Страница 95 из 110
Почему хотели попасть в Афганистан? Возможно, кто-то сейчас криво ухмыльнется: «Что, дескать, за вопрос? Ехали потому, что деньги там платили бешеные».
Да, в последние годы войны советники действительно получали куда больше, чем наши министры. Но ведь и рисковали они не так, как министры. И гибли, и инвалидами становились. Нет, деньги — это не объяснение.
Сам я в марте 81-го приехал в Кабул, абсолютно не представляя размеров своего будущего жалования. То же самое мне говорили те двенадцать первых комсомольских советников, что прибыли сюда годом раньше. Зарплата для большинства не была главным. Тогда что же?
Думается, я имею право — на основании собственного опыта, личных впечатлений, долгих откровенных разговоров со своими друзьями — утверждать: чаще всего ехали потому, что невмоготу было им, энергичным, молодым, жаждущим самостоятельности, невмоготу было им годами выполнять рутинную работу, погрязать вместе со всеми во лжи, лицемерии, фанфаронстве, трубить о несуществующих успехах, славить мудрого генсека и родной Ленинский комсомол. Убегали от застоя, надеясь в Афганистане подышать свежим воздухом, ехали навстречу настоящей мужской работе. Ехали, начитавшись газет, с чистосердечным желанием помочь афганскому народу, поддержать демократическую революцию.
Комсомол, к тому времени уже выхолощенный, бездушный, почти не оставлял им возможности проявить себя дома, реализовать свою энергию, свои творческие способности, наконец, свое мужество. Надеялись в Афгане пожить по-настоящему.
Там война, там не место формализму и подлости. Там ты либо герой, либо дерьмо.
Ехали, чтобы собственными глазами увидеть, что же это такое — революция, гражданская война, чтобы через Афганистан найти ответы на множество мучивших вопросов о прошлом, настоящем и будущем своей родной страны.
Ехали потому, что надеялись за Амударьей найти свой интерфронт. «Чтоб землю в Герате крестьянам отдать».
Не надо скептически улыбаться и противопоставлять такому вот романтическому порыву позицию тех, кто предпочел тюрьму и ссылку за протесты против развязывания афганской бойни. Честь и хвала тем, кто прозрел раньше. У каждого был свой путь к постижению истины. Многие мои друзья уезжали в Афганистан от самих себя. Да, он казался спасением — даже если там был риск погибнуть.
Главной заботой молодых наших советников, особенно на первых порах, было найти с афганскими сверстниками общий язык, подружиться с ними. Это было важно вдвойне, когда речь заходила о совместной профессиональной работе.
Из дневника:
«К моему любимцу в газете «Дерафше джаванон» Фаруку — юному скромному пуштуну — из Джелалабада приехал отец. Он рассказал, что в их дом недавно нагрянули моджахеды. Узнав, что Фарук стал работать в газете, требовали выдать им его для расправы. Отец специально приехал в Кабул, чтобы предупредить сына: «Не вздумай пожаловать в гости».
Фарук — молодец. Он лезет в самое пекло. По вечерам после работы надевает национальный пуштунский костюм и идет на окраину Кабула — туда, где стоят шатры кочевников. Как-то я сказал, что не худо бы нам добыть репортажи из отрядов контрреволюции. Фарук сразу вскинулся: «Я готов». И вот теперь он ходит к кочевникам. Там завязано много ниточек, если хорошо потянуть, такой клубок можно будет распутать…
Недавно он сам — пока это уникальный случай для местной журналистики — поехал в командировку на север страны, побывал в наиболее опасных районах. Правда, хороших статей не привез. Не умеет еще писать. И страшно переживает из-за этого. Мой переводчик сегодня рассказал: «Был у меня дома Фарук и жаловался: вот, дескать, Снегирев ставит нам в пример своих друзей — знаменитых советских журналистов, но я тоже хочу стать таким. И… не могу. Не умею».
