Московская Плоть

6

Его сиятельство граф Растопчин уже давно перестал печалиться от того, что довелось ему когда-то вляпаться в историю Москвы пропитанным дымом пожарищ. Размышляя о поджоге, он постепенно пришел к мысли, что делал это исключительно из патриотических соображений. Ну а как же еще? Будучи главнокомандующим Москвы, он истово собирал пожертвования на ее оборону, поскольку городская казна была им же самим неосмотрительно расхищена. Выпускал лубочные картинки, призывал обитателей Первопрестолькой лечь костьми и не уступать ни пяди… Но поскольку москвичи не послушались, граф, как мог, лично создавал трудности неприятелю. Но неблагодарные потомки не оценили. И это больно ранило.

А между тем иначе и быть не могло. Растопчин служил растопчой, или, как бы сейчас сказали, истопником, еще у Василия Темного, и, следовательно, на роду ему было написано растапливать да поджигать. То есть был он пироманом по призванию и по профессии. Так сказать, и по любви, и по работе. Но московское комьюнити, вовремя разглядев враждебного поджигателя, приобщилостервеца доподлинно, и теперь он поджигал Москву исключительно для пользы дела. Неоднократно Дядьке и Параклисиарху приходилось отбивать и отмазывать московского растопника у разъяренных огнеборцев, которые ставили даже капканы на него у дома в Пожарском переулке, как на дикого зверя.

Получив в холдинге ЗАО МОСКВА пост Главного Риелтора Москвы, Растопчин проникся новой миссией. Он стал Мастером Расчистки. Стратегическая задача риелторов, как ее понимал сиятельный, состояла в замене непотребной комьюнити нечистой плоти на чистую, в увеличении ее удельного веса, а также в уплотнении стратегического ресурса органики на один квадратный метр жилой и нежилой площади Первопрестольной. И московское строительство полезло вверх, под самые небеса. Граф рулил инвестиционными проектами и риелторскими конторами. Удалял непотребную плоть из центра Москвы, из старых особняков, расчищал и воздвигал. Каждый московский проект непременно и в первую очередь поступал к нему на визирование.

Нежилой фонд был изобретением Главного Риелтора Москвы – Растопчина. Граф оказался большим мастером сепарировать недвижимость по характеру потребления. Он прекрасно понимал, что если отдавать недвижимость под многомиллионные очереди нечистой публики, потребляющей колбасу, то никакая ПРА в итоге не светит. Деньги на ветер. Как из живого он делал неживое, так с легкостью из жилого – нежилое. Впрочем, горит жилое и нежилое одинаково ярко и зрелищно.

Войдя в азарт, Растопчин, как кот, метил Москву. Самым крупным из недавних достижений графа стало преображение Манежной площади, которую он расчищал с 1931 года. Некогда вонючее «чрево Москвы» кишело крысами. Лавки, торговые ряды и трактиры снабжали москвичей дичью, рыбой, птицей, поставляли снедь в трактиры и рестораны. Обсчет и обвес покупателей были безобидной шалостью по сравнению с главным бичом – ужасающей антисанитарией, которая расползалась во все стороны в виде бочек с тухлятиной, гниющими шкурами и потрохами. Даже Голицынские и Троекуровские палаты были превращены в «склады», а на самом деле – загажены нечистотами.

Растопчин имел виды и строил планы на подземелье и поверхность Москвы. В 1990-х годах при его непосредственном участии под Манежной площадью вырос крупный подземный торговый комплекс «Охотный ряд». Первоначально конкурс на лучший проект реконструкции площади выиграла архитектурная мастерская Б. Улькина. Но кто такой в масштабах вечности этот Б. Улькин, если за дело берутся бессмертные? Граф подсуетился, и площадь была реконструирована по проекту, предложенному холдингом ЗАО МОСКВА: каскад фонтанов в Александровском саду, входящий в состав торгового комплекса «Охотный ряд», сооружен был в охранной зоне объекта всемирного наследия – Московского Кремля. По мнению некоторых искусствоведов и архитектурных критиков, строительство «Охотного ряда» практически уничтожило Манежную площадь. Но разве дано смертным критикам постичь грандиозность замыслов и фееричность их воплощения бессмертными? Впрочем, и бессмертных конечный результат не совсем устроил, оттого пришлось подправлять – спалить Манеж и перестроить его заново, начинив подземелье в соответствии с новыми задачами. Бюджетные деньги хлестали тогда через край, и комьюнити по мере сил помогало московским властям в их освоении. К тому же волны благорасположенной органики в определенным образом выстроенном подземелье выносили на поверхность отсепарированный выхлоп агрессии, притягивающий беспорядки на Манежную площадь. Значение имели, конечно, не сами беспорядки, а сгустки плоти – носители оных беспорядков. Так происходило со всеми подобными объектами холдинга ЗАО МОСКВА, оснащенными сепараторами: подземный позитив оборачивался наземным негативом.

