Страница 1 из 110
Давид Гай. Владимир Снегирев
Авторы переводят часть гонорара за эту книгу в фонд помощи и Нвалидам-«афганцам»
От авторов
Эта книга писалась по горячим следам войны, той необъявленной, о которой вначале говорили мимоходом, как бы между прочим и которая заявила затем о себе неизбывным горем и страданием, предстала в страшном, дотоле невиданном обличии (хотя к войнам нам не привыкать), посеяла смятение и растерянность в миллионах душ. Как, почему, зачем это произошло?.. Как, почему, зачем шагнули мы на землю соседнего суверенного государства, чей народ испокон века был дружествен нам?
Не однозначны ответы на эти вопросы. Афганский клубок вобрал в себя и причудливо запутал множество нитей, в каждой из них — своя частичка правды. Распутать этот клубок — отнюдь не простая задача.
Когда течешь в лаве, не замечаешь жара. Не остыла афганская лава, не появилась еще возможность подвергнуть скрупулезному анализу все девять лет самой продолжительной за советские годы войны. То, что написано, снято в кино, — в основном требует критического переосмысления. Однако политическая оценка афганской эпопее уже дана, названы виновные в развертывании невиданной по продолжительности бойни. Все правдивее пишется о том, что происходило в Афганистане с декабря 79-го по февраль 89-го. Но это лишь подступы к Правде, и только в ней наше покаяние, искупление, исцеление.
«Пусть у врага винты, болты, и медь, и алюминий. Твоей великой правоты нет у него в помине»… Пастернаковские строки всплывают сами собой, едва задумываемся об уроках Афганистана. Не было у нашей 40-й армии той великой правоты, что вливала силы в изнуренную кровопролитными боями нашу армию в 41-м и вела к Берлину в 45-м. Не было, и в этом заключается печальная особенность афганской войны.
Книга эта выстроена на подлинных свидетельствах, воспоминаниях живых участников тех событий, различных, еще вчера засекреченных, документах. Мы с самого начала решили напрочь исключить даже самую малую толику беллетризации.
Мы встретились и записали в блокноты и на магнитную пленку десятки и сотни монологов советских солдат, офицеров, генералов, дипломатов, советников, видных партийных и государственных деятелей Афганистана. С каждым месяцем люди все откровеннее делились с нами. Меняющаяся ситуация в стране побуждала их не таиться, не бояться говорить правду.
На страницах книги отражен и афганский опыт авторов, чьи взгляды, позиции такжё претерпели значительные изменения; мы все — дети своего времени и меняемся вместе с ним. Об этом мы рассуждаем в специальных разделах «Диалог авторов».
Мы не стремились объять необъятное. Далеко не все аспекты войны нашли отражение в книге. Сознательно ушли от темы военнопленных. Почти не касались «афганского синдрома», трудностей врастания вчерашних воинов в мирную жизнь, помощи инвалидам… Это задача особого исследования, в нем, наряду с журналистами, писателями, должны участвовать медики, психологи…
Разумеется, наши авторские оценки и выводы пристрастны, окрашены личностным отношением к описываемому. Иначе и быть не могло. Это не строгий исторический труд, где все выверено и разложено по полочкам, а попытка публицистического осмысления. Насколько она удалась, судить читателям.
Об афганской войне будет написано еще много. Снимут фильмы. Поставят пьесы. Нужна неизбежная временная дистанция, чтобы сквозь нее, как сквозь чистую линзу, по-настоящему увидеть эту войну.
Мы писали по горячим следам.
Глава первая
Роковой день
Обед во дворце на Дар-уль-аман
27 декабря 1979 года новый правитель Афганистана Хафизулла Амин пригласил к себе гостей. На обед вместе с женами съехались его ближайшие соратники — члены Политбюро, министры. Формальным поводом, чтобы собрать всех, стало возвращение из Москвы секретаря ЦК НДПА Панджшери. Но имелась и еще одна существенная причина, по которой Амин пригласил к себе гостей. Недавно он переехал в специально отремонтированный для главы партии и государства роскошный дворец, расположенный на холме в конце проспекта Дар-уль-аман. Раньше здесь размещался штаб кабульского гарнизона, теперь же этот величественный замок стал принадлежать генеральному секретарю ЦК НДПА, председателю Революционного совета, вождю всех афганских трудящихся. Амину не терпелось показать гостям роскошные покои, богатую роспись стен, отделанные деревом и камнем личные апартаменты, бар, столовую, залы для торжественных приемов.
