Аналогичный мир-2

   - Ну что, Юра? - Жариков поставил точку, ещё пару значков на полях и закрыл тетрадь, окинул взглядом и захлопнул пухлую папку карты. - Что скажешь?

   - Ничего, - пожал плечами Аристов. - Достаётся тебе, я вижу.

   - Ничего, - Жариков встал, убирая стол. - Будем живы - не помрём, помрём - так не воскреснем, а воскреснем - так нам же лучше будет. Я сейчас к Шерману. Хочешь со мной?

   - Нет уж. Я лучше посижу, почитаю.

   Жариков кивнул и открыл сейф.

   - Тебе общее?

   - Да, - Аристов вытащил из кармана халата свёрнутую в трубку толстую тетрадь. - Выясни у Шермана насчёт... обработки.

   - Ладно-ладно. Не хочешь со мной идти, так и получай то, что сочту нужным.

   Жариков выложил на стол толстую книгу в скучно-серой обложке. "Общее руководство по разведению, дрессировке и содержанию рабов специфического назначения". Одно из творений доктора Шермана.

   - Я закрою тебя.

   - Ладно-ладно, - Аристов уже сел за стол, взял книгу и потому был на всё согласен.

   Жариков усмехнулся и вышел. Захлопнул и запер дверь. А то с Юрки станется выйти с книгой. А это, даже если забыть о данных подписках о неразглашении и подобном, весьма опасно. Для неподготовленных случайных, но слишком любознательных читателей. Есть вещи, которые непрофессионалам лучше не знать. Для них лучше. А теперь к Шерману. Конечно, удовольствие ниже среднего. Но надо... а что надо? Рассчитаться за исковерканные жизни таких, как Крис, Андрей, Эд, Джо с Джимом, всех парней. И Чака с Гэбом. И остальных. А сам Рассел Шерман? Разве доктор Шерман не сломал и его? Но парни выдираются из этой трясины...

   ...Когда он открыл дверь, Андрей спал, всхлипывая и постанывая во сне, и лицо его было таким беспомощно-детским, что Аристов выругался.

   - Ну вот, - сказал он. - А вы все... генерал, генерал искал, генерал велел... Так что важнее было?

   - Ладно. Хватит тебе.

   Аристов подошёл к кровати и не профессиональным, а по-отцовски заботливым жестом потрогал высокий красивый лоб. Андрей вздрогнул и забормотал по-английски.:

   - Нет, не надо, мне и так больно! - потом медленно открыл глаза, увидел Аристова и попытался улыбнуться.

   - Ну, как ты, Андрей? - спросил он по-русски, вставая рядом с Аристовым.

   - Хорошо, спасибо, - ответил по-русски Андрей и начал выпутываться из одеяла.

   И уже вдвоём с Аристовым они помогли парню вытереться и переодеться в сухое...

   ...Да, хорошо, что обошлось без воспаления лёгких, но полежать парню пришлось. Тогда они вдвоём его отвели - Андрея шатало от слабости - в его комнату, оформили бюллетень на неделю. Жариков улыбнулся воспоминанию, как остальные парни переполошились и захлопотали вокруг Андрея. Ещё бы! Первый больной и не чужой, а свой, один из них. Предложение положить Андрея в одну из пустующих палат в том же отсеке, где Чак и Гэб, было отвергнуто безоговорочно. И прежде всего потому, что Чак восстановился, дескать, мало ли что, больному не отбиться. Что ж, определённый резон в этом есть. А вот и тюремный отсек.

   Охрана пропустила Жарикова без вопросов и проверок. Люди здесь опытные: лица запоминают сразу, всё замечают и если надо, то и остановят, и документы проверят, и обыщут. Если это действительно надо.

   Рассел сидел в своей излюбленной позе у окна, когда лязгнул замок. Он слез с подоконника и шагнул к двери. Уколы? Нет, доктор. Что ж, это намного лучше.

   - Здравствуйте, Шерман.

   - Здравствуйте, доктор.

   Обмен достаточно вежливыми и достаточно равнодушными улыбками. Рассел сделал короткий приглашающий жест к столу. Заняли обычную позицию напротив друг друга.

   - Как вы себя чувствуете?

   - Спасибо, доктор, неплохо. Сплю хорошо, - Рассел помедлил, повертел незажжённую сигарету. - Можно спросить?

   - Да, разумеется.