Важно, что он хочет, важно, что когда я рассказываю что-то, распекаю его за что-то, он смотрит на меня широко открытыми юношескими глазами, и в этих глазах я вижу энтузиазм, преданность избранному делу, мучительное желание понять, овладеть…
Абсолютное отсутствие профессионализма — общая беда для всех ребят газеты. Они на ходу учатся элементарным вещам. Каждый мой визит в редакцию всегда превращается в длинную лекцию или «пресс-конференцию» о принципах макета, верстки, о планировании, об организационной работе, жанрах, иллюстрациях, о конкретном сборе материала…
В первое время, не в силах сдерживаться, я их часто ругал — они казались мне беспросветно ленивыми. С течением времени убедился: не ленивые, нет — просто носят на себе печать многовекового восточного уклада. А ребята хорошие — научатся, обязательно научатся».
Требовалось время, и немалое, чтобы понять новую страну, ее людей. Главная заповедь медленно, исподволь входила в сознание наших советников: не надо соваться со своим уставом в чужой монастырь. К сожалению, совались. Да и сами афганцы порой охотно, даже с рвением, бросались выполнять нелепые советы и указания, реализовывать чуждые им, привнесенные из советской действительности идеи.
Вот перевод фрагмента одной из статей, опубликованной в «Дерафше джаванон»:
«Социалистическое соревнование — важный этап в развитии страны.
«Мы, рабочие и служащие завода «Джангалак», одобряем и поддерживаем решение Центрального совета профсоюзов Афганистана о повсеместном проведении социалистического соревнования. Мы понимаем значение этого соревнования для укрепления национальной экономики и обещаем работать еще лучше, экономить сырье и электроэнергию…»
Это строки только из одного обязательства. По решению ЦС профсоюзов Афганистана четвертую годовщину Саурской революции решено было встретить массовым социалистическим соревнованием среди производственных коллективов. На всех фабриках и заводах проводились митинги в поддержку решения профсоюзов.
О ходе социалистического соревнования на заводе «Джангалак» рассказывает председатель профсоюзного комитета товарищ Абдурахман: «Соревнование у нас развертывается по строго разработанному плану. Производственные задания решено повысить в три раза».
В цехе по производству чугуна мы беседовали с рабочим Захми, который трудится возле большого станка. Он сказал так: «Некоторые думают, что для увеличения производства надо расходовать побольше энергии и сильнее нагружать оборудование. Это неправильно. Мы считаем, что следует больше работать головой и иметь точно рассчитанный план. Рабочие нашего цеха производят сверхплановую продукцию, не давая уставать ни себе, ни станкам».
Председатель пожаловался, что у них нет пропагандистских материалов на тему соревнования. «Но мы постараемся их достать и еще шире развернем соревнование…»
Не правда ли, это уже мир абсурда, зазеркалья. Какое там соревнование да еще социалистическое, если на весь Афганистан крошечный механический заводик едва ли не единственный? Если нет ни квалифицированных рабочих, ни сырья, ни электроэнергии. Если люди заученно отвечают на вопросы, сами не понимая, о чем идет речь…
Увы, афганские профсоюзы тоже имели советского советника. Очень маститого и очень уверенного в себе. Он и решил ничтоже сумняшеся, с согласия Москвы, что именно соцсоревнования не хватает разрушенной, нищей стране. И потребовал его широко организовать.
Определенные директивы советники получали непосредственно из центра, из тех ведомств, которые их командировали. Скажем, из ЦК комсомола как-то поступило указание провести в первичных организациях ДОМА Ленинский зачет. Комсомольские работники и в Союзе-то толком не представляли, что это такое — Ленинский зачет, хотя неоднократно рапортовали об успешном проведении и «массовом охвате», а уж как организовать его в афганской действительности — и подавно не ведали. Однако, спустя какое-то время, плюясь и чертыхаясь про себя, бодро отрапортовали: вся афганская молодежь не только сдала Ленинский зачет, но, разохотившись, решила впредь сдавать его ежегодно.
Метастазы застоя, театра абсурда тянулись из родных просторов и сюда, в Афганистан.