Вокруг дворца были разбиты цветники, а на соседнем холме отстроен в стиле модерн ресторан для будущих веселых пикников. Получивший университетское образование в США, Амин был не чужд светских забав.
Обед проходил в легкой, непринужденной обстановке, тон задавал сам радушный хозяин. Когда Панджшери, сославшись на предписание врачей следовать диете, отказался от супа, Амин дружески пошутил: «Наверное, в Москве тебя избаловали кремлевской кухней». Панджшери кротко улыбнулся, приняв шутку. Он вытер салфеткой губы и еще раз повторил для всех то, что уже рассказывал Амину: советское руководство удовлетворено изложенной им версией смерти Тараки и смены руководства страной, его, Панджшери, визит еще больше укрепил отношения с Москвой. Там ему подтвердили, что СССР окажет Афганистану широкую военную помощь.
Амин торжествующе обвел глазами присутствующих: «Советские дивизии уже на пути сюда. Я вам всегда говорил, что великий сосед не оставит нас в беде. Все идет прекрасно. Я постоянно связываюсь по телефону с товарищем Громыко, и мы сообща обсуждаем вопрос, как лучше сформулировать для мира информацию об оказании нам советской военной помощи».
После вторых блюд гости перешли в соседний зал, где был накрыт чайный стол. Некоторые, сославшись на срочные дела, уехали. И тут случилось необъяснимое. Почти одновременно все почувствовали себя худо: их одолевала чудовищная, неведомая никому раньше сонливость. Люди падали в кресла и буквально отключались. Напуганная прислуга бросилась вызывать докторов из советского посольства и Центрального военного госпиталя.
Странная болезнь в одночасье поразила всех, кроме Панджшери. Амин не был исключением: его охранники, поддерживая обмякшее тело генсека, помогли ему добраться до кушетки, и хозяин дворца мгновенно провалился в глубокий сон.
Когда приехавшие из советского посольства врачи промыли ему желудок и привели в чувство, он, едва открыв глаза, удивленно спросил: «Почему это случилось в моем доме? Кто это сделал?»
День катился к закату. Амин еще не знал, что главное удивление, вернее, потрясение ждет его впереди. Почти все гости, пришедшие в себя, разъехались. В 19 часов 30 минут — стало уже темно — несколько страшных взрывов потрясли здание. С потолков посыпалась штукатурка, послышались звон разбитого стекла, испуганные крики прислуги и охранников. И почти сразу вслед за этим ночную тьму разорвали светлые нити трассирующих пуль — они тянулись ко дворцу со всех четырех сторон, а грохот взрывов стал беспрерывным.
Все, что существовало до этого, мгновенно, сразу, без всякого перехода перестало существовать. На дворец был обрушен такой шквал огня, что нечего было и думать о каких-то отдельных террористах. Но что это? Бунт? Измена? Или, может быть, кошмарный сон?
Амин оторвал от подушки тяжелую голову: «Дайте мне автомат». «В кого ты хочешь стрелять? — спросила его жена. — В советских?»
Вскоре все было кончено. Осколки гранаты настигли Амина за стойкой того самого бара, который он с гордостью показывал днем своим гостям. Через несколько минут к уже бездыханному телу подошел вооруженный человек в военной форме, но без знаков различия, перевернул Амина на спину, достал из своего кармана фотографию и сверил ее с тем, чье тело недвижимо лежало перед ним. Убедившись в том, что не ошибся, человек без знаков различия в упор еще раз выстрелил в теперь уже бывшего руководителя Афганистана.