Страница 104 из 110
— Почему, как вы думаете, Александр Александрович?
— Затрудняюсь ответить…
Попробуем дать свой ответ. Похоже, наши не хотели создавать прецедента. Если обменять Охримюка, моджахеды начнут выкрадывать и других советских советников, дипломатов с той же целью обмена. Нет, уж лучше не давать им такого повода, полагали в Москве.
И старый геолог продолжал томиться в плену, веря, надеясь, ожидая.
А. А. Коляжнов: По линии КГБ дошли такие сведения: наш лазутчик побывал в расположении банды и видел Охримюка, отрастившего огромную бороду (в Кабуле он носил лишь усы). Попытаться освободить его было невозможно. Тогда возникла идея выкупа. Но, по-моему, всерьез ее реализацией никто не занимался.
Так продолжалось более полугода. Можно только догадываться, что творилось в душе пленного. Видимо, он написал не одно письмо, прося руководство страны вызволить его из беды. Но все тщетно. В той крупной военно-политической игре, вернее сказать, авантюре, которую затеяли в ДРА наши лидеры, Охримюк был слишком мелкой сошкой, чтобы обращать внимание на его страдания.
— Давайте, Александр Александрович, представим себе эту коллизию. Специалист, партиец, верой и правдой служивший Отечеству, оказывается в беде. Он искренне верит в то, что его не оставят в беде, ему обязательно помогут, он свято убежден в этом. Но бегут дни, и каждый день уносит золотоносную крупинку надежды. И вот уже надежды этой осталась жалкая щепотка на дне души. И все, ради чего он жил и работал, кажется мизерным, никчемным, пустым.
Крайнее разочарование в людях, кому служил, а наверное, и в системе, породившей такие отношения, — вот самое страшное, одолевавшее Охримюка в плену.
— Об этом мы с вами можем только догадываться. Но, похоже, вы недалеки от истины.
О судьбе Охримюка стало известно из заметки в «Юманите». В ней было сказано, что такого-то числа (не помню точно даты) казнен советский специалист — геолог Михаил Евгеньевич (перепутали имя отчество) Охримюк. В неволе он прожил чуть меньше года… Предали ли его земле — неизвестно.
Жена его просила предоставить место в колумбарии московского кладбища для символического захоронения. Занимались этим и Совмин, и другие организации. Говорят — не положено…
«Маринка, я умираю…»
Наши мирные специалисты в Афганистане гибли не так уж часто. Специальную охоту за ними моджахеды, за редким исключением, не вели. Счет шел на единицы, и потому каждая смерть долго помнилась.
Преподаватель Кабульского политехнического института Алексей Анатольевич Либерман погиб в 1984 году от руки охранника-царандоевца. Егожена — Марина Валерьевна Муратова — чудом осталась жива, получив тяжелое ранение ног. Ее нервный, импульсивный, предельно искренний рассказ передаем так, как он записан на пленку, — без каких-либо купюр.
М. Муратова:
— Что потянуло в Афганистан? Причина — жуткая наша жизнь, полная безысходность. Муж был ассистентом геологического факультета МГУ — 180 рублей, я работала на географическом, мэнээсом, еще 170 рублей. Плюс кооперативная квартира. У нас росли два сына, тянули еле-еле и то только потому, что помогали родители мужа — доктора наук. Мы, конечно, были очень гордыми, пытались денег у них не брать. Но нам давали сотню, и благодаря ей мы как-то существовали. А любая загранииа — это, помимо всего, еще и заработок.
Потом это же страшно интересно. Мы ведь раньше никуда не ездили. Я в Польше была со студентами, Алеша, тот вообще никуда не выезжал…
В Афганистане мы были два раза. Впервые приехали сюда еще в семидесятом. Это было прекрасно. Мы оба воспитывались в уважении к людям, и у нас сразу же установились хорошие, теплые отношения с местным населением. Алеша преподавал в «политехе» геофизику, я, являясь женой специалиста, — так это официально называлось — работала машинисткой в одном из учреждений.
Я очень люблю Афганистан. Сейчас, правда, не смогла бы туда поехать — слишком больно, а тогда он нам с Алешей стал очень близок, нам жилось там хорошо, интересно. Нас, шурави, уважали, любили, и это было главное. Вы, наверное, знаете: на севере Афганистана даже существовала группа людей, нечто вроде политической партии, ратовавшая за присоединение к СССР.
