Аналогичный мир-2

   - С каких пор ты закупаешь материал на свои деньги? И почему ты не обратился ко мне?

   - Я сказал, что это не твои проблемы.

   Отец останавливается перед глухой железной дверью в конце коридора и начинает её отпирать. Ключ-печатка, сейфовый ключ, предохранитель... однако, мощное сооружение. Он повторяет это вслух.

   - Я не могу рисковать, - отмахивается отец. - Входи.

   Отец пропускает его, тщательно запирает дверь, и несколько мгновений ожидания в полной темноте. Он слышит тяжёлое болезненное дыхание нескольких людей и начинает догадываться. Отец включает свет. Стандартный лабораторный блок из лаборатории, соединённой с холлом и камерой для материала, отделённой решетчатой стеной. В камере... он подходит поближе. Да, камера автономная, со своей канализацией. На полу тонкая циновка. И сколько тут особей? Пятеро? И, чёрт возьми, все спальники!

   - Отец?!

   - Да, - отец роется в шкафу, достаёт банку сухой смеси, раскладывает смесь по мискам и заливает водой из крана. На ложку смеси две кружки воды. - Да, на них ушли все деньги. А сейчас они прожирают мою зарплату.

   Отец подходит, и они, стоя рядом, рассматривают через решётку тёмные обнажённые тела. Два негра, трёхкровка, мулат, метис. Но...

   - Но это же сумасшедшие деньги, отец!

   - Без тебя я бы этого не заметил.

   - Зачем это тебе?

   - Я хочу выяснить некоторые вопросы.

   Тяжёлое хриплое дыхание, судорожные подёргивания, закаченные в полуобмороке глаза.

   - Я специально купил разного возраста. Хочу проследить закономерность.

   - И что ты с ними делаешь?

   - Наблюдаю и фиксирую. Два пали. Проанатомировал.

   - Болевой шок?

   - Если бы это были люди, я бы поклялся, что суицид. Редкий способ самоудушения. А здесь...- отец пожимает плечами.

   Он снова рассматривает спальников. И наталкивается на ненавидящий бешеный взгляд. А этот... ого?!

   - Отец, это что, просроченный?

   - Да. Двадцать пять полных.

   - Он-то тебе зачем?

   Отец улыбается.

   - Мне интересно, сколько он протянет. Такой, понимаешь ли, активный.

   - Отец, это всё исследовано в питомниках.

   - Я их сейчас осмотрю и накормлю. А потом поговорим.

   Отец достаёт и собирает дубинку-разрядник. Длинный тонкий стержень с шипастым шариком на конце и толстой рукояткой-футляром. Нажимает кнопку, проверяя заряд. С шарика слетают голубые искры.

   - Тебе помочь?

   - Я ещё справляюсь.

   Отец отпирает решётку. Становится очень тихо, потому что спальники затаили дыхание.

   - Уже не кричат?

   - Отучил, - отец взмахом дубинки приказывает крайнему слева встать и выйти.

   Он смотрит, как с трудом поднимается и, широко расставляя ноги, выходит молодой - лет девятнадцати, не больше - негр. Что-то хрипит, умоляет не трогать его, но, повинуясь взмаху дубинки, залезает и ложится на лабораторный стол. Отец быстро пристёгивает фиксирующие ремни и начинает работу, не обращая внимания на сдавленные всхлипы и стоны, делает записи. Гениталии воспалены и болезненны, это же и так видно. Ему становится скучно, и он отворачивается, рассматривая неуютный лабораторный холл. Зачем это отцу? Весь процесс уже давно описан, обе стадии известны. Процент летальности тоже. Зачем? Дикий нечеловеческий вскрик заставляет его вздрогнуть и обернуться к отцу. А, пункции семенной жидкости. И не катетером, что тоже весьма болезненно, а шприцем, прямо из семенника. И тоже, в принципе, ничего нового дать не может. Ударом по лицу отец заставляет негра замолчать, заканчивает осмотр, отстёгивает ремни и рычагом наклоняет стол, скатывая спальника на пол. Тот лежит, вздрагивая всем телом. Плачет, что ли?

   - Ты хотел помочь, - отец улыбается. - Поставь ему миску вон там. И посмотри, что будет.

