Страница 12 из 16
За световой день прошли более сорока пяти километров. Мэри держалась наравне со всеми, не отставала и ни на что не жаловалась.
– Нормально идём! – радовался Озеров. – Лишь бы проклятые дожди не зарядили…
Заночевали на плоском каменистом плато, поросшем рыжими и сиреневыми мхами, рядом с крохотным родником. Развели костёр, освободили оленей от груза, отвели к ближайшим зарослям мха, привязали к вбитым в землю металлическим стержням, поужинали вяленым хариусом и плоскими ржаными лепёшками, пахнувшими сосновой корой.
Ёнька быстро соорудил три кувасы: три шалаша, крытых сверху мешковиной и старыми оленьими шкурами, внутри на землю набросал пышные охапки еловых лап.
Устав за день, путники завалились спать, предварительно установив очередность дежурств.
Ничего странного за время своего дежурства Ник не заметил: несколько раз где-то вдали заблажила весенняя, а потому озабоченная росомаха, пару раз рыкнул бурый медведь, в ответ ему с другой стороны нагорья насмешливо протрубил лось.
Утром подбросили в еле тлеющий костёр новых сучьев и сухих корней, умылись, позавтракали. Ильюшка с Банкиным ушли вьючить оленей, Ник и Ёнька занялись разборкой кувас, Мэри, прихватив с собой мощный бинокль, забралась на ближайшую возвышенность – осмотреть предстоящую на сегодня часть пути.
Прогремел выстрел. Ник краем глаза заметил, как девушка плавно опускается на землю, держась за правое плечо. Выхватив из кобуры браунинг, он короткими перебежками припустил к сопке, с противоположной стороны оперативно подбежал Банкин. Аккуратно, постоянно страхуя и прикрывая друг друга, они стащили Мэри вниз. Рана оказалась несерьёзной: пуля прошла навылет, не задев кости, даже крови было совсем немного…
Ник сбегал к рюкзакам, вернулся с аптечкой, Банкин щедро присыпал рану стрептоцидом, перевязал.
– Ничего страшного, – попыталась улыбнуться Мэри. – Мне даже не больно. Через десять минут можно выходить на маршрут…
Подошедший Илья Озеров был настроен менее оптимистично:
– Плохо очень, начальник. Ещё даже и половину пути не прошли, а уже стреляют. Я же говорил, проклятое место, поганое…. Давай возвращаться, а? Куда мы теперь, с раненой девахой? Точно тебе говорю – надо обратно идти. Что, все-таки вперёд пойдём? Упрямый ты, начальник! Плохо это, однако…
Посадив Мэри на старого и самого спокойного рогача, они продолжили путь. Банкин оленя на ремешке вперёди вёл, старательно выбирая спокойную дорогу – без камней и колдобин, чтобы поменьше трясло раненую девушку.
Надо отдать должное: Мэри оказалась просто молодцом, никаких тебе слёз, жалоб и прочих проявлений женской слабости. Банкин же во время очередного привала отвёл Ника в сторону и сумбурно заговорил о том, что, возможно, Ильюшка и прав: надо раненую девушку вывозить отсюда в жилые места, где её рану можно будет показать врачу.
– Да без вопросов, Геша, – ухмыльнулся Ник. – Прямо сейчас её обратно и отправим. А Ёньку в провожатые определим. Чего это ты нахмурился? По мне – так козырный вариант. Тем более что других-то и нет.
Банкин сплюнул от досады, зло скрипнул зубами и, молча, отошёл в сторону…
К вечеру путники преодолели меньше тридцати километров, раньше обычного выбрали место для ночёвки: у Мэри ожидаемо поднялась температура, на лбу выступила холодная испарина.
Сегодня Ник дежурил первым. Сидел у костра в обнимку с карабином Ильи и думал, что делать завтра, если у Мэри не спадёт жар. Отправить её вместе с саамами обратно в Ловозеро, а самим двигаться дальше? Не нравился ему этот вариант, не испытывал он особого доверия к разговорчивому и ушлому председателю сельсовета.
Из темноты подошёл Озеров, залопотал добродушно:
– Всё, начальничек, смена пришла. Давай, ложись спать. Ильюшка теперь подежурит. Ни о чём не беспокойся…
Нику снился нехороший сон: он брёл по тёмным и влажным джунглям, а где-то совсем рядом прятался злой и коварный враг. Где-то недалеко, может – за той кустистой пальмой? Или за тем банановым кустом?
