Красный корсар

При этом вопросе многозначительные и понимающие взгляды собеседников скрестились. Капитан вынул из полуоткрытого ящика один флаг, привлекший внимание гостя, и, развернув его во всю ширину, сказал:

— Как видите, это лилии Франции. Герб с претензиями на незапятнанность — неплохая эмблема, достойная безукоризненных французов. Тем не менее он несколько загрязнился от долгого употребления. Вот расчетливый голландец — просто, солидно, дешево. Я не очень люблю их флаг: если корабль, идущий под ним, представляет собой ценность, владельцы не очень-то склонны отдавать его. Вот флаг чванливых гамбуржцев. Они владеют всего одним богатым городом и хвалятся этим, выставляя напоказ его башни. О прочих своих богатствах они в этой аллегории предпочитают мудро умалчивать. А вот полумесяцы турков, нации лунатиков, воображающей себя наследницей царства небесного. Пускай себе наслаждаются этим сознанием: они редко ищут благословения небес в открытом море. А это — африканцы, мелкие спутники, вращающиеся вокруг турецкой луны. Я мало общался с этими господами: они редко возят ценный груз. Ага, вот кого я люблю — пышный испанец! Желтое поле напоминает о сокровищах его рудников. А корона? Можно подумать, она и впрямь отлита из золота — так и хочется протянуть руку и схватить ее. А вот и более скромный, но все же богатый португалец. Я всегда считал, что в такие вот роскошные безделушки — я имею в виду распятие, которое, как видите, висит в благочестивом соседстве с дверью моей каюты, — вставлены настоящие бразильские алмазы.

Уайлдер обернулся и взглянул на драгоценную эмблему, действительно висевшую на переборке в нескольких дюймах от указанного места. Удовлетворив свое любопытство, он опять было принялся рассматривать флаги, как вдруг почувствовал на себе еще один из тех испытующих взглядов, которыми капитан старался украдкой прочесть мысли, отражавшиеся на лицах его собеседников. Возможно, он и сейчас пытался выяснить, какое впечатление производит на гостя вся эта обильная выставка. Как бы то ни было, Уайлдер не мог сдержать улыбку: ему пришло в голову, что каюта была убрана таким образом нарочно, в предвидении его прихода и в расчете на то, что пышность убранства окажет на него благоприятное воздействие. Капитан заметил эту улыбку и, может быть, неправильно истолковал ее; во всяком случае, именно эти верные или неверные догадки побудили его продолжать ироническое описание флагов еще более живо и весело, чем прежде.

— Эти двуглавые чудища — сухопутные птицы и редко отваживаются вылетать в открытый океан, — продолжал он. — Они не для меня 49. Вот мужественный, доблестный датчанин, вот упорный швед, а это мелкота, — произнес он, быстро проведя рукой по более тонким валикам, аккуратно лежавшим на отведенных им местах, — хоть она тоже развевает по ветру свои тряпки подобно великим державам. Вот роскошный неаполитанец… Ах, вот наконец и ключи от царства небесного! Флаг самый подходящий, чтобы умереть под ним. Однажды под этим самым лоскутком я сцепился врукопашную с тяжело вооруженным алжирским корсаром…

— Как, вы решились сражаться под знаменем церкви?

— Исключительно из благочестия. Я представил себе, как изумится варвариец, обнаружив, что мы отнюдь не возносим к небу молитвы. Не успели мы дать по нему один-два залпа, как он стал клясться, что сам аллах предопределил ему сдаться. Когда я обрушился на него с наветренной стороны, мусульманин, наверно, решил, что его атакует весь святой конклав 50 и что близок конец Магомета и всех его потомков. Признаюсь, я сам спровоцировал столкновение, показав ему эти мирные ключи, — он ведь по тупости своей полагал, что они открывают добрую половину несгораемых шкафов христианского мира.

— И вы отпустили его, когда он признал свою ошибку?

— Да, с должным напутствием. Мы обменялись кое-какими товарами и расстались. Я оставил его курить трубку в бурном море с форстеньгой за бортом, с бизань-мачтой под кормой и шестью-семью пробоинами в подводной части, куда все время вливалось ровно столько воды, сколько ее откачивали. Он был на верном пути к тому, чтобы обрести свою долю райского блаженства. Но так предопределил аллах, и он был доволен!

