопат ли он, не замечали ли прежде отклонений?

– Ну и как? – попал в нужный тон Хургин. – Не замечали отклонений?

– Он обычный парень. Только переживает все глубже и сильнее.

– Да, конечно, – сказал Хургин и в задумчивости забарабанил по столу пальцами. – Переживает глубже и сильнее.

Может быть, в этом разгадка?

Глава 30

Наверное, Богучаров все-таки предварительно позвонил Артемьеву, потому что, когда Хургин, услышав в телефонной трубке далекий голос, сказал: «Здравствуйте, моя фамилия Хургин, я хотел бы с вами побеседовать об Олеге Козлове», Артемьев лишь коротко ответил: «Здравствуйте», – и замолчал, и вот эта пауза ожидания подсказала доктору, что Артемьев уже посвящен в детали происходящего.

– С Олегом случилась неприятная история, – на всякий случай сказал Хургин. – Вы в курсе?

– Да.

«Значит, Богучаров действительно ему звонил».

– Олег назвал вас как человека, с которым он поддерживал товарищеские отношения. Это действительно так?

– Да, наверное.

– Он бывал у вас в гостях?