Страница 100 из 105
— Графиня сделала меня гораздо лучше и чище, нежели я был до встречи с пой. Во мне бушевали дикие страсти, я нередко впадал в страшный гнев, становился жестоким, забывая о всяком сострадании. Она отучила меня ото всего этого и пробудила во мне добрые инстинкты, подавив дурные. Нет возможности оценить величие и возвышенность ее души. Если мне суждено надеть на себя цепи Гименея, я смогу быть счастливым только с той женщиной, которая полюбит моего друга Софию фон Гацфельд с истинной нежностью.
Лассаль оценивал людей часто только по тому, как они относятся к нему. Хорошими были те, кто восхищался им. Беспристрастие было ему чуждо. Он враждовал с каждым, кто его критиковал и осуждал.
Тщеславный — тщеславен во всем. Успех ли это в деле, творчестве, у женщин или у случайных прохожих — ему все равно. Это низменное свойство обладает способностью смещать в человеческом сознании все масштабы. Честолюбец не различает степени успеха, он наслаждается одобрением достойных и недостойных, значительных и ничтожных. Лассаль любил собирать дань восхищения. Он не гнушался спекуляциями, если это обещало выгоду, и жил припеваючи, мысленно видя себя уже на вершине власти и бешено прокладывая к этому пути. Он хотел возглавить низшее сословие, и ему был выгоден шум вокруг его персоны.
Суды, которым он подвергался, превращались в желанную и важную рекламу. Обычно, будучи осужденным за выпад против власти к нескольким месяцам тюремного заключения, Лассаль начинал длительную тяжбу, переходя из судебной инстанции в инстанцию, и отделывался денежным штрафом. А слава революционера, мученика и героя прочно сопутствовала ему, и высшие чиновники королевства должны были считаться с растущим авторитетом противника, живущего в изысканной, чисто аристократической роскоши.
Игра становилась для Лассаля беспроигрышной. Когда за издание брошюры «Программа работников» он был привлечен к ответственности, то с обычным бесстыдством плагиатора, приписывая себе некоторые идеи «Коммунистического манифеста», заявил на суде:
— Я утверждаю далее, что эта брошюра является таким же научным произведением, как многие другие, произведением, излагающим уже известные результаты, но что она во многих отношениях является даже научным открытием, развитием новых научных мыслей. Я напечатал ряд обширных трудов в различных и трудных областях науки, не жалея сил и бессонных ночей, чтобы расширить пределы самой науки, и я, может быть, имею право сказать, подобно Горацию: «Я боролся не без славы!» Но я сам вам заявляю: никогда ни в одном из своих обширных трудов я не написал ни одной строки, которая была бы по своему замыслу более строго научной, чем это произведение от первой строки до последней. Бросьте взгляд на содержание этой брошюры. Это содержание состоит не в чем ином, как в философии истории, сжатой на пространстве сорока четырех страниц… Это есть развитие объективного, разумного хода мыслей, лежащего вот уже более тысячи лет в основе европейской истории, развитие внутренней души мира.
Лассаль решил возглавить движение по организации Германского рабочего союза. В мае 1863 года во Франкфурте-на-Майне он выступил на собрании членов и делегатов многочисленных рабочих союзов. Он использовал для своей речи громадный литературный и статистический материал и забросал слушателей бесчисленными цитатами. Речь его длилась более четырех часов и подавила слушателей. Из зала раздавались голоса, что пора кончать. Лассаль оборвал выступление на полуслове, и один из его сторонников объявил, что продолжение ее будет через два дня.
Не найдя общего языка с делегатами и испугавшись, что потерпит поражение, не будет никуда избран и останется за бортом рабочего движения, Лассаль изменил тактику и на общем собрании рабочих коснулся злободневных вопросов и резко обрушился на прогрессистскую партию.
Он подчеркнул, что не собирается основывать какой-либо особой классовой партии рабочих, но хочет развернуть знамя демократии, под которое одинаково призывает и буржуа и рабочих. Но рабочие в силу своего классового положения призваны быть главной опорой демократии.