Чёрная тень мелькнула сбоку, на голову Ника обрушилась крепкая дубина, ультрамариновый мрак, фиолетовые круги…
По волосам и онемевшей щеке текла холодная вода, в затылке поселилась тупая боль, хотел поднять руку и потрогать – что там, но ничего не получилось, руки оказались крепко связанными за спиной. Ник открыл глаза и встретился взглядом с неподвижными тёмно-карими – почти чёрными – глазами Ильи Озерова.
– Что, начальник, болит голова? – поинтересовался бывший шаман. – Это дурачок Ёнька малость перестарался. Силы много – ума мало. Хотя, какая разница? Всё равно, начальничек дорогой, сейчас ты умирать будешь, голуба моя…
Глава четвёртая
Шаман шаману – друг, товарищ и брат
Ник торопливо осмотрелся, пытаясь осознать произошедшие изменения и оценить степень возможной опасности. Увиденное его совершенно не вдохновило: сам он был крепко примотан грубой толстой верёвкой к старой высохшей сосне, в трёх метрах от сосны обнаружился Банкин, прикреплённый аналогичным образом к кривой берёзе, причём, под глазом Гешки красовался большой лиловый фингал, а изо рта торчал тряпичный кляп. Банкин бешено вращал глазами и, напрягая всевозможные мышцы торса, безуспешно пытался порвать крепкие верёвки. Между сосной и берёзой шустро ползал Ёнька, обкладывая ноги Ника и Банкина охапками разнокалиберного хвороста и сухого мха.
Ёнька насмешливо улыбался и бросал плотоядные косые взгляды куда-то в сторону.
Проследив за его взглядом, Ник увидел Мэри, то же связанную по рукам и ногам и лежащую на старой оленьей шкуре, постеленной возле догорающего костра. До девушки было метров двадцать пять, но Ник заметил, что бушлат на Мэри отсутствовал, а сатиновая тёмно-синяя кофточка была порвана в мелкие клочья, представляя на всеобщее обозрение белоснежный кружевной лифчик, только частично скрывавший от посторонних нескромных взглядов спрятанное под ним.
– О чём думаешь, товарищ начальник? Испугался, милый? Растерялся немного? – вежливо поинтересовался сознательный и передовой саам Озеров.
Ник отметил, что во всём облике Ильи произошли разительные перемены. Куда только подевался суетливый дёрганый человечек с бегающими глазами и просительным тоненьким голосом? От непрезентабельного и подобострастного председателя сельсовета Ильюшки не осталось и следа. Перед Ником стоял матёрый, видавший виды мужик с тяжёлым взглядом умных немигающих глаз, говорящий неторопливо и чуть насмешливо – голосом глубоким и уверенным, ничем не напоминавшим прежний дребезжащий фальцет. А на смену длинным витиеватым предложениям неожиданно пришли короткие и рубленые, можно сказать – чеканные, фразы.
– О чём думаю? – спокойно переспросил Ник. – Да ясно мне всё совершенно: под маской глупого домашнего оленя прятался дикий волк. Как не бывает бывших чекистов, так не бывает и бывших шаманов. Решил ты, Ильюшка, затаиться, спрятать свою сущность от новой власти. Даже вон – заделался председателем сельсовета. Глядишь, через год-другой и в партию бы вступил. А живёшь, в смысле – по-настоящему, всё по своим старым, шаманским законам. Ведь так оно, Илюша?
– Умный ты, начальник. Очень – умный. Всё правильно говоришь, – необидно усмехнулся Озеров. – Только никакой я тебе не вонючий Ильюшка. Меня зовут – Вогул, я шаман. Шаманом был, шаманом и умру. Доля у меня такая…. Ты там про новую власть говорил, мол, спрятался я от неё. И это правильно. Только что эта власть дала мне? Всем лопарям чего принесла хорошего? Жили себе – как считали правильным, как наши отцы и деды жили. Нет же, припёрлись. Учить начали. Это – плохо, это – хорошо, так – делай, а так – не смей, расстреляем. А нас вы спросили, чего мы сами хотим? Да кто вы, вообще, такие? Почему правильным только то считаете, о чём сами и говорите? Молодёжь вся испортилась. Не хотят по-честному пасти оленей и ловить рыбу. Хотят деньги за красивые слова получать. Водку пить. Девок любить – всех подряд и по-всякому. Из ружей в других людей стрелять. Просто так стрелять, потому что приказ вышел такой…. Нет, не нравится мне такая жизнь. Сам так жить не буду. И другим лопарям не дам.