Страница 101 из 105
Лассаль хотел привлечь короля и консервативную партию, чтобы они оказывали ему содействие, как своему невольному союзнику. Но у него и в мыслях не было отказываться от роли представителя крайней левой. Несомненно, Лассаль знал, что своей тактикой он ведет очень опасную игру. Но он верил, что в его руках достаточно много козырей, чтобы можно было рискнуть. Он считал себя достаточно сильным, чтобы в любую минуту по своему желанию вернуться назад. Но он упустил из виду, что для политика существует закон последовательности, что лишь в первом шаге мы имеем полную свободу действия, а все последующие шаги уже предопределены первым.
В одном из писем Бисмарку Лассаль писал: «…рабочее сословие было бы склонно… видеть в короне естественного носителя социальной диктатуры, если бы корона со своей стороны когда-либо могла решиться на, конечно, весьма маловероятный шаг, а именно, если бы она пошла воистину революционным и национальным путем и превратилась из монархии привилегированных сословий в социальную и революционную монархию».
Но не столько Лассаль был нужен Бисмарку, который в любой момент мог сменить милость на гнев, сколь Бисмарк являлся основной надеждой честолюбца в его стремлении возвыситься. Покуда же полиция, прокуратура и суды не щадили председателя Рабочего союза. Его крупная азартная игра во имя славы далеко не была еще выиграна.
Желание упрочить свое положение, сознание политической непорядочности, боязнь разоблачения побудили Лассаля добиваться, чтобы Союз был в безусловной зависимости от своего председателя. Он резко восставал против того, чтобы какое-либо из отделений Союза решало вопросы без его позволения и указаний, переданных им лично через уполномоченных. Деспотически, единовластно вторгался он, песмотря на очень короткий срок пребывания на посту главы Рабочего союза, во все поступки его членов. Стоило кому-нибудь возразить ему, как Лассаль требовал его исключения и преследования. Так было с рабочим Юлиусом Фальтейхом, который осмелился выступить против одного его проекта. Особенно рассвирепел Лассаль, узнав, что Фальтейх требовал большей самостоятельности для отделений. Не ограничившись пространным посланием об исключении ослушника, Лассаль послал в Дрезден, где тот работал, доверенного человека, приказал собрать там членов Союза и заставить их изгнать Фальтейха из своей среды. Точно так же своей властью председателя Лассаль часто по прпхоти смещал и назначал членов правления Союза. Желание восхвалений дошло у Лассаля до мании. Он обратился к Фрейлиграту с просьбой воспеть его в стихах, но поэт благоразумно отказался. Тогда он нашел другого стихотворца и щедро оплатил его творение:
Со времени вступления в тайный союз с Бисмарком Лассаль резко изменился. Он боялся, что связь эта станет известной, и уже подумывал о том, чтобы отойти от рабочего движения. Прежде всегда рвущийся к деятельности, он начал искать путей, чтобы отступить в сторону от опасной политической игры. В это время Лассаль встретил на курорте Елену фон Деннигес и в первый же вечер знакомства влюбился в нее. Все в этой девушке с лицом, не отвечавшим требованиям классической красоты, но привлекательным и волнующим своей русалочьей прелестью, понравилось любимцу графини Гацфельд. Рыжевато-золотые длинные волосы и зеленые, узкие, дерзкие глаза Елены, прекрасные плечи и руки, живой южный темперамент и смелая речь резко отличали ее от барышень, искавших только развлечений. После неудачного сватовства к Ольге Солнцевой Лассаль не пытался более устроить свою семейную жизнь и довольствовался случайными, короткими связями.
Отец Елены фон Деннигес, друг Рутенберга, некогда в Берлине знавший Маркса, в эту пору был баварским уполномоченным при швейцарском правительстве и жил в Женеве. О легкой интрижке с его дочерью не могло быть и речи, и Лассаль, со своей обычной быстротой действий, решил жениться.
Елена была родственной ему натурой. Честолюбивая, неглубокая, порывистая, пылко любившая всякие приключения, она, благодаря рассказам о победах Лассаля у женщин и в политике, увлеклась им еще раньше, чем увидела. Среди скучнейших людей, которые бывали в доме ее отца, он казался личностью особо выдающейся.
У Елены был жених, богатый молодой аристократ фон Раковиц, но она сделала все возможное, чтобы обольстить Лассаля. Это было вовсе не трудно. Он добровольно влетел в ее сачок. Очень скоро Елена согласилась стать его женой. Во время помолвки с нею Лассаль писал графине Гацфельд:
«Вы очень ошибочно судите обо мне, полагая, что я не могу довольствоваться некоторое время наукой, дружбой и красивой природой. Вы думаете, что мне необходима политика.
Ах, как мало вы меня, в сущности, знаете! Я ничего но желаю так сильно, как окончательно развязаться с политикой, и сыт ею по горло. Правда, я вновь воспылал бы к ней большей страстью, чем когда бы то ни было раньше, если бы наступили серьезные события или если бы я получил власть или имел в виду средство приобрести ее… Ибо без высшей власти ничего нельзя сделать. А для ребяческой игры я слишком стар и слишком велик. Оттого я в высшей степени неохотно принял на себя председательство. Я уступил лишь вашим настояниям. И это положение сильно гнетет меня теперь. О, если бы я мог отделаться от него!
Боюсь, что события будут развиваться медленно, очень медленно, а моя страстная душа не терпит этих детских болезней и хронических процессов. Политика для меня — это активная деятельность настоящей минуты. Все другое можно сделать, оставаясь в рамках науки! Я попытаюсь в Гамбурге произвести давление на ход событий. Но насколько это подействует, я ничего не могу сказать. И сам я не на многое надеюсь!
Ах, если б я мог бросить все!
Эти строки были мною уже написаны, когда я получил письмо от Елены, в высшей степени серьезное письмо! Положение вещей становится серьезным, очень серьезным. И снова падает тяжелым бременем на меня. И в то же время я не могу уже отступить назад. Но я и не понимаю, собственно, чего ради я должен отступить! Это прекрасная женщина и по своей индивидуальности единственная женщина, которая вполне ко мне подходит. И вы сами признали бы ее таковой. Итак, вперед, через Рубикон! Это путь к счастью! И для вас, добрая графиня, по крайней мере так же, как и для меня.
Положение вещей в высшей степени запутано. Меня вновь охватывает сильное любопытство, как доведу я все это до конца. Когда я вел ваш процесс, я часто испытывал это совершенно безличное, объективное любопытство — словно я читал роман, — как-то мне удастся спасти и себя и вас из этого положения!
Ну, прежние силы еще целы, цело и былое счастье! Я приведу все к блестящему успеху. Прибой волн подхватывает меня… Вынесет ли он меня наверх, как шиллеровского водолаза?»
Прибой, однако, не вынес его наверх.
— Елена, вы созданы быть женою цезаря, — говорил он девушке, которую решил назвать своей женой, — со мной вы подниметесь высоко. С вами вместе мы завоюем мир. Уже сейчас сотни газет разносят ежедневно мое имя по самым отдаленным уголкам Германии. Но любите ли вы меня, моя сирена?