Эти слова, сказанные Лассалем с большим жаром, привлекли на его сторону значительную часть тех слушателей, которые до этого не были его сторонниками. В течение нескольких недель во Франкфурте велась усиленная устная и письменная агитация в пользу Лассаля.
Через три дня после этого в Лейпциге, в зало Пантеона, состоялось основание Общегерманского рабочего союза. Одиннадцать городов были представлены двенадцатью делегатами. Союз был организован на строго нейтралистских началах. Произошло это отчасти потому, что немецкие законы не допускали сношений между политическими союзами. Руководство принадлежало председателю, каким на пять лет был избран Фердинанд Лассаль. Мечта его стала наконец явью. С Лассалем теперь нельзя было не считаться даже таким всесильным в Германии лицам, как сам железный канцлер Отто Бисмарк. И Лассаль решил предпринять поход на Берлин. Осада прусской столицы не увенчалась большим успехом. Союз имел в ней очень мало членов, и то не из рабочих. Лассаль прочел лекцию, рассчитанную на сенсацию, где всячески поносил правящие круги. В зале находилось всего несколько десятков человек. Противники из так называемой прогрессистской партии не явились; собрания потеряли для них интерес новизны, а Лассаль не казался опасным.
Гораздо удачнее для председателя Рабочего союза сложились его другие дела. Он не только был представлен благодаря связям графини Гацфельд одним из генералов канцлеру Бисмарку, по сумел понравиться, стал часто бывать в его доме, где они часами дружелюбно беседовали. Все это Лассаль держал в глубокой тайне, понимая крайнюю двусмысленность своего поведения. Он старался убедить Бисмарка, что, несмотря на все различия их точек зрения, оба они одинаково заинтересованы в том, чтобы заменить трехклассную избирательную систему всеобщим избирательным правом. Лассаль рассчитывал при этом на свой дар убеждать людей, в который он бесконечно верил. Он писал Бисмарку:
«Ваша Светлость!
Циркулируют слухи о предстоящем вскоре роспуске палаты депутатов и предоставлении права всеобщих и прямых выборов.
Если эти слухи хоть сколько-нибудь обоснованны, то прошу вашу Светлость срочно, во всяком случае до опубликования закона о выборах и даже до окончательного установления текста его, переговорить со мной. Весьма важные причины заставляют меня обратиться с этим к вам и прошу в утвердительном случае сообщить мне наиболее удобное для вас время для беседы».
Не получив ответа, Лассаль вновь продолжает добиваться встречи:
«Ваша Светлость!
Я бы не стал настаивать, но события таковы, что прошу извинить мою настойчивость. Я уже писал вам несколько дней назад, что нашел «волшебный рецепт» весьма обширного действия. Наша следующая беседа будет, как я полагаю, наконец сопровождаться окончательными решениями, и так как их, как я опять-таки полагаю, больше нельзя откладывать, то я бы хотел завтра в 8½ часов вечера позволить себе переговорить с вами. Если вата Светлость в это время заняты — прошу назначить мне любое другое возможно ближайшее время».
Но Бисмарк медлил.
В марте Лассаль предстал перед судом по обвинению в измене за свою речь «Обращение к берлинским рабочим». Лассаль защищался сам.
— Меня обвиняют в том, — говорил он, — что я добиваюсь всеобщего избирательного права и этим хочу ниспровергнуть конституцию. Но я возвещаю вам с этого мирного места, что, быть может, не пройдет и года, и господин фон Бисмарк сыграет роль Роберта Пиля, и всеобщее избирательное право будет даровано! Я знал это уже в тот первый день, когда начал эту агитацию… И кто ясным взором смотрел на положение вещей, тот не мог но видеть этого…
Как бы объясняя себе самому свою тесную связь с лютым недругом рабочего класса, Лассаль в той же речи говорил далее:
— Это старый закон истории, что враждебные партии питают друг к другу своеобразное тяготение, словно какое-то химическое сродство заставляет их поддерживать друг друга в борьбе…