Массивную фигуру Главного Риелтора Первопрестольной украшала цепь с брелоком в виде зажигалки и внушительной связкой ключей от Москвы и ее недвижимости. Этим серым утром он не обходил дозором подведомственную территорию, а сидел в своем кабинете за массивным столом мореного дуба, над которым красовался плакат по технике безопасности:

ПЕРЕД ВЫПАЛОМ ДАЙ СИГНАЛ И УКРОЙСЯ В БЕЗОПАСНОМ МЕСТЕ!

По другую сторону стола разворачивал цветные обертки, обнажая крупный предмет квадратной формы, элегантный господин, известный в свое время как Петер Карл Фаберже. Вскоре из оберток показался резной ящик с круглыми ячейками, из которых торчали искусно выполненные яйца, переходившие в глубине ящика в основания для печатей разных ведомств с двуглавыми орлами.

– Все несетесь, Карл Густавович? – похохатывал хозяин кабинета, с очевидным удовольствием исследуя яйца.

– А чего ж мне не нестись, коли спрос есть? – отвечал ювелир.

– Несушка вы моя! – умилялся граф. – Вот ведь, что значит настоящий мастер своего дела: из самого простого – да вот хоть бы и из печатей – непременно шедевр выйдет! Таких яиц к завтраку мне еще не подавали! Зато теперь я смогу по мере надобности брать за яйца и Москомимущество, и мэрию, и Моссовет, и БТИ, и налоговую инспекцию с ее же полицией.

– А это, извольте видеть, МВД с таможней. У них яйца исключительно бриллиантовые, огранки «кушон» и «люцер». А просто резать печати – это мне скучно-с.

Карл Густавович подумал, что и он раньше только государю императору такие яйца к завтраку подавал, но не стал озвучивать, хотя и пожаловался Главному Риелтору:

– А спрос растет год от года: только выскочит какой прыщ на голой заднице России, так ему непременно сразу яйца Фаберже и подавай. А где ж на всех напастись? Вот и приходится… Все пальцы уже стер об них, окаянных! – Ювелир предъявил графу ладони, на которых без труда читались обнаженные кости фаланг пальцев. – Иногда, верите ли, хочется нанять Ивана Выродкова да заказать ему отстрел прямо по московскому списку Форбс.

– Господь с вами, голубчик! Кого тогда потреблять будем? Вы их лучше яйцами закидывайте.

Растопчин вынул, примеряясь, яйцо мэрии Москвы. Расписанное драгоценными эмалями, словно на Пасху, красно-белыми башенками в псевдоготическом московском стиле, в руку оно ложилось охотно, плотно прилегая к ладони.

– А вот кого пострелял бы, так это археологов с их маниакальным стремлением к исследованию культурных слоев под сгоревшими объектами. Тоже мне, культурные, – сетовал Риелтор, – подумаешь, печку или колодец нарыли. Я плевал двести лет тому назад в этот колодец, и то никакой ностальгии не испытываю. Но теперь-то уж держитесь, землеройки ученые! – потряс он зеленым яйцом Москомнаследия, выполненным в технике перегородчатой эмали с кракелюрами под старину и благородной патиной на перегородках.

Тепло простившись с ювелиром, Растопчин взялся за телефон. Перед Новым годом у Главного Риелтора наступало горячее время: он активно закупал пиротехнику у китайцев и исследовал Садовое кольцо на предмет нерентабельных квадратных метров.