— А это что за флаги? О них вы не упомянули. Их много, и они богато расшиты.

— Это флаги Англии. Они, подобно ей самой, аристократично пестры, как ее партии, и не лишены юмора. Здесь есть тряпье для всех рангов и положений, как будто люди не сделаны из одного теста и подданные одного королевства не могут плавать под одним флагом. Вот флаг лорда главного адмирала, вот святой Георгий, вот красное поле, вот голубое — на любой случай или для любой прихоти. Вот полосы матери Индии 51 и даже сам королевский штандарт 52!

— Королевский штандарт!

— Почему нет? Ведь говорят же, что капитан — самодержец на своем корабле. Да, это штандарт короля, и более того — мы поднимали его, когда встретились с адмиралом.

— То есть как? — вскричал молодой человек с ужасом, который испытывает священнослужитель при виде святотатства. — Поднимать королевский штандарт перед адмиральским судном! Все мы знаем, как трудно, даже опасно выкинуть ради забавы хотя бы простой вымпел в виду королевского крейсера…

— Люблю подразнить этих негодяев! — прервал его капитан с приглушенным, но горьким смехом. — В этом есть какое-то особое удовольствие. Они не раз пытались наказать меня за это, но всегда безуспешно — силенок не хватало. Но вы-то понимаете, как приятно сводить счеты с законом, выставив напоказ это широкое полотнище… Больше говорить не стоит.

— А каким из всех этих флагов вы чаще всего пользуетесь? — спросил Уайлдер после краткого, но глубокого раздумья.

— В этом отношении я прихотлив, как пятнадцатилетняя девчонка в выборе лент. Иногда я меняю по дюжине флагов в день. Немало достойных купцов, придя в порт, рассказывали чистую правду то о голландце, то о датчанине, с которым они перемолвились словечком в открытом море. В дни сражений у меня на этот счет тоже бывают всякие причуды. Но особенно я люблю один флаг.

— Какой же?

Капитан положил руку на один из свернутых флагов и на минуту замер. Он смотрел на своего гостя так пристально и напряженно, что, казалось, читал в самых глубинах его души. Затем он развернул перед юношей ровное кроваво-красное полотнище без вышивки, без всяких украшений и торжественно произнес:

— Вот он.

— Но ведь это пиратский флаг!

— Да. И он мне больше по вкусу, чем мрачное черное поле с черепами и прочей ребяческой чепухой. Этот флаг не угрожает, он просто говорит: «Купить меня можно только такой ценой». Мистер Уайлдер, — добавил он, оставив иронически-шутливый тон, в котором вел предшествующий разговор, и в голосе его зазвучали властные нотки, — мы понимаем друг друга. Пора каждому из нас плавать под собственным флагом. Нужно ли говорить вам, кто я?

— Полагаю, что не нужно, — сказал Уайлдер. — Если я верно толкую все эти явные приметы, передо мною…

— … Красный Корсар, — докончил его собеседник, заметив, что Уайлдер не решается произнести эти страшные слова. — Да, это так, и я надеюсь, что наш разговор — начало прочной и долгой дружбы. Сам не понимаю, почему с момента нашей первой встречи меня влечет к вам какое-то неизъяснимое, но сильное чувство. Может быть, я ощутил пустоту, которую мое положение создает вокруг меня. Как бы то ни было, я принимаю вас от всего сердца и с распростертыми объятиями.

Хотя все, что предшествовало этому открытому объяснению, доказывало, что Уайлдер и раньше имел некоторое представление о характере корабля, на который он так смело явился, молодой моряк не без смущения выслушал признание собеседника. Слава этого знаменитого пирата, его дерзновенность и щедрость, так часто сочетавшиеся с жестокостью, его неизменное презрение к смерти — все это, вероятно, теснилось в уме нашего искателя приключений и заставляло его колебаться. Он готовился принять важное решение, а всем нам свойственны колебания на серьезных жизненных поворотах, даже если повороты эти отнюдь не неожиданны.

49

Речь идет, по— видимому, о русском императорском гербе. В XVIII веке русские суда действительно больше всего плавали в европейских водах.

50

Конклав — совет кардиналов при римском папе.

51

Имеется в виду флаг Ост-Индской компании.

52

Королевский штандарт — флаг, который несет судно лишь во время пребывания на нем короля.