   - Эти парни, что приходят делать уколы, спальники... вы ведь это сделали специально, доктор. Зачем?

   Жариков не спешил с ответом, и Рассел стал отвечать сам.

   - Зачем вам моё унижение, доктор? Ведь именно этого вы хотите, не так ли? Я не могу понять: зачем? Хотя... сломать человека, подчинить его не через физическое, а через нравственное страдание. Это понятно. Но цель... - Рассел пожал плечами и замолчал.

   - Инъекции они делают хорошо?

   - Да. Вполне квалифицированно. Как вам удалось их так... выдрессировать?

   - Вы употребили не тот глагол, - Жариков смягчил слова улыбкой. - Обучить.

   Рассел дёрнул головой.

   - Нет. Дело в том, что спальники панически боятся врачей. И особенно всего того, что связано с процедурами. От одного вида шприца... - он не договорил и махнул рукой.

   - Почему?

   - Вы, - Рассел твёрдо посмотрел ему в глаза, - вы ведь знаете. Вы прочитали те книги.

   Он не спрашивал, а утверждал. Жариков, сохраняя доброжелательную улыбку, кивнул. И Рассел продолжил:

   - Деформация сперматогенеза построена на инъекциях, весьма болезненных. Это формирует стойкий рефлекс. Отрицательное, ещё лучше болевое подкрепление всегда эффективнее. Наказание, - он усмехнулся, - всегда значимее награды. Вы ведь это знаете, доктор, а про рефлекторные реакции и их формирования не мне вам объяснять.

   - Да. В чём-то вы правы. Но болезненный характер деформации в литературе не упомянут.

   - Этому не придавали значения, - буркнул Рассел и закурил.

   - Скажите, Рассел, ваш отец в своих исследованиях применял анестезию?

   - Нет, - помимо воли Рассела в его голосе прозвучала отчуждённая горечь. - Он предпочитал естественную реакцию. Эксперимент должен быть чистым, - Рассел поглядел на Жарикова и энергично замотал головой. - Нет, доктор, он не был садистом. В клиническом понимании. Он... он - учёный, для него наука, научные интересы были превыше всего. Он не причинял страданий просто так, из прихоти. Он... - Рассел смял сигарету. - Я думаю, он даже не замечал чужих страданий. Если они ему не мешали.

   Жариков кивнул.

   - И ваших?

   - Да, - Рассел резко встал, прошёлся по комнате и снова сел. - Учёный должен быть жёстким. Без жёсткости... мягкотелому в науке делать нечего.

   - Жёсткость или жестокость? - мягко уточнил Жариков.

   - Да, - Рассел тряхнул головой. - Вы правы, доктор. Я думал об этом.

   - И что же? - искренне поинтересовался Жариков.

   - Я не могу найти эту грань. Вернее, она между теорией и её применением. Открытия, ставшие основой оружия... Это наука, великолепная наука. И смертоносное применение. Разве учёный несёт ответственность за использование результатов своего труда? Тем более... всё может стать оружием. Мастер изготовил, нет, создал, великолепную хрустальную вазу. В пылу ссоры ревнивый муж ударил этой вазой жену по голове и убил её. Ни ваза, ни её творец не виноваты. Тем более, что ваза сама погибла, разбившись о глупую головку. Разве не так? Оружие и его применение - это деяния других людей, и ответственность должны нести они.

   - Скажите, а были... отказавшиеся создавать то, что потом использовали, как оружие? - задумчиво спросил Жариков.

   - Слабаков везде хватает, - пожал плечами Рассел. - Были, конечно. Некоторые, - он насмешливо фыркнул, - до самоубийства доходили. До попыток. Откачивали и ставили лаборантами. Либо ты работаешь в полную силу добровольно, либо тебя заставят это делать необходимым принуждением.

   Жариков с интересом отметил, что интонации сменились, стали... заученными. Или внушёнными. Даже лицо изменилось, стало малоподвижным. Кажется, приближаемся к блокам. Надо чуть-чуть отступить.

   - Да, проблема использования открытия и ответственности - очень интересна. Я знаю одного молодого человека, он любит рассуждать на подобные темы, его бы это заинтересовало.

   - Вот как, - Рассел улыбнулся, снова став прежним. - Хотя... Об этом только и рассуждать в молодости. Пока нет личной ответственности.

   - А как решал эту проблему ваш отец?