Наши специалисты вели себя в Афганистане по-разному. Некоторые, увы, не самым достойным образом. У нас, советских, есть такое свойство: если мы попадаем в Америку или во Францию, понимаем свое место и ведем себя тихо, а если, допустим, в Афганистан, то чувствуем себя чуть ли не хозяевами. И потом эта страсть экономить на желудке ради денег… У нас была дама, питавшаяся исключительно плавленными сырками. Когда в Союзе вдруг наступал кризис с сырками, она падала в голодные обмороки. А ведь афганцы очень наблюдательны, они все видят, все замечают и относятся к нам в соответствии с этим…
В первый раз мы провели в Афганистане около трех лет. И сохранили самые отрадные впечатления об этой стране и ее людях.
Шло время. Мы продолжали работать в МГУ, муж защитил диссертацию (я уже была кандидатом наук). И тут — война. Для нас это была трагическая неожиданность. С первой минуты мы понимали: вводить в ДРА войска — преступление. И когда мы во второй раз попали в Афганистан, осенью восемьдесят первого, нас Постоянно преследовало чувство стыда. Стыда за страну, пославшую своих солдат убивать и гибнуть самим.
Скажу вам откровенно: теперь уже вовсе не деньги и не заграница побудили нас вновь приехать в Кабул. Вспомните, какие это были годы. Апогей застоя, лжи, фарисейства. Нам все осточертело, омерзело. Афганистан, о котором мы сохранили прекрасные воспоминания, виделся своего рода выходом из душевного кризиса. Конечно, там была война, но мы не испытывали чувства страха. Поверьте, не испытывали.
Самое первое впечатление. На аэродроме нас встретили солдаты и шофер Азим, который работал в «политехе» еще в семидесятом. И я совершила «непозволительный поступок» — кинулась целовать Азима. Алеша начал рассовывать конфеты в его карманы. Это была импульсивная попытка загладить перед простым афганцем чью-то вину.
В Кабуле мы оба преподавали. И свыкались с новыми условиями существования, когда стреляли, в том числе и по «политеху», когда часто выключали воду, электричество и так далее. Человек ко всему привыкает. Война стала для нас неким атрибутом быта — тяжелого, но неизбежного. Плюс жизнь в советской колонии с ее традициями — теми, прежними, когда ты находишься в полной власти советника, когда за какие-то маленькие прегрешения тебя могут немедленно выслать домой с плохой характеристикой.
В наш период нам с советником не повезло. Он оказался алкоголиком, частенько валялся на глазах афганцев пьяный в пыли, к тому же был злой и мстительный.
И еще о быте. Я записала на пленку типичное объявление, рисующее обстановку в нашей колонии в КПИ. Его читали по местному радио. Хотите послушать?
«Уважаемые товарищи! Прослушайте, пожалуйста, объявление о режиме проживания в городке КПИ с 5 ноября по 10 ноября 1983 года. С 5 ноября по 10 ноября в городке КПИ устанавливается круглосуточное дежурство по специальному графику… 5 ноября, 6.30 утра — начало дежурства. 6 ноября, 6.30 утра — окончание дежурства. Ответственный дежурный — товарищ Азоркин, дом 6, квартира 9. Дневные дежурные — товарищи Захарченко и Моисеева…
С 5 по 10 ноября выезд в город по личным делам закрыт. Въезд в поселок автотранспорта с 7 ноября и впредь будет разрешен только по специальным пропускам… Выход в дуканы в праздничные дни 7 и 8 ноября разрешен с 8 до 14 часов. В остальные дни — по существующему графику.
Напомним о способах подачи сигналов предупреждения и тревоги, а также о правилах поведения населения городка при подаче таких сигналов.
Сигнал тревоги подается тремя длинными очередями из автомата, пуском красной ракеты, частым боем в рельс у караульного помещения. По сигналу тревоги члены методической группы занимают места по боевому расписанию. Всем остальным специалистам и членам семей рекомендуется укрыться в ванных комнатах. Свет в квартирах должен быть немедленно выключен. Сигнал предупреждения подается двумя длинными очередями из автомата. При этом сигнале все население городка уходит с открытых мест и балконов в квартиры. Свет в квартирах должен быть погашен. Члены методической группы также остаются в квартирах, но должны быть готовыми к действиям по боевому расписанию. Оповещение об отбое тревоги или предупреждения подается редкими ударами в рельс у караульного помещения, голосом, а также по радио. Радиоточки в квартирах должны быть постоянно включены»…