   Он пожимает плечами и выполняет просьбу. Это тоже известно. Болевая деградация. Распад личности. Да, увидел или учуял, ползёт к миске. Нет, не стал лакать, взял в руки и пьёт через край. И остатки выбирает рукой, а не вылизывает. Второй, третий, четвёртый... Всё одно и то же. Крики, захлёбывающиеся после ударов по губам. А ведь бьёт отец несильно, без крови. И разрядник ещё ни разу в ход не пустил, только держит всё время под рукой. А дверь камеры каждый раз запирает и снова отпирает. Да, без лаборанта, это сильно затягивает процесс.

   - Возьми, - отец даёт ему второй разрядник. - Подстрахуешь меня.

   Да, с просроченными надо осторожно. Они непредсказуемы. Недаром спальников старше двадцати пяти держать запрещено. Но этот сейчас тихий, даже несколько заторможенный. В отличие от остальных ни о чём не просит. И молчит. Хотя отец специально трогает болевые точки. Чувствительность понижена? И к миске не пополз, пошёл. Явно ведь через боль.

   - Что-то он тихий сегодня, - отец подмигивает ему. - Не иначе как тебя испугался.

   Грязные миски летят в раковину. Отец быстро обмывает их и оставляет сохнуть, вытирает руки.

   - Анализы потом. А теперь поговорим.

   В холле угловой жёсткий диван и маленький столик. Они садятся и не рядом, и не напротив. Отец закуривает и бросает на столик пачку сигарет. Он кивает и достаёт свои.

   - Зачем это тебе, отец?

   - Мне интересно. Первое. Насколько неизбежна летальность. Второе. Какие изменения в психике. И третье. Обратим ли процесс.

   - Что?!

   - Ну да, - отец довольно смеётся. - Можно ли перегоревшего спальника сделать опять рабочим.

   - И спальника нормальным, - иронически заканчивает он фразу.

   - Нет, это уж доказано, процесс необратимый. А вот здесь... здесь я хочу ещё кое-что попробовать.

   - А просроченный тебе зачем?

   - Хочу проследить все стадии. И психику.

   Он задумчиво кивает.

   - А меня зачем вызвал? Наладить аппаратуру?

   - И это, - кивает отец. - И я думал, ты заинтересуешься этим аспектом.

   Он пожимает плечами.

   - У меня своя работа, отец. Но... если тебе нужно протестировать их... В принципе я не против, хотя ничего нового... Да и реакции у них сейчас неадекватны. А просроченный... сколько у него?

   - Второй месяц пошёл. Я купил его на Рождество.

   Он кивает. У просроченных горячка долгая. Но отец рискует.

   - Ты рискуешь, отец.

   - Это моя проблема. Я хочу подержать его подольше. Ты когда-то утверждал, что срок произволен. Вот и проверим. Спорим, не протянет и полугода? - смеётся отец.

   И он срывается.

   - При таком содержании они все попросту сдохнут, не успев перегореть. Какая закономерность, чёрт возьми, при одноразовой кормёжке?! Да, психика сорвана, да, болевая деградация, но тело-то у них здоровое. Все наши воздействия, облучения и прочее - это воздействие на мозг.

   - Нарушение сперматогенеза тоже... мозговое? - насмешливо улыбается отец. - Ты в чём-то прав, но всё проверяется опытом. Жёстким опытом.

   Они долго отчуждённо молчат. Он разглядывает через решётку спальников. Судороги утихли, глаза закрыты. Все лежат как положено: на спине, руки за головой, только ноги разведены чуть шире обычного.

   - Ты не приковываешь их?

   - Незачем. И на оправку сами встают. Не буду же я с ними сидеть круглосуточно. У меня есть работа, а это так... в личное время.

   - А если просроченный начнёт буйствовать?

   - "Если" не научная категория.

   И он упрямо повторяет:

   - Зачем тебе это? Чтобы спальники дольше работали?

   - Это побочный, но желательный эффект. Интересно, можно использовать как основание для финансирования. Спасибо.

   - Отец, ты видел облучённых белых?

   - А это уже неинтересно, - отец гасит сигарету. - Принцип воздействия на мозг один и тот же. Ты умён. Да, я хочу проверить и это. Обратимость психических процессов. Если десять лет - срок естественного угасания тормозного плеча, то...

   Отец обрывает фразу, но он и так уже всё понял. То столь же естественное угасание возбуждения... Сексуальная активность, переходящая в агрессию. Спальников обрабатывают к четырнадцати, и к двадцати пяти... да, всё понятно. Плюс накопленная мышечная масса...